собственной ценностной галактики.

Таким образом, Ницше приходит к тому, что стать по-настоящему

свободным умом значит, прочувствовав и испытав все человеческое,

подняться над ним и обратиться в сверхчеловека.

Поздний Ницше пишет уже книги, обращенные в пустоту, которую должен

заполнить собой сверхчеловек. Отчаявшись встретить понимание у

современников, он указывает в подзаголовках адрес своего читателя, столь же

абсурдный, сколь и конкретный: "книга для всех и ни для кого", "прелюдия к

философии будущего". Неправильно было бы полагать, что это означает "эти

книги не для вас, мои современники". Но, как и в случае с "Человеческим,

слишком человеческим", книгой, которую Ницше адресовал "свободным умам",

которых он сам же и выдумал, эти его книги не для сверхчеловека, ибо

нет еще сверхчеловека, да они и не нужны будущему сверхчеловеку. Они

призваны разбудить того, в ком есть способность увидеть и преодолеть

нищету человеческого, они указывают читателю желанный образ сверхчеловека,

образ его мыслей и действий, образ его бытия в мире, его отношений с миром

и с самим собой. А также путь становления сверхчеловека.

2. Герой Ницше

Такова самая великолепная по написанию из книг Фридриха Ницше: "Так

говорил Заратустра". Сам автор считал ее "самой глубокой из всех книг,

которыми обладает человечество". Образ Заратустры — человека, идущего по

пути становления сверхчеловека. В сущности, этот путь намечен автором еще

в "Человеческом...", но здесь он детально проработан и облечен в форму

притчи, написанной потрясающим стилем. Форма притчи заимствована из Библии

и больше всего напоминает евангельские проповеди Иисуса Христа и рассказы о

происходящих с ним и его учениками событиях. Конечно же, сравнивать

Христа и Заратустру не имеет смысла на этих страницах, хотя весьма

вероятно, что именно такого сравнения и выбора между ними и желал от

своего читателя Ницше, поскольку в своем читателе (если таковой

найдется) он видел последователя для своего Заратустры, ибо "кто пишет

кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть".

Устами Заратустры три превращения духа в человеке выделяет Ницше:

"как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком

становится лев". Прежде всего, на пути достижения свободы духа необходимо

познать тяжесть, трудное, чтобы преодолеть свою слабость. "Не значит ли

это: унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие?.. Все самое

трудное берет на себя выносливый дух, подобно навьюченному верблюду...

спешит и он в свою пустыню".

Так, "взяв на себя все самое трудное", адепт пути обретает

одиночество. Последним "драконом", "господином" и "богом", которого он

обязан победить, является моральный императив "ты должен". В битве с ним он

становится львом: "дух льва говорит "я хочу". Таким образом он завоевывает

себе право переоценки существующих ценностей и создания новых. "Завоевать

себе свободу и священное «Нет» даже перед долгом - для этого, братья мои,

надо стать львом".

Но само по себе это право и эта сила сказать "нет" любой из

предустановленных истин не является еще способностью к созданию новых

ценностей. Поэтому лев должен стать ребенком: "Дитя есть невинность и

забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение,

святое слово утверждения". Стать ребенком — значит стать новым, отринув

все прежние установления, вновь обрести вкус к "игре созидания". Играть с

миром и с собой, как ребенок — то есть, возвращаясь к прежней терминологии

Ницше, возродить в себе Дионисическое начало. "Да, для игры созидания,

братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух,

свой мир находит потерявший мир". Таков путь к сверхчеловеку.

Герой Ницше, его Заратустра, совершенно изъят из мира и свой мир

строит только по собственному желанию и воле. Так же и вообще философствует

Ницше; словно изъяв себя из мира и наблюдая ход своей мысли — как протекает

он в своей капризной произвольности. Иной раз Ницше-философ задевает

локтями своих противников, своих недругов, и точно так поступает его

Заратустра: все встречи и столкновения Заратустры с окружающим миром

происходят словно во сне, и мы не можем узнать, где кончается мир

представлений этого героя и где рассказывается нечто «объективное». Все

внешнее вошло внутрь мира личности, которая беспрестанно наблюдает, толкует

и анализирует сама себя, но и более того — творит миф своей внутренней

действительности.

Эта личность — экстатическая. Это означает, что она свое существование

истолковывает как экзистенцию, как выхождение за пределы самой себя, и как

состояние экстаза, то есть выхода за пределы самой себя. Такой экстаз можно

понять как непрестанную экспансию личности, которая распространяет свое

влияние на мир и не довольствуется данностью, тем, что она имеет, тем, что

она сама есть. Такая экспансия прекрасно согласуется с устремленностью

личности внутрь себя, в свои глубины и в свои скрытые от нее же самой

тайны. Экстатический мир личности и завоевывается ведь именно как мир

личности, ей принадлежащий, как ее внутренний мир. Существование как

экзистенция характеризуется тем, что личность никогда не бывает равна самой

себе — она одновременно больше и меньше себя, она всегда — в порыве к

большему. То, что Ницше называет «волей к власти», и есть философское,

метафизическое выражение такой устроенное человеческой «экзистенции».

Здесь мы подходим уже к собственно философскому содержанию книги Ницше,

которое — в этом можно быть твердо убежденным — захватывает всю книгу в

целом как некоторое построение, как некоторую внутреннюю устроенность

текста, включая даже знаки препинания и осмысление пространства, в какое

погружен этот текст. Воля к власти — это основная черта человеческого

существования, не равного самому себе и рвущегося завоевать себя и все

свое. Личность заведомо уверена, что она богаче того, что она знает о себе,

— на такой психологически осмысленной почве осмысляется здесь древний

призыв: «Познай себя!» Личность познает себя как экзистенцию. Или, что для

нее то же самое, как волю к власти. Итак, эта воля к власти есть воля к

овладению самим собою, к овладению всем своим миром. Вот первый и главный

смысл ницшевской воли к власти. Вслушиваясь и всматриваясь в саму себя,

поглощенная этой деятельностью, личность здесь, конечно, знает только саму

себя. Этот мир, в котором есть только одна личность; она и знает только

сама себя, и познает сама себя, она одна только и властвует в своем мире, и

борется за власть в своем мире; она одна только и стремится к тому, чтобы в

своем существовании быть больше самой себя.

Этот «экстатизм» как самоистолкование личности был в 1880-е годы уже

разлит в воздухе европейской культуры. Разумеется, он редко когда мог

достичь той таинственной ясности, какую обретает он у Ницше. Я.Э.

Голосовкер, который досконально знал тут всю суть дела, писал так: «Для

чудесного мира мифа характерны еще две черты: явность тайного и тайна

явного. Такова эстетическая игра чудесного». Когда Ницше пишет: «воля к

власти», — то он уже вступил в область такого мифа. Миф сам толкует себя и

сам же одновременно загадывает свою загадку. Загадка мифа не такова, чтобы

она когда-либо разгадывалась и мы оказывались на развалинах разгаданного и

тем самым объясненного до конца, ликвидированного мифа. Миф — это такая

загадка, которая предлагается для все нового и нового разгадывания, но не

может быть разгадана окончательно. Мы можем только что-то объяснить в мифе,

показать, откуда и куда он идет: здесь, говоря о личности, мы видим, что

она истолковывает себя и что ее истолкование начинает приобретать форму

мифа. Форма разрастается и, будучи самодовлеющей, художественной, не может

быть ужата, сокращена, сведена к кратким положениям. Вся в целом книга «Так

говорил Заратустра» и есть такой миф истолковывающей себя личности — миф

как самоистолкование личности. Можно сказать также, что это проекция самой

личности, ее портрет, как сама она понимала себя и умела истолковать себя.

В России дух экстатизма великолепно выразил Александр Николаевич Скрябин

— всем своим творчеством, и прежде всего своей «Поэмой экстаза» (1905), в

которой находит воплощение присущий самонаблюдающей, самоистолковывающей

личности порыв к будущему. Этот порыв как решительность движения вырастает

на таинственных, полных мистического смысла, тихих томительных звучаниях,

словно сосредоточенных на себе, словно внимательно слушающих самих себя.

Поэтика экстатического в европейском искусстве рубежа веков и основывается

на этом феномене как бы самовслушивающегося и сосредоточенно наблюдающего

за самим собой звука и слова: Клод Дебюсси завершает в 1894 г.

симфоническую поэму «Послеполуденный отдых фавна» по стихотворению Стефана

Малларме, и, слушая это произведение, можно только удивляться тому, с какой

точностью поэтика его, сама динамика его погруженности в себя предвидена,

уже воссоздана в литературном произведении Ницше «Так говорил Заратустра»,

— не говоря уже о том, что здесь можно найти и те же идиллические, полные

сладостного томления эпизоды, что и у Малларме — Дебюсси. Как поэт, Ницше

стал одним из основоположников новой художественной поэтики творчества, а в

то же время создал произведение, весь принципиальный философский смысл

которого стал вырисовываться лишь значительно позднее.

К той же метафизике человеческого существования относится и другое

понятие, или образ, Ницше — понятие сверхчеловека. Оно точно так же

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12