Структура преступности определяется, как известно, соотноше­нием форм преступности или видов преступлений, классифицируе­мых по уголовно-правовым либо криминологическим основаниям. С этого времени (т.е. с конца 70-х - начала 80-х годов) число группировочных признаков структурных элементов преступности пополни­лось новыми признаками, относящимися к доле групповых преступ­лений корыстно-насильственной направленности, к организованно­сти и вооруженности преступных групп. Резко, буквально на поря­док, возрос уровень преступности - показатель, характеризующий напряженность криминогенной ситуации и выражающийся в отно­шении числа зарегистрированных преступлений к количеству насе­ления, — и не только общий, но и по отдельным ее видам и формам.

Динамика основных показателей преступности описываемого пе­риода красноречиво свидетельствует о взрыве криминальной активно­сти в стране: так, в 1987 г. было зарегистрировано на 11,4% меньше преступлений, чем в предыдущем, 1986 г., в 1988 г. снижение коли­честве преступлений продолжалось (-8,8%), зато прирост количества преступлений, зарегистрированных в 1989 г., составил 20,9%, и в даль­нейшем приращение носило ураганный характер: в 1990 г. - +37,4%, в 1991 г. - +62,4, в 1992 г. - +106,3 (!), в 1993 г. - +109,2, в 1994 г. -+96,7. При этом на фоне роста зарегистрированных преступных про­явлений, вплоть до 1994 г. неуклонно снижалось число осужденных: 1987 г. - 27,2%; 1988 г. - 46,4; 1989 г. - 45,2; 1990 г. - 32,6; 1991 г. -25,5; 1992 г. - 17,0; 1993 г. -0,6; и только в 1994 г. эта цифра слегка нормализовалась и составила +15,9%[8].

В решении вопроса о совокупности условий, способствовавших развитию организованной преступности в нашей стране, было бы самонадеянным абстрагироваться от мирового опыта борьбы с этим явлением; а этот опыт свидетельствует о неких общих условиях, вли­яющих на динамику преступности в сторону ее роста:

1) застой и распад экономики; в Италии подавление северо-итальянской буржуазией зачатков промышленности Юга Италии и Сицилии привело к обнищанию и деградации Юга и обострило социальные
контрасты, борьба крестьян против феодального гнета и насилия
породила возникновение тайной организации средних классов для
подавления крестьянских волнений, из которой и выросла мафия; у
нас этот фактор был усилен на фоне упадка государственной экономики развитием кооперативного и фермерского движения — т.е. образованием класса предпринимателей, безопасность которых стала их собственной проблемой, что обусловило их высокую виктимность по отношению к организованной преступности;

2) разложение бюрократического аппарата, высокая коррумпированность органов власти и управления, контролирующих органов;

3) общее падение нравственности среди населения, переоценка
моральных ценностей, конфликт поколений;

4)  наличие запрещенных законом видов деятельности, приносящей доход, - например, проституции или торговли предметами, изъятыми из гражданского оборота (так называемая эксплуатация порока); в Америке мощный импульс развитию организованной преступ­ности придал, как уже говорилось, «сухой закон» — законодатель­ство о запрете на ввоз и продажу спиртных напитков.

Правда, последнее из перечисленных условий на российской почве приобрело специфическую национальную окраску. «Во-первых, — отмечает Я.Костюковский, - "теневая" экономика "советского" пе­риода представляла случай, уникальный для мировой практики. Прерогативой этой отрасли "капиталистического народного хозяй­ства" всегда были: наркобизнес, проституция, порнобизнес, неза­конные операции с оружием и т. п., т.е. предоставление нелегаль­ных услуг и товаров. В нашем же государстве "теневики" заполняли ниши, образуемые дефицитом, занимаясь производством товаров народного потребления от полиэтиленовых пакетов до автомобилей. Являясь незаконными, они попадали в сферу интересов преступного мира. Когда "теневая" экономика получила возможность стать ле­гальным бизнесом, она естественным образом перетянула за собой и своих "кураторов"[9]».

Определяющим, кризисным моментом этапа окончательного формирования организованной преступности в нашей стране стало двухлетие 1988-1989 гг. Все вышеперечисленные криминогенные детерминанты усугубились в этот период таким событием, как вывод советских войск из Афганистана. Позитивный, казалось бы, поли­тический факт, с воодушевлением воспринятый прогрессивной об­щественностью, как международной, так и отечественной, вызвал ряд негативных последствий социального плана: в частности, при­вел к тому, что в наше общество, коренным образом изменившееся за последние несколько лет, попыталась, и неудачно, влиться до­вольно многочисленная группа людей - военнослужащих, оставшихся не у дел, без социальных гарантий, не сумевших адаптироваться к новой экономике и новой системе ценностей. Подобно тому, как итальянские мафиози в Америке начала века покровительствовали «лишним людям» из числа иммигрантов и вовлекали их в преступ­ную организацию, давая то, чего не могло и не хотело предоставить им государство, — работу, защиту и социальную поддержку, бывшие «афганцы» очень быстро стали объектом пристального внима­ния преступных организаций России конца века. Их активный воз­раст, боевой опыт, навыки обращения с огнестрельным оружием, т.е. те качества, которые не были востребованы государством, ока­зались востребованными представителями организованной преступ­ности; и более того, некоторые военнослужащие, прошедшие бое­вую школу в Афганистане и горячих точках Родины, стали искать свою собственную нишу в системе организованной преступности, не дожидаясь, пока к ним проявят интерес. Таким образом, орга­низованная преступность получила мощную подпитку в виде обучен­ных, подготовленных человеческих резервов, что существенно уп­рочило ее позиции.

Произошел феномен «многозначности фактора»: социально-по­зитивное событие, играющее роль фактора криминогенной детерми­нации, приобрело криминологически негативные черты. Резюмируя дискуссию между Н.Ф.Кузнецовой, которая назвала причинами и условиями преступности «систему социально-негативных, с точки зрения господствующих общественных отношений, явлений и про­цессов, детерминирующих преступность как свое следствие»[10], и А.И.Долговой, возразившей, что преступность могут порождать и «самые позитивные факторы», если они взаимодействуют с негатив­ными[11], В.Н.Кудрявцев заметил, что не может быть позитивным уже по определению то, что порождает преступность; здесь смешивают­ся разные значения одного и того же фактора: например, если для социально позитивного процесса не подготовлены условия, он мо­жет быть криминологически негативным, относительный же харак­тер оценки социальных явлений объясняется многозначностью их причинных связей[12].

Участие россиян в боевых действиях в Афганистане и в «горячих точках» бывшего СССР создало еще один благоприятный для разви­тия организованой преступности фактор: наводнило внутренний ры­нок относительно дешевым, не стоящим на учете в информацион­ных центрах МВД оружием. И именно в эти годы приобретают мас­совый характер вооруженные столкновения между различными преступными группами.

Так, в самом начале 1988 г., 22 января, в Москве, прямо на Большой Академической улице, произошла одна из первых воору­женных разборок - между членами долгопрудненской и люберецкой преступных группировок по поводу права контролировать Рижский рынок столицы. В июле 1988 г. там же, в Москве, имело место столкновение с применением оружия между азербайджанскими пре­ступниками и членами ореховской преступной группировки также по поводу передела сфер влияния. В августе того же года началась «война» между чеченской и славянскими группировками столицы. В Петербурге (тогда еще Ленинграде) в 1989г. произошло серьез­ное вооруженное столкновение между представителями тамбовского и малышевского преступных сообществ; с этого времени оператив­ные сводки происшествий практически не обходились без упомина­ний о «военных действиях» на фронтах борьбы организованной пре­ступности за сферы влияния. В тот же период криминальной стати­стикой фиксируются также вооруженные столкновения между мили­цией и преступными группами[13].

Все это означало, что количество преступных группировок было уже столь велико, что превысило число объектов и зон, которые могли контролироваться ими с целью извлечения преступного дохо­да, и с этого времени началось не просто распределение, но пере­распределение сфер влияния и борьба за первенство. Бурные про­цессы, «войны» уже внутри самой системы организованной преступ­ности свидетельствовали о том, что система стала целостной и само­стоятельной, т.е. организованная преступность в нашей стране в ос­новном сформировалась как национальное явление. Более того, имен­но в эти годы сформировалась такая криминологическая категория, как личность участника организованной преступной деятельности, отличающаяся от личности преступника, совершившего обычное уголовно-противоправное деяние в группе.

Так, к концу 80-х годов выделились крупные преступные группи­ровки со сложной структурой, возглавляемые людьми, которых безоговорочно признавали лидерами не только внутри, но и за преде­лами группировки; некоторые из них и назывались по имени лидера: «малышевская», «могиловская», «кудряшовская» — в Санкт-Петер­бурге, «трифоновская», «овчинниковская» — в Свердловске, «чикуновская» - в Саратове и др. - по всей России.[14]

Те обстоятельства, что внутри группировок и по отношению груп­пировок друг к другу жестко соблюдалась иерархия, существовали правила поведения для членов группировок разных уровней - рядо­вых и руководителей, и противоречия, возникавшие между группи­ровками в процессе осуществления организованной преступной дея­тельности, разрешались руководителями этих группировок с соблю­дением определенного ритуала, — свидетельствовали о формирова­нии к тому моменту субкультуры организованной преступности, а это, в свою очередь, указывало на целостность организма российс­кой «мафии». Ведь, согласно общей теории систем, появление у нового образования каких-либо интегральных свойств, не присущих отдельным составляющим этого образования, расценивается как глав­ный признак целостности системы. Субкультура организованной преступности - это свойство системы в целом, поскольку преувели­чением было бы говорить о наличии собственной субкультуры в каж­дой преступной группировке и даже сообществе.

Естественно, субкультура организованной преступности не ограничивается кодексом поведения; подобно тому, как воровская, блатная субкультура находила отражение в фольклоре, в музыкальных и поэтических произведениях, - ложная романтика организованной преступной деятельности так же стала выражаться в продукции ки­нематографа, литературы и музыки. Но если воровская «романтика» распространялась в основном изустно, и к тому же распространение ее сдерживалось идеологическими рычагами, — то представители организованной преступности, извлекая из своей деятельности вы­сокие доходы, получили возможность вкладывать их в массмедиа и шоу-бизнес и тиражировать продукты своей субкультуры с помощью средств массовой информации.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13