действительности сна. «Вторая часть» субъекта, скептическая,

критическая, рефлексирующая может соединиться с реальностью только

сверхъестественным путем: «Он может подняться только тогда, когда Богу

бывает угодно сверхъестественным образом протянуть ему руку помощи; и

он поднимется, если откажется и отречется от своих собственных средств

и предоставит поднять себя и возвысить небесным силам» [34, 2, 302].

Сверхъестественное – непознаваемо, природа – непознаваема, иллюзия

(«второго порядка») – безумна; в этом отказе или отсутствии разума эти

три структуры обретают фундаментальное единство истока новой формы

самоосмысления человека после Возрождения.

Традиционно представление о Новом времени как об эпохе

кристаллизации и торжества рациональности. Разум, кажется, наконец

обрел и осознал свою суверенность и способность своим всепросвечивающим

взглядом организовать мир своего торжества, реализуемый в максимальной

степени в научном познании природы. Однако, анализ научного подхода

показал, что разум Нового времени имеет дело не с природой, которая

принципиально, онтологически невнятна разуму, неразумна сама, а с

идеальными образами (объектами)природы, идеей природы: «Природа есть

идея: она, разумеется, встречается на каждом шагу и в любой былинке, но

нигде не предстает нам как таковая, как природа сама по себе. Как

таковая она может лишь мыслиться, а еще точнее лишь подразумеваться,

ибо всякая мысль, всякая идея представляет природу лишь в одном из ее

возможных аспектов. Природа есть идея того, что по сути своей

необходимо пребывает вне идеи, вне мысли. Иначе говоря, природа – это

апофатическая идея» [3, 87]. В связи с таковым определением природы,

условием ее познания становится необходимость стать на ее «точку

зрения», в позицию неразумности. Подобный ход реализуется отнюдь не

только в мистическом «фоне» рационалистической эпохи (Якоб Беме –

современник Декарта), который никогда не сходил на нет, несмотря на

общеидеологическую «ущербность», но в самой сердцевине

рационалистической философии, как принципиальное условие решения именно

ее гносеологической задачи – познания природы. Неразумие, необходимое

разуму – характерная духовного климата эпохи, проявляющаяся в

экзистенциально-трагическом мироощущении Нового времени, находящем

воплощение в глубоком скептицизме и даже в реальном безумии. Это

очередная иллюстрация духовной раздвоенности человека, реализующего

себя как субъекта, но в этой реализации обнаруживающего фатальные

противоречия. В этой связи особо характерной выступает фигура Блеза

Паскаля, полноправного представителя рационалистической «республики

ученых», попытавшегося реализовать и совместить обе части разорванного

временем субъекта, и, благодаря этому усилию сам ставший образом

человека Нового времени во всей трагичности его судьбы. Если

формулировать в лапидарном стиле, Паскаль, подобно Ницше, не смог

удержать дистанцию между субъектом-рефлексией и субъектом-активностью.

Их соединение породило психологический коллапс.

Для Паскаля, действующего в общерационалистической традиции,

данное соединение важно было продумать методологически, поэтому его

мысль содержит множество несводимых друг к другу дубликаций

парадоксальным образом сходящихся в человеке. Это разные пути, способы

исследования и разные объекты исследования. Сначала можно выделить

способы, позднее названные индивидуализирующим и генерализирующим

методами. Первый: «В тех областях, где преследуется только знание того,

что писали те или иные авторы, как это имеет место в истории, в

географии, в юриспруденции, в языках, и в особенности в теологии, и

наконец, во всех науках, принципом которых является либо простой факт,

либо человеческие или божественные установления, совершенно необходимо

обращаться к книгам, поскольку все, что об этом можно знать, содержится

в них; отсюда видно, что об этих предметах можно владеть всем знанием

целиком, и что такому знанию ничего прибавить невозможно» [43, 121].

Важно подчеркнуть, что в этом раннем произведении (до «Мыслей»),

Паскаль объединяет по методу знание о Боге и о человеке, более того,

это знание можно исчерпать «целиком», оно, вообще, уже есть, дано в

полном объеме, маркировано авторитетом, то есть в большей степени

является объектом доверия, а не эрудиции, его не исследуют, но

приемлют. «Ум человека, будучи чересчур слаб, чтобы достичь их

собственными силами, не может постичь их возвышенного смысла, не будучи

ведом к его пониманию всемогущей и сверхъестественной силой» [43, 121].

В этой перекличке с Монтенем, Паскаль уже прокладывает путь, очищает

пространство неуму. Второй метод: «Не так обстоит дело с предметами,

относящимися к ведению органов чувств или рассуждения; для их познания

авторитет бесполезен; один только разум обладает способностью их

познать. Первые, то есть показания органов чувств, обладают своими

особыми правами, разум – своими; в одних познавательных действиях

решающее слово принадлежит показаниям органов чувств, в других

господствует разум. Но поскольку познаваемые предметы этого рода

соразмерны способностям ума, ему в познании их предоставляется

совершенная свобода; его неисчерпаемая плодовитость непрестанно

производит все новые знания, его изобретения могут совершаться

непрерывно и бесконечно» [43, 121]. Здесь разум сам бесконечен,

неисчерпаем и поэтому может соответствовать бесконечности ряда

познаваемых явлений, но при этом, по первому методу он бессилен познать

фактичность, индивидность предмета или события, к каковым относится и

человек. Человек вообще «создан только для бесконечности» [43, 123],

бесконечности внешнего для него разворачивания порядков природы: «Тайны

природы сокрыты; хотя действует она всегда, но не всегда удается

открыть ее действия; они открываются со временем, по мере перехода от

одного века к другому, и хотя сама она всегда остается равной себе, не

всегда она оказывается одинаково познанной» [43, 122]. Мы имеем дело с

некоторым лишь потенциальным совершенством разума, он бесконечно

«догоняет» природу, но не может ее (а значит и свои собственные

возможности) до конца исчерпать. Следовательно, мы всегда, в наличии

имеем несовершенное, не доведенное до конца знание, полученное разумом.

Разум оказывается сжатым между двумя структурами, где он отсутствует,

где его познавательные потуги «жалки». И, что особенно важно, эти

внеразумные образования целостны, во-первых, это целостные истины

факта, во-вторых, целостная истина всей природы, которая «всегда

остается равной себе». Разум в этой связи очень ограничен, он замкнут в

сфере определенных дедуктивных процедур, которые Паскаль называет

«геометрическим умом», то есть тем, что продуцирует некие абстрактные,

идеализированные порядки, иначе говоря, этой способностью судит только

о самом себе, ибо «все, что превышает геометрию, превышает нас» [43,

125]. Для Паскаля принципиальным является то, что «геометрический ум»

это сама дедуцирующая способность, которая оторвана от правил введения

тех аксиом, из которых выводятся уже собственно разумные следствия.

Аксиомы же невнятны разуму: «Продолжая свои исследования все дальше и

дальше, мы с необходимостью приходим к первичным словам, которые

определить уже невозможно, и к принципам, столь ясным, что найти

принципы более ясные, пригодные для доказательства, невозможно. («Ясные

принципы», «первичные слова» – это относится к ведомству истин факта, и

их познание не является дискурсивной процедурой – Н. Н.) Отсюда видно,

что естественная и непреложная необходимость делают для людей

соблюдение при обсуждении какого-либо знания совершенного порядка

невозможным. Но отсюда не следует, что надо отказаться от какого бы то

ни было порядка» [43, 127]. Порядок не совершенный, ограниченный

человеком – это дискурсия, геометрический ум. При единодушии в

признании первых, очевидных истин, то есть при формальном, четко-

определимом торжестве авторитетности, мироздание обрело бы законченный

облик, где каждый знает свое место. Но проблема именно в фактичности,

индивидуальности первых истин, в числе которых и существование

человека. Люди различны, и эту разницу не воспринять разумом, его

истинам здесь противопоставлен порядок иных: «Нет никого, кто не знал

бы, что есть два пути, которыми душа приемлет в себя мнения, пути,

являющиеся ее главными способностями – рассудок и воля… Обычно к

принятию мнения душу побуждает воля, потому что все люди всегда склонны

верить не тому, что доказано, а тому, что привлекательно» [43, 135].

Паскаль вводит порядок явлений неразумных через структуру, ставшую, в

определенном смысле, «больным местом» рационализма, особенно в его

моралистическом воплощении, - через волю. Здесь же имеется тонкое

различие собственно человеческой волей, которая сама определяет объекты

желаний и стремлений, и «сердцем» - неким окном в непосредственную

достоверность, каналом, соединяющим человека с высшим порядком истин,

каковые даже не могут транслироваться между людьми ( в отличии от

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28