Неважно, какую версию данной концепции взять: кантовскую, шеллинговскую или

шопенгауэровскую. Невозможно серьезно считать себя ответственным за свой

врожденный характер, за какой-то мифический бессознательный выбор своей

наперед не известной судьбы, продолжающей оставаться неизвестной до конца

жизни. Значит, для того чтобы защитить подлинную свободу человека,

необходимо стоять на том, что его воля ничем не ограничена в любой момент

его жизни, что он абсолютно ничем не связан в выборе каждого данного

поступка, что он несет ответственность именно за свои поступки, а не за

свой характер, причем только за те поступки, которые он совершил

сознательно, так или иначе предвидя их последствия. Наиболее радикальной

была бы та точка зрения, что у человека вообще не существует никакого

врожденного неизменного индивидуального характера. Именно такой точки

зрения придерживается Жан-Поль Сартр.

Сартр

В этой связи интересно заметить следующее. В трактате Шопенrayэpa «0

свободе воли» имеется одно замечательное место. Он пишет , что “всякая

existentia предполагает essentia: иными словами все существующее должно

точно так же быть и чем-нибудь, иметь определенную сущность. Оно не может

существовать и притом все-таки быть ничем, именно представлять собой нечто

такое, как ens metaphysicum, т. е. вещь, которая есть и больше ничего, как

есть, без всяких определений и свойств, а следовательно, и без

обусловленного или вполне определенного образа действий; но как essentia

без existentia не дает реальности (что разъяснено Кантом в известном

примере о ста талерах), точно так же невозможно это к для existentia без

essentia. Ибо все существующее должно обладать существенной для него

своеобразной природой, в силу которой оно : есть то, что оно есть, которую

оно всегда выражает, проявления которой с необходимостью вызываются

причинами, между тем как сама эта природа вовсе не есть дело этих причин и

не может быта ими модифицируема. Но все это справедливо относительно

человека и его воли в той же мере, как и относительно всех остальные

существ в природе. И он для existentia обладает essentia, т. е.

существенными основными свойствами, которые именно образуют его характер и

для своего обнаружения нуждаются лишь во внешнем поводе. Ожидать, стало

быть, чтобы человек при одном и том же поводе один раз поступил так, другой

же совершенно иначе, было бы равносильно ожиданию, что одно и то же дерево,

принеся этим летом вишни, на следующее произведет груши. Свобода воли при

ближайшем рассмотрении есть existentia без essentia: это значит, что нечто

есть, и притом все-таки есть ничто, а это опять-таки значит, что оно не

есть, т. е. получается противоречие”.[86] Если в этом отрывке мы поменяем

все утверждения на отрицания, а все отрицания - на утверждения, то получим

систему основных положений сартровского экзистенциализма. Имеется, стало

быть, своеобразная преемственность через отрицание у философии Сартра по

отношению к философии Шопенгауэра. По Сартру, человек - это как раз то

единственное в своем роде существо, которое первоначально представляет

собой existentia без essentia, которое по сути своей есть ничто, и которое

абсолютно свободно совершая поступки, в течение собственной жизни творит

свою essentia. Согласно Сартру, сущность человека - это его прошлое. У него

нет никакого изначального характера, определяющего с необходимостью все его

действия, а есть только некий проект жизни, который в любое мгновение может

быть изменен. Этот проект человек каждый раз либо подтверждает, либо

отбрасывает, заменяя другим, перед тем, как совершить тот или иной

поступок. Поэтому вполне возможно, чтобы человек в одной и той же ситуации

один раз поступил так, другой же - совершенно иначе. По Сартру, человек

кардинально отличается от дерева и любой другой вещи тем, что на протяжении

всей своей жизни сущностно не завершен; сущностно завершенным, т. е.

подобным вещи, он становится только после смерти.

В своем знаменитом очерке «Экзистенциализм - это гуманизм» Сартр, как

известно, вводит понятие философии экзистенциализма, деля при этом

экзистенциалистов на две группы: христиан и атеистов. “Тех и других

объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует

сущности...”.[87] “Атеистический экзистенциализм, - пишет Сартр далее, -

представителем которого являюсь я, более последователен. Он учит, что если

даже бога нет, то есть по крайней мере одно бытие, у которого существование

предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем его можно

определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек... Что это

означает: «существование предшествует сущности»? Это означает, что человек

сначала существует, встречается, появляется в мире, и только потом он

определяется”.[88] И далее: “Для экзистенциалиста человек потому не

поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет.

Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он

делает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и

бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только

такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку

он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет

волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к

существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает”.[89] Можно по-

разному относиться к философии Сартра в целом, можно принимать или не

принимать те или иные его высказывания по этическим проблемам, однако

нельзя не согласиться с тем, что его учение о свободе воли человека более

радикально, более последовательно и более правильно, чем соответствующее

учение Канта, не говоря уже об учениях Шеллинга и Шопенгауэра. Правда,

относительно Канта надо сказать вот что: если как следует разобраться, то

станет ясно, что его концепция умозрительного и эмпирического характеров не

является органически необходимой частью его этики. Она есть не что иное,

как дань поголовно господствовавшим в его время детерминистическим

убеждениям галилеевской науки и традиционной протестантской теории

предопределения. Без ущерба для целостности кантовской этики она могла бы

быть удалена из нее, и тогда все высказывания Канта о свободе воли смогли

бы получить более адекватное, на мой взгляд, прочтение в том духе, что

человеку ничто врожденное не мешает здесь и теперь совершить тот поступок,

а не этот, что в любой момент человек может изменить свой образ жизни на

противоположный, что даже закоренелый злодей не лишен надежды сделаться,

если захочет, добродетельным, что человек выбирает себя не раз навсегда и

бессознательно, а в течение всей своей жизни, постепенно и руководствуясь

своим рассудком. Я, разумеется, ни в коем случае не призываю ни к какой

модернизации кантовской системы: каждое слово Канта, с точки зрения истории

философии, священно и неприкосновенно. Но все-таки если бы, допустим, сам

Кант обошелся без своего учения об умозрительном и эмпирических

характерах, то бриллиант его этики засиял бы в короне его славы более

чистым и ярким блеском.

Нравственный закон Канта - общечеловеческая мораль

В заключение вспомним еще раз основной закон чистого практического

разума, сформулированный Кантом, его нравственный закон: «Поступай так,

чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего

законодательства». Это закон практического разума, т. е. он имеет силу для

всех разумных существ, в том числе и для всех людей. Значит, он имеет по

крайней мере общечеловеческое значение, и, значит, этика Канта имеет

общечеловеческое значение и нацелена как против индивидуального

анархического аморализма, так и против всякого рода «групповых этик»

независимо от того, какой принцип кладется в основу таких этик: племенной,

национальный, конфессиональный, классовый или какой-нибудь еще. В «Основах

метафизики нравственности» Кант пишет: “Но положим, что имеется нечто

такое, существование чего само по себе обладает абсолютной ценностью, что

как цель сама по себе могло бы быть основанием определенных законов;

тогда в нем и только в нем могло бы заключаться основание возможного

категорического императива, т. е. практическом закона. – Теперь я

утверждаю: человек и вообще всякое разумное существо существует как цель

само по себе, а не только как средство, для любого применения со стороны

той или другой воли; во всех своих поступках, направленных как на самого

себя, так и на другие разумные существа, он всегда должен рассматриваться

также как цель”.[90] Человек не должен использоваться только как средство

для чего бы то ни было! Это высший принцип гуманизма. И сформулировал его

Кант. Но что философ имеет в виду под словом «человек»? Ни в коем случае не

отдельного индивида с его зачастую асоциальными капризами, запросами и

устремлениями, такого, который вместе с главным героем «Записок из

подполья» Достоевского может заявить: “Свету ли провалиться, или вот мне

чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда

пить”.[91] Борьба Канта с принципом себялюбия и личного счастья – это, в

первую очередь, борьба против безнравственного индивидуализма. Но под

словом «человек» Кант не имеет в виду также и русского, немца, славянина,

арийца, иудея, христианина, аристократа, пролетария. Во всякой групповой

морали первенствует понятие враги. На основе этого понятия вырабатываются

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14