столетиями вырабатывавшихся в древнем мире и закрепленных в Св. писании в

качестве божественных заповедей. «Любовь же состоит в том, чтобы мы

поступали по заповедям Его»,— утверждает апостол Иоанн (2 Ин 1, 6).

Заповеди же эти, помимо главных — любви к Богу и ближнему,— включают

элементарные нравственные требования: чти отца твоего и мать твою, не убий,

не прелюбодействуй, не укради, не возводи клеветы на друга, не желай

имущества ближнего твоего. Соблюдающий эти заповеди и есть человек, живущий

в любви. Он удостаивается ответного чувства самого Бога, а это — залог

вечной жизни и нескончаемого блаженства. «Если заповеди Мои соблюдете,—

обещает Иисус,— пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего

и пребываю в Его любви. Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и

радость ваша будет совершенна» (Ин 15, 10—11).

Истинная любовь сопровождается радостью, духовным наслаждением от

всецелого единения с возлюбленным, полного слияния с ним в акте любви,

глубинного познания его, осуществляющегося не на разумно-рассудочном

уровне, а на каких-то иных, более высоких духовных уровнях. Это знание уже

не собственно человеческое, но божественное, ибо «кто любит Бога, тому дано

знание от Него» (1 Кор 8, 3).

Бог есть любовь — в этой краткой формуле глубинный общечеловеческий

смысл христианства, который, увы, до сих пор остается в целом непонятым

человечеством, а отдельные представители его, постигшие этот, может быть

величайший, идеал человеческого бытия, почитаются в нашем социуме

сумасшедшими, больными, в лучшем случае чудаками. Яркий пример в

отечественной культуре — до сих пор не отмененный общественный приговор

позднему Гоголю, попытавшемуся напомнить человечеству и реализовать в своем

творчестве идеал христианской любви.

Взаимная и всеобъемлющая любовь возведена в Новом завете на высший,

доступный человечеству того времени уровень совершенства — она

идентифицирована с Богом, освящена его авторитетом. Бог, согласно Новому

завету, так любит людей, что посылает Сына своего на заклание ради их

спасения. И новозаветные авторы призывают людей так же беззаветно любить

друг друга. За это обещана и самая высокая награда — обладание самим Богом.

«...Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его

совершенна есть в нас» (1 Ин 4, 12). «Бог есть любовь, и пребывающий в

любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин 4, 16).

Обладание же Богом, то есть полное «знание» его, приравнивает человека

к Богу, делает его свободным и независимым, лишает всяческого страха — не

только перед силами мира сего, но и перед самим Богом. Любовь, как высшее

состояние человеческого бытия, снимает «страх Божий», предписанный человеку

в его обыденной жизни, даже страх перед днем Суда. «В любви нет страха, но

совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение;

боящийся не совершен в любви» (1 Ин 4, 18).

Первые защитники и пропагандисты христианства, учившие еще во времена

гонений на него со стороны римской власти, осмыслили новозаветное учение о

любви, прежде всего как наказ о гуманных отношениях между людьми, о

человечности как главном принципе социального бытия.

Опираясь на предпосылки, возникшие еще в стоической философии, ранняя

патристика попыталась разработать и внедрить в позднеантичное общество

комплекс таких отношений внутри социума, который обеспечивал бы защиту

свободы и достоинства человеческой личности во всем ее индивидуальном

своеобразии, в ее оригинальной самости. На смену философскому духовному

эросу античности христианство принесло интимную, глубоко человечную,

сострадательную любовь к ближнему, освятив ее божественным авторитетом,

божественной заповедью и производя ее от божественной любви. Всеобъемлющая,

всепроникающая любовь к людям становится главным оружием в руках ранних

христиан против всякого зла и насилия, и вся раннехристианская культура

устремлена к воплощению идеалов христианского гуманизма в жизни. Бог

даровал человеку мудрость и человеколюбие, поэтому для христиан на первом

месте стоит религия – «познание и почитание истинного Бога», но

непосредственно за ней и в тесной связи с ней следует человеколюбие –

«милосердие, или человечность». Гуманность, милосердие, сострадание, любовь

к людям – вот область чувств и нравственных принципов, открытая

христианством и поставленная им в основу построения новой культуры.

Вслед за раннехристианскими мыслителями много внимания проблеме любви

уделяли и византийские отцы церкви. Идеи человечности, гуманного отношения

к каждому конкретному человеку и для них сохраняют свою высокую значимость,

но здесь они практически не добавляют ничего нового к идеям апологетов.

Находки византийцев лежат более в сфере чисто духовного опыта, который, по

их глубокому убеждению, опирающемуся на Новый завет, неосуществим без

любви. «Познание осуществляется любовью», - афористически выразил его суть

крупнейший мыслитель IV в. Григорий Нисский, и в этом направлении активно

работала мысль многих византийских богословов и практиков «духовного

делания».

Учение о божественном эросе составляло глубинные основания всей

христианско-византийской духовности. Христианство как мировоззрение и

религия, обращенная к самым широким массам населения, избегало абстрактных

усложненных форм выражения своего учения. Самые сложные духовные истины оно

стремилось выразить в формах, доступных пониманию каждого верующего.

Осознав эрос, любовь в качестве главной творческой движущей силы

универсума, византийские мыслители стремились донести эту идею до всех

членов Церкви, внедряя в их сознание не ее космическое значение, а в первую

очередь социально-личностный смысл. Ведь христианский Бог, хотя и

умонепостигаем, но, прежде всего — личность, и божественный эрос

проявляется для человека в формах межличностной, индивидуальной и очень

интимной любви. Познание Бога, слияние с ним — это, в конечном счете, очень

личный, очень интимный тайный акт, хотя готовиться к нему можно и нужно

соборно.

Поздняя святоотеческая традиция приписывает одному из крупнейших

византийских богословов, комментатору «Ареопагитик» Максиму Исповеднику

(VII в.), издание сборника высказываний о любви, наиболее полно выражающих

патриотические представления. В четырех «сотницах» афористических суждений,

обращенных, прежде всего к возлюбленным самого Христа—монахам, представлены

многие аспекты христианского (и шире — средневекового вообще) понимания

любви. Любовь предстает в этом сборнике, прежде всего как важный

гносеологический фактор, то есть познавательная сила. Высшее знание

обретается человеком только на путях и в акте безмерной любви к Абсолюту.

Познание божественных вещей возможно только в состоянии «блаженной страсти

святой любви» к ним, «связывающей ум духовными созерцаниями» и отрешающей

его полностью от вещественного мира. «Страсть любви прилепляет» человека к

Богу, его дух воспаряет к Богу «на крыльях любви» и созерцает его свойства,

насколько это доступно уму человеческому. «Когда по влечению любви ум

возносится к Богу, тогда он не чувствует ни самого себя, ни чего-либо из

сущего. Озаряясь божественным безмерным светом, он не чувствует ничего из

сотворенного, подобно тому как и физическое око не видит звезд при сияющем

солнце». В состоянии бесконечной и всепоглощающей любви ум «подвигается к

исследованиям о Боге и получает чистые и ясные о нем извещения».

Даже вера, которая в христианстве как учении, прежде всего религиозном

занимает главное место, не может обойтись без любви. Только любовь

возжигает в душе «свет ведения», и, более того, она бесконечна. «Вера и

надежда,— считает Максим,— имеют предел; любовь же, соединяясь с

пребесконечным и всегда возрастая, пребывает в бесконечные веки. И потому

любовь выше всего». Любовь очищает дух человека от ложных и низменных

пристрастий и открывает духовные сокровища в нем самом, в глубинах его

«сердца», под которым христианство, как уже указывалось, имеет в виду не

физическое сердце, но некий духовно-душевный центр человека. Именно в нем

обретает человек, охваченный божественной любовью, «все сокровища

премудрости и ведения». В акте этой любви наш ум преобразуется, уподобляясь

божественному Уму. Он становится мудрым, благим, человеколюбивым,

милостивым, долготерпеливым — «словом, почти все божественные свойства в

себя приемлет. А отлучающийся от Бога ум становится либо скотским,

погрязнув в сластолюбии, либо зверским, побуждающим к нападению на людей

ради скотских удовольствий».

Слияние с Богом (равно обладание им, мистическое познание его) в акте

божественной любви — цель жизни христианина; оно обещает ему спасение и

бесконечное блаженство. «Не будь скор на отвержение духовной любви, ибо не

осталось людям иного пути к спасению»,— утверждает Максим. И пролегает этот

путь через нравственно-этическую сферу — правильный с христианской точки

зрения образ жизни, то есть через исполнение божественных заповедей, и,

прежде всего заповеди любви к ближнему. Поэтому ей византийские мыслители

уделяли самое пристальное внимание.

Развивая новозаветные идеи, Максим призывает своих читателей любить

всех людей одинаково: добродетельных «по естеству и за доброе расположение

воли», а порочных — «по естеству» (то есть как людей-братьев) и из

сострадания, как несмышленых и заблудившихся во тьме незнания. Но самый

высокий вид любви на социальном уровне — это любовь к врагам. «Добровольно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8