арсенал инструментов, чтобы о нем производить истинные дискурсы. Секс

вписывается не только в экономику удовольствия, но и в упорядоченный режим

знания. Постепенно секс становиться общим и беспокоящим смыслом,

пронизывающим все наши действия и все наши существование, «всеобщее

значение, универсальная тайна, нескончаемый страх».

Чтобы эта форма власти осуществлялась, она в гораздо большей

степени, чем старые запреты требует внимательных и даже любопытствующих

присутствий, она предполагает разного рода общности, она действует через

разного рода обследования и наблюдения, она нуждается в обмене дискурсами

через вопросы вымогающие признания, и через откровенности выходящие за

пределы вопросов. Здесь признание гарант статуса, ценности, идентичности

субъекта. Истина, которая является как нечто недоступное, извлекается из

глубин себя.

Конституирование себя в качестве субъекта через процедуры признания,

которое предполагает другого оценивающего, признающего, направляющего, где

истина обо мне самом должна быть сформулирована и подкреплена подлинностью

высказываемого. «Признание – это такой дискурс, ритуал». Этот истинный

дискурс производит действие в том, кто его выговаривает, конституируя его

через практику признания. Эта практика распространилась через процедуры

покаяния, наставничества, врачевания в отношения между детьми и родителями,

учениками и педагогами, пациентами и врачами, преступниками и судьями.

Истиной о сексе (о моем сексе) располагает другой, который знает то,

чего не знаю я. О причинах действующих внутри меня, о бессознательном, о

том каким я должен быть – всем этим заведуют властные отношения сил,

которые в свою очередь и производят эту истину, формализуясь, превращаются

в то, что Делез называет «машинами». Машины занимают и заселяют каждый

кусочек диспозитива, тогда как сам диспозитив образует ту неделимую среду,

сплошная протяженность которой распределяется без разрыва между конкретными

машинами.

«Машина всегда обладает той истиной, которую получает в зависимости

от условий своего создания»[39]. Диспозитив осуществляет функцию разметки,

стратификации знания, это принцип организации реального в целое.

Стратификация знания проходит по линиям взаимодействия между

стратифицированным и не стратифицированным. Силовые отношения или власть,

являясь нестабильными, исчезающими, виртуальными не поддаются формализации,

упорядочиванию, но они, тем не менее, становятся условием стратификации

знания, обеспечивают распространение и формализацию знания в упорядоченное

целое, которое определяется присущими каждой страте комбинациями зримого и

высказываемого.

Диспозитив находится в постоянном соприкосновении с линиями внешними

ей, где образуются очаги сопротивления, новые взаимоотношение сил. «Это

неоформленное внешнее есть битва, оно похоже на зону турбулентности и

урагана, где мечутся отдельные точки и завязываются новые отношения между

ними»[40]. Диспозитив как имманентная причина осуществляет конкретные

взаимодействия через интеграцию, дифференциацию и актуализацию своих же

следствий.

Знание движется между двумя формами актуализации: между выражением и

содержанием, между дискурсивным и недискурсивным, между высказываемым и

зримым. Между этими же формами обнаруживается разрыв или как говорит Фуко

«не-место», между ними существует трансверсально (диагонально) действующее

соотношение сил, в которых образуются точки мутации, сопротивления,

творчества обеспечивающие последовательность сменяющих друг друга

диспозитивов или страт внутри них.

Мышление происходит в промежутке, в разрыве между видением и

говорением, и, следовательно, сам человек занимает этот промежуток и

определяется силами составляющими его. «Речь идет о составляющих силах

человека: с какими другими силами они сочетаются, и какое соединение из

этого получается?»[41].

Силы в человеке подразумевают лишь только определенные места, точки

приложения, некую область существующего при взаимодействии с иными силами

образующие различные его модусы.

Линия внешнего с множественностью точек мутации, или взаимоотношения

власти, определяющие подвижность стратифицируемого – это движущаяся

материя, «оживляемая перистальтическими движениями, складками и изгибами,

образующими внутреннее: это не нечто иное, отличное от внешнего, это как

раз и есть внутреннее внешнего»[42].

Начиная с XIX века силы внешнего через измерение конечного по его

отношению к бесконечному начинают стягивать его, образуя некую глубину, в

которой размещается человек. В этом разрыве в связях внешнего, в этом

искажении стратифицированного знания, в движении между позитивностями и

занимает свое место человек. Разрыв, результатом которого становятся

складки, рефлексия; складка внешнего (образующая Я) детерминируется

процессом субъективации, то есть «местами, через которые проходит складка».

Делез говорит о четырех «складчатых зонах», четырех складках

субъективации: это материальная компонента нас самих; соотношение сил в

собственном смысле слова (потому что соотношение сил образует складку);

затем складка знания или истины (она образует отношение истинного к нашей

сущности и удостоверяет ее подлинность) и последняя складка, это складка

самого внешнего. Складки эти изменчивы, существуют в разных ритмах, а их

вариации образуют различные модусы субъективации/идентификации.

Основополагающая идея Фуко состоит в том, что измерение

субъективности является производным от власти и от знания, но не зависит от

него. Субъект представляет собой переменную, набор переменных высказывания,

это функция, производная от самого высказывания. В «Археологии знания» Фуко

осуществляет анализ этой функции-субъект, который представляет собой место

или позицию, которые сильно меняются от типа, от порога высказывания, от

взаимоотношений сил определяющих поле выразимости и поле видимости.

Пока функционировала «форма-Бог» человека еще не было, когда

появляется «форма-человек» Бог умирает и возникает вопрос, какая новая

форма из взаимоотношений сил человека с силами внешнего получиться,

которая уже не будет ни Богом, ни Человеком. Это проблема, которая была

сформулирована Ницше в вопросе о «сверхчеловеке». Какое соединение сил

внешнего с силами внутреннего образует новую форму? И что это будут за

силы?

Делез говорит о том, что вероятно субъекты буду теперь

производиться не за счет складки или разглаживания, а при помощи чего-то

напоминающего Сверх-складку, «о которой свидетельствуют изгибы, присущие

цепочкам генетического кода, возможности кремния в компьютерах третьего

поколения, а также контуры фразы в литературе модерна, когда языку «только

и остается, что загнуться в вечной оглядке на себя». Впрочем, разве

«конечно-неограниченное» или сверхскладку не вычерчивал уже Ницше, назвав

их «вечным возвращением»»?[43].

Примером такой онтологии «Сверх-Складки» является психоанализ Ж.

Лакана, в котором субъект появляется в результате или в месте смещения,

фундаментальной деформации, сбоя в процессе символической репрезентации

реального. Человек, как эффект идеологического по своей механике

отчуждения, происходящего в процессе символизации Реального и,

одновременно идеология как единственная форма реализации субъективности,

- основные темы книги С. Жижека «Возвышенный объект идеологии».

Глава 4. Стратегия желания и подлинность субъекта

Критика идеологии Славоя Жижека, будучи построена на определенной

топологии, схеме, лакановском графе желания, своей целью ставит обнаружения

фундаментального противоречия, парадокса действительности, иллюзии,

которая одновременно и структурирует наше действительное отношение к

реальности и сама функционирует как идеологический фантазм. Выявлении

иллюзии идентичности, которая на самом деле есть эффект фундаментального

идеологического фантазма, фундаментального противоречия, как внутреннего

условия любой идентичности.

Как известно, Лакан, создавал и разрабатывал свой граф желания

исключительно в качестве практической схемы, намечающей структурную

организацию данных клинического опыта, « для того чтобы наглядно показать,

где располагается желание по отношению к субъекту, определяемому

артикуляцией его в означающем». Жижек рассматривает общество как единицу

желания в мире означающего, где идеология оказывается выстроенной на

материале этого символического порядка (Другого с большой буквы) и

непосредственно вплетена в него. В отличие от традиционной критики

идеологии, которая представляет идеологию «ложным сознанием», цель

психоаналитического подхода - идеологический фантазм, работающий в самой

сердцевине социальной действительности. Поддерживает и обеспечивает эту

работу фантазма (бессознательного) автоматика символических связей, машины

означающего. Работа фантазма состоит в переносе, в регулярной

экстериоризации наших переживаний, в ретроактивном поддержании идентичности

самого субъекта в идеологическом поле.

Жижек описывает механику идеологического фантазма, используя Марксову

модель товарного фетишизма. Люди, пользуясь деньгами, осознают, что деньги

всего лишь воплощение, материализация системы общественных отношений и, что

за отношениями между вещами стоят отношения между людьми. Но в самой своей

социальной деятельности – в том, что они делают, они поступают так, как

если бы деньги, в их материальности, непосредственно воплощали бы

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11