нас. Давайте заменим слово «счастье» на слово «благополучие», слово

«удовольствие» - на выражение «забота о самом себе», и все встанет на

место. Тогда не будет соблазна истолковывать кантовский принцип себялюбия и

личного счастья как принцип грубого асоциального эгоизма. Его мы будем

правильно понимать как естественную необходимость заботиться о себе для

того, чтобы иметь возможность жить на свете, и как естественное стремление

жить так, чтобы как можно меньше страдать. И вот если бы так понятый

кантовский принцип счастья (т. е. понятый как природная необходимость) был

единственным и определяющим человеческое поведение, то человек был бы

существом, полностью погруженным в природу, целиком подчиняющимся природной

причинности. Жить в соответствии с принципом счастья - значит жить в

соответствии с природой. Но, согласно Канту, жить в соответствии с природой

- не значит жить разумно. Согласно Канту, человек может и должен жить не по

принципу себялюбия и личного счастья, а следуя практическим законам,

которые разум формулирует в виде категорических императивов.

Всякий практический закон - императив, но не всякий императив - закон:

гипотетические императивы отнюдь не могут быть названы практическими

законами. В отличие от гипотетических категорические императивы суть

безусловные и всеобщие предписания, которые должны исполняться всеми и

требуют своего исполнения в любой ситуации независимо от желания или

нежелания это сделать. Не завися от желаний людей, практические законы не

зависят и от материи этих желаний, т. е. от тех природных предметов, на

которые направлены желания. Поэтому Кант называет их чисто формальными

принципами. В качестве формальных принципов категорические императивы

противостоят материальным принципам. Материальные принципы - это житейские

принципы; они призваны способствовать поддержанию и облегчению жизни

каждого отдельного человека и потому имеют дело с существующими во времени

и пространстве желательными или нежелательными для него предметами. Как уже

сказано, все материальные принципы “подпадают под общий принцип себялюбия и

личного счастья”. Категорические императивы вообще не связаны с предметами

окружающего нас мира, они касаются только поведения людей. При этом они

объективны, т. е. одинаковы для всех и обязательны для каждого всегда, в

какой бы ситуации он ни находился. Они вовсе не нацелены на повышение

благосостояния людей, не имеют ничего общего с их личным счастьем. Они даже

не направлены на поддержание жизни человека; они настолько суровы, что

требуют своего исполнения, даже если ему за это угрожает смерть. Вспомним

вышеприведенный пример Канта: человек не должен лжесвидетельствовать, даже

если за отказ от лжесвидетельства его «государь» обещает его повесить. Но

ведь жизнь - это необходимое условие существования человека во времени и

пространстве, не говоря уже о том, что она - необходимое условие всякого

возможного для него благополучия и счастья. Человек в состоянии подчиняться

природной причинности, если и только если он живет в природе. Значит, коль

скоро категорические императивы стоят «выше» даже самой жизни человека, они

не могут исходить из природной причинности; они стоят «выше» этой

причинности, «выше» всего феноменального, всей природы. Откуда же они

исходят? Если бы человек был только существом природным, им неоткуда было

бы взяться. Таким образом, постольку, поскольку они существуют, ясно, что

они могут корениться только в ноуменальной глубине человека. Но что же

собой представляют эти необыкновенные категорические императивы? Каким

образом они существуют и как нам становится известно об их существовании?

Чего они с такой суровостью требуют от нас и как воздействуют на нас?

Прежде всего, согласно Канту, в них нет ничего таинственного: они хорошо

знакомы каждому из нас. Они постоянно пребывают в сознании каждого

человека, являются фактом сознания каждого из нас, или точнее “фактом

разума”,[22] как говорится в «Критике практического разума». В ней же

сказано, что категорический императив существует как «голос разума»,

являющийся «четким», «незаглушимым» и «внятным даже для самого простого

человека».[23] Что же это за голос? Вот у Сократа, если верить Платону, в

душе звучал голос некоего «демона», с которым Сократ постоянно советовался

в затруднительных ситуациях. Может быть, и в душе каждого из нас слышится

голос подобного «демона» или ангела-хранителя? Но Кант имеет в виду не

такие голоса. Ведь они дают индивидуальные советы, а категорические

императивы одни и те же для всех. Это и не голос веры, звучащий в душе

каждого верующего человека; он тоже слишком индивидуален и интимен. Это

именно голос разума. Кант настаивает на этом. Недаром он говорит, что

категорические императивы имеют силу не только для всех людей, но и для

всякого разумного существа. Шопенгауэр в трактате «Об основе морали» слегка

подсмеивается над этим уточнением Канта: для чего это Кант упоминает о

разумных конечных существах наряду с упоминанием о людях? Разве ему

известны какие-нибудь подобного рода существа? “Невольно напрашивается

подозрение, что Кант немного подумывал при этом о добрых ангелах или, по

крайней мере, рассчитывал на их помощь для убеждения читателя”.[24] Между

тем, напоминает Шопенгауэр, он сам в «Критике чистого разума» положил конец

подобным сущностям. Можно согласиться с Шопенгауэром в том отношении, что

Кант здесь скорее всего имел в виду действительно ангелов. Ясно, что не

инопланетян и обитателей летающих тарелок! Ведь Кант был верующим

человеком, и не исключено, что верил в бессмертие человеческой души.

Разумеется, «Критика чистого разума» воспрещала ему делать какие-либо

ассерторические утверждения по поводу существования или не существования

ангелов, но мыслить о них в проблематической модальности она ему возбранить

не могла. Упоминая о разумных конечных существах, не являющихся людьми,

философ хотел подчеркнуть всеобщий характер разума, его способность

проявляться не только в людях.

Категорические императивы

Настаивая на том, что на языке категорических императивов с нами

говорит разум и только разум, причем в ипостаси чистого практического

разума, не подчиненного способности желания, Кант хочет сказать, что

категорические императивы (они же - практические законы) должны

удовлетворять соответствующим требованиям. Категорический императив

(практический закон) должен быть не субъективным, а объективным

основоположением; он не должен зависеть от материи способности желания, т.

е. должен быть априорным и, следовательно, всеобщим необходимым

предписанием. Согласно Канту, практические законы всем этим требованиям

удовлетворяют. Чтобы лучше понять, что такое их объективность,

необходимость, всеобщность и априорность, полезно ознакомиться со следующей

цитатой из «Критики практического разума». Сравнивая гипотетические

императивы с категорическими. Кант пишет, что “принципы себялюбия могут

содержать в себе общие правила умения (находить средства для целей) , но

тогда они только теоретические принципы (как, например, закон, гласящий,

что, кто хочет есть хлеб, должен выдумать мельницу). Но практические

предписания, которые на них основываются, никогда не могут быть общими,

ведь определяющее основание способности желания покоится на чувстве

удовольствия и неудовольствия, которое никогда нельзя считать направленным

вообще на одни и те же предметы. Но если предположить, что конечные

разумные существа думают совершенно одинаково и в отношении того, что они

признают объектами своих чувств удовольствия или страдания, и даже в

отношении средств, которыми они должны пользоваться, чтобы добиться

удовольствия и не допустить страдания, то все же они не могли бы выдавать

принцип себялюбия за практический закон, так как само это единодушие было

бы только случайным. Определяющее основание всегда имело бы только

субъективную значимость, было бы только эмпирическим и не имело бы той

необходимости, которая мыслится в каждом законе, а именно объективной

необходимости из априорных оснований; эту необходимость следовало бы

выдавать не за практическую, а только за физическую, а именно, что наша

склонность вынуждает нас совершить поступок так же неизбежно, как нас

одолевает зевота, когда мы видим, что другие зевают”.[25]

Чего же требуют от нас категорические императивы? Каковы они по своему

содержанию? Один из категорических императивов мы уже приводили: это

требование не нарушать девятую заповедь декалога («не лжесвидетельствуй»).

В «Критике практического разума» есть еще пример категорического

императива: “Или предположите, что вам рекомендуют человека в качестве

эконома, на которого вы можете слепо положиться во всех своих делах; чтобы

внушить к нему доверие, станут вам превозносить его как умного человека,

который прекрасно понимает свои интересы, а также как человека неутомимо

деятельного, который не оставит неиспользованным для этого ни одного

удобного случая; наконец, чтобы не было никаких опасений насчет грубого

своекорыстия с его стороны, станут хвалить его, что он человек очень

тонкий, что он ищет для себя удовольствия не в накоплении денег или грубой

роскоши, а в расширении своих знаний, в избранном и образованном обществе,

даже в благотворении нуждающимся, но что он, впрочем, не особенно разборчив

в средствах (а ведь эти средства достойны или недостойны в зависимости от

цели), и чужие деньги, и чужое добро, лишь бы никто не узнал или не мешал,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14