Рефераты. Проблема истины в философии Древней Греции






чувственных восприятий; так как в этой области все течет и все лишено

твердой определенности.

Таким образом, получается вывод, что чувственному, как текучему,

должно предшествовать нечто, уже не текучее и не чувственное, а потому и

знание не может быть тождественно чувственному восприятию. Но знание не

может быть и «правильным мнением».

Утверждение это предполагает, будто возможно не только «правильное»

(истинное) мнение, но также и мнение ложное. Но Платон доказывает, что тот,

кто имеет ложное мнение, не может пребывать безусловно во лжи: для него по

крайней мере нечто истинно (если он знает, что его мнение ложно) или даже

все истинно (если он не знает, что мнит ложно). С другой стороны, из

предмета ложного мнения также нельзя вывести никакой лжи.

Наконец, ложное мнение нельзя представить и как такое мнение о

существующем, которое мыслит его как другое существующее. Для такого

мышления необходима различающая и сравнивающая деятельность рассудка, а так

как сравниваемые предметы различены, то при этом условии ложь не может

возникнуть.

Итак, ложное мнение невозможно. Но тем самым мы лишаемся возможности

говорить о соотносительном с ним истинном мнении, и, стало быть,

получается, что знание нельзя определять как «правильное мнение».

Но лжи вообще не может быть ни в каких ощущениях и ни в каких

чувственных образах. Предвосхищая мысль, которую позднее разовьет в своих

логических работах Аристотель, Платон доказывает, будто ложь впервые может

явиться, только когда возникает вопрос о том, как, следует соединять то,

что мы ощущаем и представляем, с тем, что мы знаем. Вообще никакое

определение лжи невозможно, если ему не предшествует определение самого

знания [см. Теэтет, 199 С — 200 О].

Итак, ложное мнение невозможно. Но знание нельзя определить и просто

как истинное мнение независимо от соотносительности мнения истинного с

мнением ложным. Платон обосновывает этот тезис, сравнивая сообщение истины

с внушением убеждения. Внушение убеждения равносильно внушению мнения.

Такова обычная цель речей оратора или судьи. Если при этом судья выскажет

правду, то внушаемое им мнение, конечно, будет и истинным. Но это и значит,

что знание и правильное мнение — не одно и то же.

Третья теория утверждает, будто знание — не просто «истинное мнение»,

а «истинное мнение со смыслом». Опровержению этой теории посвящены в

диалоге страницы 201 С —210 А. Сначала Платон демонстрирует примеры, из

которых как будто видно, что одно «истинное мнение» еще не дает знания и

что для возникновения знания к истинному мнению должно присоединиться еще

нечто — «смысл». Так, отдельные звуки «с» и «о» еще не образуют слога «со»:

чтобы возникло знание слога, к простому сочетанию звуков необходимо должно

присоединиться предварительное осознание их единства и целостности в

«эйдосе» («виде») слога. Однако если мы теперь зададимся вопросом, что же

такое это соединение элементов со смыслом, то придется выяснить само

понятие смысла, а это исследование приведет к выводу, что знание не может

быть определено и как «соединение истинного мнения со смыслом». Как бы ни

понимать «смысл» — то ли как выражение в слове («логос»), то ли как

перечисление элементов, то ли как указание на отличительный признак, - во

всех этих случаях прибавка «смысла» к «правильному мнению» не создает и не

может создать знания.

Таким образом, знание не есть ни ощущение, ни правильное мнение, ни

соединение правильного мнения со смыслом. Во всех этих случаях знание

должно быть отграничено от чувственности и должно рассматриваться не как

результат чувственных восприятий, а как предшествующее им условие. «Теэтет»

подвел вплотную к мысли, что знание должно быть соединением чувственности и

ума и что ум осмысливает элементы чувственного опыта. Предстояло далее

показать, каким образом возможно объединение различенных отграниченных друг

от друга деятельностей чувств и ума.

В решении этой задачи новую ступень исследования представляет диалог

"Менон" — небольшой, но важный для понимания учения Платона о знании.

Непосредственный предмет "Менона" — определение существа добродетели.

Какими бы частными признаками ни определялась добродетель, существенно

важно, что о добродетели имеется некое общее понятие. Хотя научиться самой

добродетели невозможно, зато изучимо и обязательно должно быть изучено

знание о добродетели.

Как и в «Теэтете», в «Меноне» сопоставляются «правильное мнение и

«знание». В известном смысле «правильное мнение» вполне правомерно. Оно

может управлять совершением любого дела, и управлять им не хуже знания, не

с меньшей пользой. Поэтому о человеке, который руководится правильным

мнением, можно сказать, что он ничуть не хуже того, кто владеет знанием,

как добродетель основывается на правильном мнении, то она:

. не дается человеку от природы;

. не достигается одним лишь обучением.

Так, политики, например Фемистокл, правят городами, основываясь не на

знании, а на правильном мнении.

Однако знание все же – по Платону – с полным основанием ценится

значительно выше правильного мнения. Эту разность оценки Платон поясняет

при помощи аналогии со статуями Дедала: статуи эти, пока не связаны, бегут

и убегают, а связанные стоят неподвижно [Теэтет, 97 О]. Точно то же следует

сказать и о правильных мнениях. Пока они остаются постоянными, они хороши и

производят доброе. Но все дело в том, что они не могут («не хотят») долго

оставаться неизменными. Они «убегают» из человеческой души и потому лишены

ценности — до тех пор пока кто-нибудь не свяжет их размышлением о причине.

Такое «связывание» Платон называет припоминанием. Заговорив о

«припоминании», Платон как будто покидает почву трезвого философского

исследования и отдается во власть своей мифотворческой фантазии. Учение

о теории познания оборачивается мифом, в философе возвышается поэт.

Выведенный в диалоге Сократ предлагает мальчику, никогда не изучавшему

геометрию, решить задачу удвоения данного квадрата и посредством искусно

поставленных вопросов приводит мальчика к правильному решению задачи. Из

этого факта тотчас извлекается принципиальный философский вывод:

«Следовательно, у человека, который не знает того, чего можно не знать,

есть верные понятия о том, чего он не знает... И теперь они вдруг

порождаются у него как сновидение... Поэтому он будет знать не учась ни у

кого, а только отвечая на вопросы, то есть почерпнет знание в самом себе...

Но почерпать знание в самом себе не значит ли припоминать? Конечно... Так

не очевидно ли, что не получив их [знания] в настоящей жизни, он имел и

узнал их в какое-то другое время? И не то ли это время, когда он не был

человеком? Если же в то время, когда он был, но не был человеком,

долженствовали находиться в нем истинные мнения, которые, будучи

возбуждаемы - посредством вопросов, становятся познаниями, то душа не будет

ли познавать в продолжение всего времени? Ведь явно, что она существует

всегда, хотя и не всегда — человек... А когда истина сущего всегда

находится у нас в душе, то не бессмертна ли душа, так что, не зная теперь,

то есть не припомнив чего-нибудь, ты должен смело решиться исследовать и

припоминать» [Менон, 85 В — 86]. Мифологическая подоснова этого воззрения

очевидна. По убеждению Платона, сближающего его душа наша бессмертна. До

того как она вселилась на Землю и приняла телесную оболочку, душа будто бы

созерцала истинно сущее бытие и сохраняла о нем знание даже под спудом

земных чувственных впечатлений, удаляющих нас от созерцания истинного

сущего. Это, конечно, миф Платона. Но в оболочке этого мифа выражено и

философское содержание. Это мысль о связи всех знаний, отражающей всеобщую

связь всех вещей: «Ведь так как в природе все имеет сродство и душа знала

все вещи, то ни что не препятствует ей, припомнив только одно, — а такое

припоминание люди называют наукой, - отыскивать и прочее лишь бы человек

был мужественен и не утомлялся исследованиями» [Менон, 81 С — В].

В «Теэтете» Платон отграничил знание от чувственных впечатлений а

также показал, что рядом со знанием существуют неясные и нерасчлененные

акты «мнения», также опирающегося на чувственные впечатления. В «Меноне»

знание все более резко отграничено от чувственности, а «истинное мнение»

отделено от «мнения» просто. В этом диалоге показано, кроме того, каким

образом в знании впервые происходит объединение истинного мнения с

чувственностью – посредством «связывания» всегда текучей чувственности:

«Когда же истинные мнения бывают связаны, тогда они сперва становятся

знаниями, а потом упрочиваются. От этого-то знание и ценнее правильного

мнения. Узами-то и отличается первое от последнего» [Менон, 97 В — 98 А]. В

диалоге «Пир» рассматривается, так же как в «Теэтете» и в «Меноне», вопрос

о связи знания с чувственностью. «Правильное мнение» толкуется как

постижение, занимающее середину между знанием и чувственностью. Знание и

чувственность в «Пире» сближаются до слияния, до неразличимости. Но это их

сближение дано не столько как результат философского анализа, сколько в

образах мифа. Мифологическим воплощением середины представлен демон любви и

творчества Эрос. Сын Богатства и Бедности (Пороса и Пении) Эрос совмещает в

себе качества отца и матери: ни бессмертен, ни смертен, ни богат, ни нищ,

стоит посередине между мудростью и невежеством [см. «Пир», В —204А].

Особенность «Пира», делающая этот диалог новой после «Теэтета» и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.