- общее ослабление России как великой державы через сеть вооруженных локальных конфликтов с последующим отторжением части российской территории;[38]
- дестабилизация Каспийского региона как богатого источника нефти и газа через экспорт чеченского конфликта на соседние территории;
- отстранение России от распределения и транзита каспийских энергоресурсов на мировые рынки.
Не секрет, что еще в восьмидесятые годы XX в. в спецслужбах Великобритании разрабатывалась программа по подрыву положения России в Кавказском регионе посредством объединения на основе ислама и общих экономических интересов центробежных тенденций кавказских народов. Сегодня для этого проекта появилась конкретная база — реальный интерес мирового нефтяного бизнеса (компании "Amoco", "British Petroleum", "Texaco" и др.) к запасам Каспия. Чечня в данной ситуации рассматривается исключительно как необходимый очаг военно-политической нестабильности, замыкающий на себе Россию.
Иную позицию занимают страны-экспортеры нефти Персидского залива, опасающиеся введения в эксплуатацию каспийского нефтедобывающего комплекса, как конкурирующей политико-экономической структуры. Но эта противоположность интересам Запада заключена лишь в целях, но не в средствах их реализации. Здесь мятежная Ичкерия призвана выполнить задачу по дестабилизации всей каспийской геоэкономической системы. Таким образом, очевидно, что вокруг Ичкерии образовывается довольно опасная и крайне деструктивная общность интересов сил заинтересованных в поддержании напряженности в регионе и распространении "управляемого конфликта".
Отдельным корпусом проблем стоит гуманитарный аспект чеченского кризиса, а именно: проблема прав человека. В принципе среди стран Запада никто не подвергает сомнению законность и необходимость борьбы России с терроризмом и сепаратизмом (по крайней мере пока), но характер антитеррористической операции вызывает настороженность и озабоченность. Действия в Чечне российских вооруженных сил противоречат комплексу документов Европы и ООН о правах человека.[39] На основании обвинений в нарушении российской стороной взятых на себя обязательств в соблюдении прав человека была предпринята попытка приостановить членство последней в Парламентской Ассамблее Совета Европы (ПАСЕ). Это серьезнейшим образом осложняет отношения Москвы с международными финансовыми институтами. Более того, в обязательные для исполнения комиссией ЕС рекомендации включены положения о корректировках в сфере сотрудничества Европы и России, а именно: сокращение бюджетных ассигнований, отказ расширить преференции в торговле и т.д.
Все эти факторы говорят о том, что проблема Чечни получила отныне международный статус и является уже не только внутренней проблемой России. С одной стороны, это упрощает урегулирование чеченского конфликта, можно рассчитывать на поддержку и содействие реальному переговорному процессу, на финансово-экономическое наполнение "мирной программы". С другой - большое количество заинтересованных сторон резко сужает пространство для политических и дипломатических маневров Москвы в деле разрешения чеченского кризиса на государственном и международном уровне.[40]
В целях противодействия тенденции повышения общественной опасности политического экстремизма на Юге России федеральные органы власти избрали стратегию его подавления. Главным политическим средством подавления стала военная и антитеррористическая операция в Чечне. Дополнительными средствами подавления политического экстремизма на Юге России были усиление уголовно-правового контроля и контрпропаганды.
Главной экстремистской структурой в Чечне был антиконституционный режим, который возник в 1992 году в результате вооруженного мятежа и насильственного захвата власти сепаратистами под руководством В. Дудаева. Вооруженный сепаратизм был продуктом противостояния между националэкстремистскои элитой Чечни и федеральными властями, пытавшимися до 1994 г. и в период 1997—1999 гг. восстановить конституционный порядок в Чечне судебными и переговорными средствами. Чеченский антиконституционный режим дважды оказал вооруженное сопротивление федеральной армии в 1994—1996 гг. и 1999—2000 гг., пока не был разгромлен. Сегодня его остатки ведут борьбу бандоповстанческими и террористическими методами.[41]
Антитеррористическая операция в Чечне проводилась с использованием тактики физического подавления. Эта тактика имеет несколько разновидностей. Крайняя тактика — это использование федеральных вооруженных сил против политического экстремизма в регионе. Военная операция 1994—1996 гг., проводимая по решению российского руководства в целях восстановления конституционного порядка в Чечне, не достигла политических и военных целей. Она завершилась хасавюртовским соглашением, не препятствующим распространению политического ваххабизма и терроризма на Юге и в других регионах России. О неэффективности тактики физического подавления политического экстремизма в первую чеченскую войну свидетельствует падение доверия населения России к своим вооруженным силам. Если в 1993 г. 53% населения видели в военных вооруженных защитников Отечества, мира и жизни граждан, то в 1998 г. — 24%.[42]
Исследователи отмечают две главные причины неэффективности примененной военной тактики 1994—1996 гг. Во-первых, политическая недальновидность российского руководства. Вначале 90-х гг. из Чечни были выведены федеральные войска, которые оставили большие запасы оружия и боевой техники, используемые впоследствии против мирного населения преступными структурами и формированиями.[43] В Южном регионе была утрачена федеральная монополия на легитимное применение силы для сохранения конституционного порядка. Во-вторых, неподготовленность российской армии к военным действиям для урегулирования этнополитического конфликта.[44] Наряду с отсутствием позитивных последствий первой военной операции против политического экстремизма сохранялись негативные последствия. Кроме падения престижа армии и руководства Федерации война унесла десятки тысяч жизней мирных жителей, российских военных, разрушила экономическую и социальную инфраструктуру Чечни, но не военный потенциал экстремизма.
Вторичное применение тактики военного подавления главного очага экстремизма на Юге России было более эффективным. Незаконные вооруженные формирования в Чечне были разгромлены в 1999—2000 гг. за счет укрепления мощи, маневренности и дальнодействия федеральной армии. В 2000 г. в военных делах России наметилась позитивная тенденция. Усилилось внимание власти к армии и флоту, увеличились ассигнования на вооруженные силы, появились надежды на обновление техники и оружия, совершенствование управления армией.
Успеху второй военной операции в Чечне способствовала тактика контрпропаганды, направленная против идеологии политического экстремизма. За короткий период идеология политического экстремизма в Чечне эволюционировала. До середины 90-х гг. чеченской идеологией был националэкстремизм, обосновывающий допустимость вооруженной сецессии. В.А. Тишков отмечает, что националэкстремизм использовал травму сталинской депортации кавказских народов для пропаганды псевдонаучной мифологии «о свободолюбии и невозможности жизни горца без оружия».[45] В отличие от этнонационализма, целью которого остается моноэтническое государство, националэкстремизм исключает правовые пути достижения интересов этноорганизации.
Во второй половине 90-х гг. прошлого века идеология на-ционалэкстремизма трансформировалась в религиозный экстремизм ваххабистского образца. Ваххабизм внутри собственно религиозных отношений проявляет нетерпимость к традиционному исламу, а также к другим конфессиям. Он становится средством вовлечения в террористическую деятельность обедневшей части мусульманского населения.[46] В 1997—1999 гг. в Чечне существовал режим соперничающих вооруженных банд, которые пытались обрести легитимность через обращение к ваххабизму, а материальные средства получить за счет торговли людьми, наркотиками и внешних заказов на террористическую деятельность. Вторжение чеченских бандформирований в Дагестан в 1999 г. было актом агрессии и, одновременно, знаком для националистических групп Северного Кавказа новой формы объединения на основе наднациональной идеологии религиозного экстремизма.
В отличие от самопровозглашенной Ичкерии, федеральный центр не имел информационного органа накануне первой военной операции в Чечне. Чеченская пропаганда распространяла стереотип, что «милитаризованный центр погубит ростки демократии в республиках».[47] Часть крупных российских СМИ оказалась под влиянием этой пропаганды и заняла прочеченскую позицию.[48] В 1994—1996 гг. военные меры борьбы с незаконными вооруженными формированиями были непопулярными в общественном мнении России. Число сторонников стратегии подавления не превышало 10% не только среди титульных этносов, но и русских.[49]
Важной особенностью в освещении ситуации в Чечне стала трансформация позиций различных российских СМИ. Если в первую чеченскую компанию (1994—1996 гг.) большинство СМИ оправдывало вооруженную сецессию и часто вело репортажи со стороны сепаратистов, то в ходе антитеррористической компании 1999—2000 гг. практически все СМИ оправдывали необходимость защиты России от агрессии и угрозы, исходящей от режима Чечни как очага терроризма.
Чрезмерная длительность второй военной операции в Чечне снизила ее эффективность. Аналитик В. Серебрянников видит главную причину этой длительности в низкой оснащенности (25%) новейшими образцами оружия и боевой техники Вооруженных Сил РФ в сравнении с 70—80% оснащенности западных армий.[50] Эту точку зрения разделял ранее командующий СКВО генерал-полковник Г. Трошев: «Техника, которой оснащены части СКВО, имеет, к сожалению, двадцатилетний возраст. Статистика такова, что последнее десятилетие войска округа не получали ни одной единицы новых образцов боевой техники, как бронетанковой, так и авиационной».[51] Армия нуждается в реформе и новой технике. Без этого не будет успешным сдерживание повторных попыток антифедеральных сил к созданию незаконных вооруженных формирований на Юге России.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9