качества, которое, переставая соотноситься со своей противоположностью

(истина лжи, красота безобразного, реальность воображаемого), становится

высшей властью, положительно величественной, ибо оно как бы поглощает всю

энергию своей противоположности. Вообразите красоту, которая поглотила всю

энергию уродства: вы получите моду... Вообразите истину, которая поглотила

бы всю энергию лжи: вы получите симуляцию...” Что же есть симуляция? “…Мы

соскользнули в модели, в моду, в симуляцию: возможно, Каюа со своей

терминологией был прав, и вот уже вся наша культура скользит от игр

состязательных и экспрессивных к играм рискованным и головокружительным.

Само сомнение, по существу, толкает нас к головокружительному

сверхразмножению формальных качеств, стало быть, к форме экстаза. Экстаз

есть чистое качество любого тела, которое вращается вокруг себя самого

вплоть до обессмысливания и благодаря этому начинает светиться своей чистой

и пустой формой. Мода есть экстаз красоты: чистая и пустая форма вихрящейся

эстетики. Симуляция есть экстаз реальности — для этого достаточно

посмотреть в телевизор: все реальные события следуют одно за другим в

совершенно экстатичном отношении, то есть в головокружительных и

стереотипных, ирреальных и рецидивных формах, которые порождают их

бессмысленный и беспрерывный ряд. Экстатичный: таков объект в рекламе и

потребитель в созерцании рекламы — это круговращение меновой и

потребительной стоимости вплоть до их исчезновения в чистой и пустой форме

марки... Реальное не стирается в пользу воображаемого, оно стирается в

пользу более реального, чем реальность: гиперреальности. Более истинное,

чем истина: такова симуляция.”

Что такое социальная масса, как она есть.

Потребителем современной информационной действительности является

социум, толпа. Усилия социологов, политиков, экономистов направлены на

влияние на эту безликую массу. Сложилось общее мнение о том, что усилия

государства, масс-медиа и власти сдерживают первозданную,необузданную силу

толпы, которая по природе своей социально активна. Бодрийар предлагает [6]

иную точку зрения – толпа по природе инертна, и ее спокойствие объясняется

не усилиями сдерживающих сил, а изначальным спокойствием и

незаинтересованностью в чем бы то ни было:

“Всё хаотическое скопление социального вращается вокруг этого пористого

объекта, этой одновременно непроницаемой и прозрачной реальности, этого

ничто - вокруг масс. Магический хрустальный шар статистики, они, наподобие

материи и природных стихий, "пронизаны токами и течениями". Именно так, по

меньшей мере, мы их себе представляем. Они могут быть "намагничены" -

социальное окружает их, выступая в качестве статического электричества, но

большую часть времени они образуют "массу" в прямом значении слова, иначе

говоря, всё электричество социального и политического они поглощают и

нейтрализуют безвозвратно. Они не являются ни хорошими проводниками

политического, ни хорошими проводниками социального, ни хорошими

проводниками смысла вообще. Всё их пронизывает, всё их намагничивает, но

всё здесь и рассеивается, не оставляя никаких следов. И призыв к массам, в

сущности, всегда остаётся без ответа. Они не излучают, а, напротив,

поглощают всё излучение периферических созвездий Государства, Истории,

Культуры, Смысла. Они суть инерция, могущество инерции,власть нейтрального.

Именно в этом смысле масса выступает характеристикой нашей современности -

как явление в высшей степени имплозивное [тo есть не "взрывающееся", не

распространяющееся вовне, а, наоборот, вбирающее, втягивающее в себя], не

осваиваемое никакой традиционной практикой и никакой традиционной теорией,

а может быть, и вообще любой практикой и любой теорией.

Воображению массы представляются колеблющимися где-то между пассивностью и

необузданной спонтанностью, но всякий раз как энергия потенциальная, как

запас социального и социальной активности: сегодня они - безмолвный объект,

завтра, когда возьмут слово и перестанут быть "молчаливым большинством", -

главное действующее лицо истории. Однако истории, достойной описания, - ни

прошлого, ни будущего - массы как раз и не имеют. Они не имеют ни скрытых

сил, которые бы высвобождались, ни устремлений, которые должны были бы

реализовываться. Их сила является актуальной, она здесь вся целиком, и это

сила их молчания. Сила поглощения и нейтрализации, отныне превосходящая все

силы, на массы воздействующие. Специфическая сила инертного, принцип

функционирования [I'efticace] которой чужд принципу функционирования всех

схем производства, распространения и расширения, лежащих в основе нашего

воображения, в том числе и воображения, намеренного эти схемы разрушить.

Недопустимая и непостижимая фигура имплозии (возникает вопрос: применимо ли

к имплозии слово "процесс"?), о которую спотыкаются все наши рассудочные

системы и против которой они с упорством восстают, активизацией всех

значений, вспышкой игры всех означающих маскируя главное - крушение

смысла.”

Таким образом, роль социологии – не во влиянии, а, скорее, во флегматичной

констатации фактов поведения социума: “ Социология в состоянии лишь

описывать экспансию социального и её перипетии. Она существует лишь

благодаря позитивному и безоговорочному допущению социального. Устранение,

имплозия социального от неё ускользают. Предположение смерти социального

есть также и предположение её собственной смерти.

Термином "масса" выражено не понятие. За этим без конца используемым в

политической демагогии словом стоит рыхлое, вязкое, люмпенаналити-ческое

представление. Верная себе социология будет пытаться преодолеть его

ограниченность, используя "более тонкие" категории социо-профессионального

и классового, понятие культурного статуса и т. д. Стратегия ошибочная:

бродя вокруг этих рыхлых и некритических (как некогда "мана" –

сверхъестественная сила, согласно верованиям народов Меланезии и Полинезии

присущая определённым людям, животным, вещам и духам ) представлений, можно

пойти дальше, чем умная и критическая социология. Впрочем, задним числом

оказывается, что и понятия класса, социальных отношений, власти, статуса,

институции и само понятие социального, все эти слишком ясные, составляющие

славу узаконенных наук понятия, тоже всегда были только смутными

представлениями, на которых, однако, остановились с тайной целью оградить

определённый код от анализа.

Стремление уточнить содержание термина "масса" поистине нелепо - это

попытка придать смысл тому, что его не имеет. Говорят: "масса трудящихся".

Но масса никогда не является ни массой трудящихся, ни массой какого-либо

другого

социального субъекта или объекта. "Крестьянские массы" старого времени

массами как раз и не были: массу составляют лишь те, кто свободен от своих

символических обязанностей, "отсетчен" (пойман в бесконечные "сети") и кому

предназначено быть уже только многоликим результатом функционирования тех

самых моделей, которым не удаётся их интегрировать и которые в конце концов

предъявляют их лишь в качестве статистических остатков. Масса не обладает

ни атрибутом, ни предикатом, ни качеством, ни референцией. Именно в этом

состоит её определённость, или радикальная неопределённость. Она не имеет

социологической "реальности". У неё нет ничего общего с каким-либо реальным

населением, какой-либо корпорацией, какой-либо особой социальной

совокупностью. Любая попытка её квалификации является всего лишь усилием

отдать её в руки социологии и оторвать от той неразличимости, которая не

есть даже неразличимость равнозначности (бесконечная сумма равнозначных

индивидов 1+1+1+1 - это её социологическое определение), но выступает

неразличимостью нейтрального, то есть ни того, ни другого.”

Феномен 2000 года.

Обратный отсчет и конец света.

Информационный шум, поднявшийся из-за окончания одного тысячелетия и

начала другого не мог не привлечь внимания людей мыслящих. По мере

разворачивания компании «ожидания 2000 года» (с потаённым страхом),

становилось все яснее, что мы имеем дело скорее с PR-акцией; мистический

восторг, ожидание чего-то вновь проснулось в людях – как будто и не было ни

компьютерной эпохи, ни полетов в космос, ни интернета. Люди остались со

своими почти первобытными страхами и предчуствиями ужасающего чуда. Все

поколения перед чем-то единственным, очень редким (в переживании чего опыта

у людей нет). Бодрийар в работе [7] пишет:

«Мы ожидаем Года 2000 и сдерживаем наше дыхание. О чем бы мы не говорили, —

об Интернете, глобализации, Европе, единой валюте, клонировании, скандалах,

— единственный важный результат в конце столетия: конец столетия. Именно

благодаря концу столетия все другие события могут быть отложены. Это именно

то событие, которое может иметь непредсказуемые последствия. Фактически,

это не-событие, но роковое не-событие, вызванное своего рода числового

магией. Волшебное ожидание, вовсе не Божьего царства, как это было в Году

1000. Но все еще милленаристское, то есть околоисторическое или

внеисторическое.

Мы уже в ожидании Года 2000, в его тени, как если бы он был приближающимся

астероидом. Также, как любые выборы замораживают политическую жизнь на год

раньше срока, так и тень тысячелетия создает пустую воронку, засасывающую

целое столетие. Год 2000 корректирует все исторические требования вплоть до

стирания самих исторических отметок (и 20-го столетия тоже). Мы роемся в

архивах. Мы улаживаем старые счета. Мы восстанавливаем воспоминания

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8