поводу. Благодаря тому, что в период нормальной науки ученые работают в

соответствии с принятыми моделями, правилами действия, нормальная наука

чрезвычайно чутко улавливает любые аномалии – несоответствия решений,

полученных в результате исследования, ожиданиям, вытекающим из приинятой

теории. Нормальная наука, таким образом, выступает как очень чуткий прибор

по обнаружению аномалий. А поскольку аномалии – сигнал о неблагополучии в

принятой теории, необходимости ее ревизии, то именно результаты, полученные

нормальной наукой, становятся толчком к пересмотру парадигмы. Однако в

целом важная проблема связи и соотношения спокойных периодов в развитии

науки и научных революций, повторяем, не нашла разработки в концепции Куна.

И это не случайное упущение [Кун Т. Структура научных революций. М., 1975,

С.279].

НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Научная революция выражает процесс смены парадигм. Она начинается с

кризиса господствующей парадигмы, когда накопившиеся научные факты уже не

могут быть объяснены и головоломки разрешены с помощью общепринятых теорий,

составляющих содержание нормальной науки, что порождает профессиональную

неуверенность. «Начинается переход к кризисному состоянию, к периоду

экстраординарной науки» [Кун Т. Структура научных революций. М., 1975,

С.117], которая покоится на научных открытиях и предлагает новое видение

мира, более эффективные способы решения накопившихся головоломок и

объяснения научных фактов, не укладывающихся в рамки прежней парадигмы.

Переход к новой парадигме составляет суть научной революции, перерыв

кумулятивного накопления знаний, постепенности в динамике науки. Ядро

научной революции составляет «отказ научного сообщества от той или иной

освященной веками научной теории в пользу другой теории, несовместимой с

прежней» [Яковлев Ю.В. Формирование постиндустриальной парадигмы: истоки и

перспективы // Вопросы философии, 1997, №1, С.3-17., С.3-17], сдвиг в

проблемах, подлежащих научному исследованию, и в стандарте их исследования

и решения; происходит «трансформация мира, в котором проводится научная

работа» [Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.24].

Это не означает полного отказа от научного наследия. Устаревшие,

оказавшиеся ошибочными в результате новых научных открытий теории

отбрасываются, становятся предметом истории науки. Другая часть научного

наследия трансформируется применительно к новой парадигме. Третья, и весьма

значительная часть научного знания, составляющая ядро наследственного

генотипа науки в целом или отдельных ее отраслей, передается следующим

поколениям, образуя фундамент научного знания.

Спектр критических мнений по данному вопросу довольно широк и

разнообразен. Одни полагают, что научные революции случаются совсем не так

уж редко, как может показаться на первый взгляд, и наука вообще никогда не

развивается лишь путем накопления знаний. Научная революция совсем не

является «драматическим перерывом в «нормальном», непрерывном

функционировании науки: вместо этого она становится «единицей измерения»

внутри самого процесса научного развития. Часть критиков хотят сделать

революцию менее революционной, а нормальную науку менее кумулятивной,

сгладить между ними по возможности границу.

Основным является обвинение в иррационализме. Здесь особенно активным

оппонентом Куна выступает И. Лакатос. Он утверждает, например, что Кун

«исключает всякую возможность рациональной реконструкции знания», что с

точки зрения Куна может быть только психология открытия, но не логика, что

Кун нарисовал нам «в высшей степени оригинальную картину иррациональной

замены одного рационального авторитета другим» и т.д. …» [Кун Т. Структура

научных революций. М., 1975, С.276-277].

Кун, несомненно, сумел разглядеть некоторые существенные черты научной

деятельности в период между научными революциями, который он удачно назвал

нормальной наукой. В самой сущности науки заложена коренная трансформация

знаний. Поэтому научные революции являются нормой ее развития, а

следовательно, с не меньшим правом нормальными можно назвать и периоды

научных революций. Неверно, однако, на этом основании говорить об истории

науки как о непрерывной революции, к чему склоняется К. Поппер. Во-первых,

это не соответствует реальности даже тогда, когда мы имеем в виду не только

научные революции, ведущие к коренному изменению общей картины мира, но и

революции в отдельных науках и отраслях. Во-вторых, подобный подход

фактически ведет к отрицанию научных революций в качестве узловых,

переломных моментов в истории науки. И наконец, в-третьих, такая точка

зрения лишает исследователей развития науки ориентира в потоке исторических

событий, позволяющего выделить в нем главные, определяющие. Сам термин

«нормальная наука», введенный Куном, уже наталкивает на мысль, что аспект

научной деятельности, обозначаемый этим термином, является наиболее

характерным, типичным для науки в целом. И действительно, Кун высказывает

мысль о том, что нормальное исследование отличает науку от других форм

духовной деятельности человека, в то время как революционная трансформация

сближает науку с искусством, политикой и т.д. Такой подход к вопросу нам не

кажется верным. То, что Кун называет нормальной наукой, правильнее было бы

называть периодом спокойного эволюционного развития.

ВЫБОР НОВОЙ ТЕОРИИ

Вопросом, который не затронули критики Куна и который является

коренным, важнейшим для теории развития науки. Это вопрос о возникновении

нового знания. Начав с критики позитивизма за сведение анализа науки к

анализу только готового знания, Кун затем сам отказался от разработки этого

вопроса и свел его к выбору научным сообществом между двумя уже имеющимися

налицо теориями или парадигмами – старой и новой. Это, безусловно, важный

вопрос, имеющий не только теоретическое, но и практическое значение. Он

содержит много сложностей и тонкостей. … Но проблема выбора между старой и

новой теорией не снимает, а, наоборот, предполагает раскрытие того, как

возникает новое знание. Без этого невозможно создание законченной,

целостной концепции развития науки. (Л-1, С.278)

Бесспорно, что эта проблема относится к числу чрезвычайно сложных и

трудных. Здесь история науки смыкается с гносеологией. Кун это хорошо

понимает. Отсюда его внимание к соотношению теории и факта, теоретического

и эмпирического, его интересные соображения о роли мысленного эксперимента

в познании, о конструировании и преобразовании ученым идеального образа

внешнего мира и изменении видения этого реального физического мира с

изменением теоретических представлений. Однако, отказавшись от рассмотрения

проблемы возникновения нового знания или, вернее, оставив ее на полпути,

Кун слишком схематизировал характер научной деятельности в период

спокойного развития науки и лишил себя возможности раскрыть ее взаимосвязь

с научной революцией [Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.111].

С этим же связаны и неудачи Куна в трактовке вопроса о выборе между

конкурирующими теориями. Критики Куна обвиняют его в иррационализме на том

основании, что Кун вместо логического объяснения того, почему научное

сообщество отвергает старую теорию и принимает новую, выдвигает социальные

и психологические аргументы. В этом они видят «грехопадение» Куна, отказ от

рациональной реконструкции истории и переход на позиции иррационализма. Но

такая критика ничего не доказывает и свидетельствует лишь о живучести на

Западе имманетного направления в историографии науки, которое исходит из

замкнутости науки и представления, что все, что происходит в ней,

обусловлено исключительно внутренними законами ее развития». Хотя порой,

«когда они пытаются объяснить наиболее существенные моменты в развитии

науки, вынуждены, вопреки своим исходным теоретическим позициям, так или

иначе прибегать к внешним факторам.

Критики Куна правы только в том, что, утверждая будто переход к новой

теории может быть основан лишь на вере в ее будущую плодотворность или на

смутном эстетическом чувстве, он фактически отходит от рационального

объяснения науки. Его утверждение, что «формообразующим ингредиентом

убеждений, которых придерживается научное сообщество в данное время, всегда

являются личные и исторические факторы – элемент, по видимости, случайный и

произвольный» [Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.20], дает

основание для такого вывода. Но произошло это не по тем причинам, на

которые указывают его критики, а в силу того, что Кун отказался от

рассмотрения вопроса, как возникает новое знание. А, не решив его,

невозможно выяснить и вопрос о критерии истинности знания. Отсюда и

отсутствие обоснованного критерия выбора между конкурирующими теориями.

Пути, приводящие ученых к тому, чтобы оставить одну почитаемую парадигму в

пользу другой, не могут быть обеспечены доказательством. Обсуждать их

механизм, значит говорить о «технике убеждения или аргументах и

контраргументах в ситуации, где не может быть доказательства» [Кун Т.

Структура научных революций. М., 1975, С.193]. В такой ситуации долгое

сопротивление новой теории не является нарушением научных стандартов. «Хотя

историк всегда может найти последователей того или иного первооткрывателя,

например Пристли, которые вели себя не разумно, ибо противились новому

слишком долго, он не сможет указать тот рубеж, с которого сопротивление

становится нелогичным и ненаучным» [Кун Т. Структура научных революций. М.,

1975, С.201]. Утверждения этого рода, очевидно, приводят к вопросу, почему

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7