совершенно неисправимыми; но и их судят за проступки, и им вменяют в вину

преступления; более того, они (дети) сами находят эти обвинения вполне

справедливыми, как если бы они, несмотря на присущие им неисправимые

естественные свойства души, остались столь же отвечающими за свои поступки,

как и всякий другой человек. Этого не могло бы быть, если бы мы не

предполагали, что все, что возникает на основе произвольного выбора (как,

несомненно, каждый преднамеренно совершаемый поступок) , имеет в основе

свободную причинность, которая с раннего детства выражает характер человека

в его явлениях (поступках); а эти явления ввиду однообразия поведения

показывают естественную связь, которая, однако, не делает необходимыми

дурные свойства воли, а представляет собой, скорее, следствие добровольно

принятых злых и неизменных основоположений, от чего человек становится еще

более достойным осуждения и наказания”.[68] И еще: “В этом отношении

разумное существо может с полным основанием сказать о каждом своем

нарушающем закон поступке, что оно могло бы и не совершить его, хотя как

явление этот поступок в проистекшем времени достаточно определен и

постольку неминуемо необходим; в самом деле, этот поступок со всем

проистекшим, что его определяет, принадлежит к единственному феномену его

характера, который он сам создает себе и на основании которого он сам

приписывает себе как причине, независимой от всякой чувственности,

причинность этих явлений”.[69]

Что тут можно сказать? Приведенные тексты, как и все кантовское учение

об умозрительном и эмпирическом характерах человека в целом, подталкивают к

выводу, что человеческая свобода непосредственно действует не ежемгновенно,

а один-единственный раз: при выборе или «создании» ноуменального характера.

Свобода действует в течение всей жизни человека при совершении им всякого

добровольного деяния, но уже не непосредственно: в качестве посредника

выступает ноуменальный характер. Когда же происходит этот таинственный

выбор ноуменального характера? Ведь последний имеется уже у детей. Ясно,

что некорректно спрашивать, когда он происходит: ведь он относится к

ноуменальному измерению, где время отсутствует. Если воспользоваться

теологической терминологией, то, вероятно, он совпадает с актом творения

человека Богом. Как мы видели выше, согласно Канту, Бог творит человека

свободным: философ решительно отвергает возможность того, что люди суть

автоматы Вокансона в руках Бога. Так что выбор осуществляется, причем

реально и свободно; сам человек и только он один несет полную

ответственность за него. Но какой-то странный это выбор и поистине

таинственный. Во-первых, я делаю его на некоем бессознательном или

«досознательном» уровне. Ведь Кант неоднократно разъясняет, что я не могу

знать непосредственно, что такое мой умозрительный характер. Я могу судить

о нем только по его явлению, т. е. по моему эмпирическому характеру; однако

и последний не известен мне наперед, так как дан мне не априорно, а лишь

апостериорно. Как в этом выборе участвует разум? Ведь выбор должен быть

разумным, в противном случае, как я могу быть ответственным за такой выбор?

Он же должен быть сделан в здравом уме и твердой памяти. Во-вторых, дело

усугубляется тем, что этот выбор осуществляется раз навсегда и не может

быть изменен. Я не могу изменить свой умозрительный характер просто потому,

что для него «нет никакого прежде или после», поскольку время «обособлено»

от вещи в себе. Но, следовательно, я не могу изменить и свой эмпирический

характер, так как он не имеет никакого самостоятельного существования и

«составляет лишь чувственную схему» умозрительного характера. Получается,

что все мое поведение заранее задано моим единственным изначальным выбором.

Можно ли в таких условиях сказать, что я свободен поступать так или иначе в

каждой конкретной ситуации? Ясно, что нет. Никаких альтернатив в моем

поведении не имеется: в каждой данной ситуации я с необходимостью поступаю

так, как того требуют мои умозрительный и эмпирический характеры. По форме

все это очень напоминает жесткую кальвинистскую концепцию предопределения,

согласно которой одним людям изначально уготовано Богом спасение, а другие

тоже изначально обречены Им на гибель. Как бы люди себя ни вели, как бы они

ни умоляли Бога, все равно спасенные останутся спасенными, а обреченные на

гибель погибнут. Согласно кальвинистам, Бог управляет миром и людьми так,

что обратная связь, идущая от мира и людей к Богу, отсутствует. В

кантовской философии тоже отсутствует обратная связь от феноменов к

ноуменам, от мира явлений к миру вещей в себе. Может быть, тут сказалось

пиетистское воспитание, полученное Кантом в семье и школе? Впрочем,

сходство кантовской этики и пиетизма чисто внешнее; по существу же между

ними громадное различие. Согласно кальвинизму, пиетизму и другим

аналогичным конфессиям, Бог определяет, кому из людей быть спасенным, а

кому - погибнуть; поэтому человек по праву может возлагать всю

ответственность за свою судьбу на Бога. Но Кант - философ свободы! Согласно

его учению, каждый человек сам избирает свой жребий, сиречь умозрительный

характер, каждый сам определяет, быть ему злым или праведным. Поэтому

человеку не на кого жаловаться: он один несет ответственность за свою

судьбу. Он свободен от природной необходимости, свободен он и от божьей

воли. Он свободен независимо даже от того, существует Бог или не

существует. Другое дело, что свобода человека имеет у Канта такой узкий

смысл и сводится к одноразовому, неизменному да еще и «предвечному» выбору

своего умозрительного характера. Судя по текстам философа, он был весьма

воодушевлен найденной им замечательной возможностью вырваться из когтей

абсолютного детерминизма, проповедуемого как представителями галилеевской

науки, так и сторонниками религиозных концепций предопределения и

спинозистами. Он не придавал большого значения тому, что на почве его

этического учения может произрасти тот своеобразный ноуменальный квази-

детерминизм, который мы сейчас рассматриваем. Зато этот вопрос до конца

продумали и везде расставили точки над «i» Шеллинг и Шопенгауэр.

Наверное, можно, не покидая почвы кантовской философии, сделать так,

чтобы описываемый квази-детерминизм не возникал. Кант, по-видимому,

полагал, что движение и изменение могут происходить только во времени. Если

так, то в ноуменальном мире, который «обособлен» от времени, все застывает,

становится покоящимся и неизменным. Может быть, стоило бы рассмотреть

возможность некоего «вне временного» движения и изменения в мире ноуменов?

В этом нет ничего невероятного: прецеденты имеются. Взять хотя бы

ортодоксальное христианское учение о вечности. В ней нет времени, и однако

в ней есть движение; в ней осуществляются вневременные события, такие,

например, как предвечное рождение Сына или исхождение Духа Святого. Из

философов, скажем, Гегель утверждает, что на логическом этапе его

абсолютная идея движется вне времени и до возникновения времени. Введение в

ноуменальный мир вневременного движения позволило бы уничтожить

неизменность умопостигаемого характера, обеспечило бы возможность человеку

изменять его, расширив тем самым человеческую свободу и доведя ее, в

конечном счете, до разумного, «юридического», уровня, когда человек несет

ответственность за конкретный здесь и теперь содеянный поступок, а не за

«предвечный», однажды сделанный выбор своего умозрительного характера.

Стоило бы также ввести «обратную связь» от явлений к вещам в себе с тем,

чтобы человек мог изменять свой ноуменальный характер, сообразуясь со своим

жизненным опытом. Это было бы разумно, так как в противном случае

кантовскую этику поджидает парадокс, состоящий в том , что коль скоро

человек не в состоянии на основании своего жизненного опыта изменить свой

умозрительный характер, то бессмысленно заниматься тем, чем постоянно

занимаются все моралисты, в том числе и Кант, а именно настойчиво твердить

людям, что надо творить добро, а не зло. Однако в кантовских текстах нигде

нет даже намека ни на то, что в ноуменальном мире может происходить какое-

то движение или изменение, ни на то, что явления могут оказывать какое-либо

действие на вещи в себе. Говоря об умозрительном характере. Кант все время

подчеркивает его постоянство и неизменность. Как видно, перед его глазами

стояли примеры закоренелых злодеев, которые упорно творили зло с детства до

старости, невзирая ни на какие применяемые к ним воспитательные и

исправительные меры. Но существуют и иные примеры, примеры людей,

претерпевших в своей жизни кардинальный перелом и превратившихся из злодеев

и разбойников в добродетельных, близких к святости людей; взять хотя бы

превращение Савла в Павла. Как объяснить подобные случаи с точки зрения

неизменности ноуменального характера? У Канта такие случаи не

рассматриваются, но оказывается, что ноуменальный квази-детерминизм

объясняет их достаточно легко. Их объяснение мы находим, например, у

Шеллинга.

Оценка и развитие учения Канта

Шеллинг

Свое учение о свободе, опирающееся, как он сам говорит, на кантовское

понятие о ней, Шеллинг излагает в трактате «Философские исследования о

сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах». Прежде всего он

объявляет себя сторонником детерминистического учения о природе и врагом

всякого рода случайности: “Но случайность невозможна, она противоречит

разуму и необходимому единству целого, и если свободу можно спасти только

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14