(все — политика, все — сексуальность) : параллельный абсурд двух лозунгов,

выдвинутых в то самое время, когда политика перестает существовать, когда

сам секс регрессирует и исчезает в качестве устойчивого референта в

гиперреальности «освобожденной» сексуальности.»

Нам угрожает опасность потерять то, что мы столь настойчиво хотели

«оживить» - секс. Подобно тому, как «чувство – рассуждением можно убить».

Мы проанализировали секс, сделали его механистичным и понятным, мы отвергли

ощущение тайны и запретности и – получили концепцию первичности, примата

чистого физиологического акта. Мы посчитали, что именно это и должно

притягивать человека. Появление порнографии (вначале в форме кино- и

видеопродукции, а затем и в Интернете) ознаменовало предложение чистой

физиологии “незамутненной” какими-либо мыслями и переживаниями.

“ Сексуальность растворяется не в сублимации, подавлении и морали, а в

гораздо более сексуальном, чем секс: в порно. Порно — это современная

гиперсексуальность гиперреальности”[5].

“ Порнография — это только парадоксальный предел сексуального:

реалистическое усиление и маниакальная одержимость реальным и есть

«обсценное» в этимологическом и во всех остальных смыслах этого слова. Но

разве само сексуальное уже не насильственная материализация, разве

пришествие сексуальности уже не составляет части западного понятия

реального — одержимости нашей культуры, которая все превращает в инстанции

и инструменты? Точно так же абсурдно выделять в других культурах

религиозное, экономическое, политическое, юридическое, а также социальное и

другие фантасмагорические категории, потому что они там отсутствуют, и

инфицировать эти культуры, словно венерическими заболеваниями, подобными

понятиями, чтобы лучше «понять»; поэтому не менее абсурдно представлять

сексуальное в виде автономной инстанции и непреодолимой «данности», к

которой мы можем свести все остальное. Мы нуждаемся в критике сексуального

разума или, скорее, в генеалогии сексуального разума, вроде той генеалогии

морали, которую создал Ницше, ибо это наша новая мораль. О сексуальности

можно сказать то же самое, что и о смерти: «Это складка, с которой наше

сознание свыклось не так давно».

В этих культурах, которые нам не понятны или вызывают определенное

сочувствие, сексуальный акт не имеет цели как таковой, а сексуальность не

лишена нашего убийственно серьезного отношения к высвобождению энергии, к

принудительной эякуляции, к производству любой ценой или телесной гигиене

тела. В этих культурах, поддерживающих длительные процессы соблазна и

чувственности, сексуальность — услуга наряду с прочими, длительная

процедура дара и ответного дара, тогда как любовный акт — только возможный

исход этого взаимного обмена, совершаемого согласно неизменному ритуалу.

Для нас это уже не имеет никакого смысла — для нас сексуальное стало

исключительно актуализацией желания в удовольствии, все прочее —

«литература»: такова особая кристаллизация оргазменной функции, которая

сама есть материализация энергетической субстанции.” [3]

Современная западная культура “форсирует” человеческие стремления и

желания. Человеку объясняют что он должен желать и почему так происходит.

Ему рекламируют современную секс-культуру , как товары супермаркета [3]:

“ Наш центр тяжести действительно сместился к бессознательной и

либидинальной экономии, оставляющей место только тотальной натурализации

желания, которое обречено на то, чтобы разделить участь влечений, или на

простое механическое функционирование, но прежде всего на воображаемое

подавления и освобождения.

Отныне больше не говорят: «У тебя есть душа, и ты должен ее спасти», — но

говорят так:

«У тебя есть пол, и ты должен знать, как его правильно использовать»;

«У тебя есть бессознательное, и ты должен научиться его освобождать»;

«У тебя есть тело, и ты должен научиться им наслаждаться»;

«У тебя есть либидо, и ты должен знать, как его расходовать», и т.д.

Это принуждение к ликвидности, к перетеканию, к ускоренному обращению

психического, сексуального и телесного — точная копия того, что определяет

рыночную стоимость; необходимо, чтобы капитал пребывал в обращении, чтобы

сила тяжести и вообще любая фиксированная точка исчезли, чтобы цепочка

инвестиций и реинвестиций не прерывалась, чтобы стоимость без конца

изучалась во всех направлениях; именно в этой форме сегодня воплощается

стоимость. Это форма капитала, а сексуальность, лозунг сексуального и

сексуальная модель — только образ, в котором она реализуется на телесном

уровне…”

Бодрийар настаивает на том, что за современным понятием сексуального (равно

как и власти) скрывается ничто, пустота; что это еще один фантом нашей

жизни [3]:

“ Пустота — вот, что скрывается за властью или в самом сердце власти и

производства, пустота сообщает им сегодня последний отблеск реальности. Не

будь того, что делает их обратимыми, уничтожает, совращает, у них никогда

не было бы силы реальности.

К тому же реальное никогда никого не интересовало. Оно преимущественно

место разочарования, место противодействующего смерти симулякра накопления.

Ничего не может быть хуже. Реальность и истину делает иногда

притягательными только скрывающаяся за ними воображаемая катастрофа.

Неужели вы думаете, что власть, экономика, секс — все эти великие трюки

реального продержались хоть одно мгновение, если бы не то очарование,

которое от них исходит и которое они получают из того зеркала, в котором

они отражаются, из их непрерывного обращения, из ощутимого и имманентного

наслаждения собственной катастрофой?”

Рамки и то, что за гранью.

Что такое противоположности в гиперреальности?

Современная реальность – гиперреальность – устанавливает новые законы

противоположного. Уже недостаточно найти нечто логически противоположное

понятию – антоним - отныне мы нуждаемся в более ярком. Мы должны выйти за

рамки корректного, привычного… Что это? Что же может быть более

противоположным белому, чем черное – это ослепительное, то что фактически

уже теряет категорию цвета. Межкатегориальные пересечения, доведение до

абсурда – вот признак современности.

“Вселенная не диалектична — она обречена на крайности, а не на равновесие.

Обречена на радикальный антагонизм, а не на примирение и синтез. Таков же

принцип Зла, и он выражается в злом гении объекта, он выражается в

экстатической форме чистого объекта, в его победоносной стратегии

субъективной формы.

Мы достигнем неуловимых форм радикализации секретных качеств и сразим

непристойность ее собственным орудием. Более истинному, чем истина, мы

противопоставим более ложное, чем ложь. Мы не будем противопоставлять

красивое и безобразное, мы отыщем более безобразное, чем безобразность:

чудовищное. Мы не противопоставим видимое скрытому, мы отыщем более

скрытое, чем скрытость: секрет…

…Восходя к крайностям, необходимо противопоставить их радикально и,

возможно, совместить эффекты непристойности с эффектами обольщения…

…Реальное не стирается в пользу воображаемого, оно стирается в пользу более

реального, чем реальность: гиперреальности. Более истинное, чем истина:

такова симуляция.

Наличие не стирается перед пустотой, оно стирается перед удвоением

присутствия, стирающего оппозицию присутствия и отсутствия.

Пустота тем более не стирается перед полнотой, но перед пресыщением и

тучностью — более полное, чем полнота, — такова реакция тела в ожирении,

секса — в непристойности, его ответная реакция на пустоту.

Движение стирается не перед неподвижностью, но перед скоростью и

ускорением, — можно сказать, перед более подвижным, чем движение, доводящим

движение до крайности, обессмысливающим его.

В общем, видимые вещи исчезают не во мраке и в безмолвии — они растворяются

в более видимом, чем видимость: в непристойности…

…Феномены инерции разрастаются. Размножаются застывшие формы, и рост

замораживается в разращении. Такова форма гипертелии, форма идущих дальше

своего собственного конца: у ракообразных существ, отдаляющихся от моря (к

каким секретным концам?), не остается времени вернуться обратно.

Разрастающийся гигантизм статуй острова Пасхи.

Щупальцевая, выпуклая, разращенная, гипертельная: такова судьба инерции

насыщенного мира. Отрицать гиперфинальностью свой собственный финал, не

правда ли, это также раковый процесс? Реванш роста в разращении. Реванш и

сложение скорости в инерции. Массы также вовлечены ускорением в этот

исполинский процесс инерции. Масса есть этот разращенный процесс,

ускоряющий гибель всякого роста. Это кольцо, о-кольцованное чудовищной

финальностью.

Exxon: американское правительство требует у межнациональных корпораций

всеобъемлющего отчета обо всей их деятельности в мире. Результат:

двенадцать томов в тысячу страниц, для чтения которых, а тем более для

анализа, потребовалось бы много лет работы. Где же информация? Следует ли

отыскивать диететику информации? Нужно ли обезжиривать ожирение, жирные

системы, и создавать институты дезинформации?…

…Всякое свойство, возвышенное таким образом до превосходящей силы,

вовлеченное в спираль удвоения, — более истинное, чем истина, более

красивое, чем красота, более реальное, чем реальность, — застраховано от

эффекта головокружения, независимого от всякого содержания или от всякого

чистого качества, и оно становится сегодня нашей единственной страстью.

Страсть удвоения, эскалации, восхождения к власти, экстаза — некоторого

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8