Возьмем проблему медиации. У Гераклита она выступает в трех ипостасях: 1. В

форме всеобщего медиатора или субстанциального первоначала, каковым

является огонь: «на огонь обменивается все, и огонь — на все, как на золото

товары и на товары золото». 2. В форме особенного медиатора, каковыми

являются воздух, вода, земля. В вышеупомянутом отрывке Гераклита

живописуется циклическое возгорание и угасание космоса, диакосмеза

(мироустройство) располагается между двумя полюсами — огнем и землей,

которые попеременно трансформируются друг в друга посредством воздуха и

воды, играющими роль медиаторов. «Превращения огня: сначала — море, море же

наполовину земля и наполовину престер. Это значит, что огонь посредством

всеуправляющего логоса и бога через воздух превращается в воду... из воды

же происходит земля и небо и все между ними находящееся»[14]. Таким

образом, диакосмеза развертывается через серию уподоблений; огонь причастен

воздуху, воздух — воде, вода — земле. То же самое происходит в обратном

порядке.

И наконец, третий тип медиатора у Гераклита — это гармония

противоположностей. В музыке низкие звуки сочетаются с высокими, в

грамматике — гласные с согласными. Искусство музыканта и грамматика состоит

в гармоническом слиянии этих противоположностей. Такого же рода

соответствия противоположностей присутствуют и в вещах. Поэтому, по словам

Порфирия, «гармония натянута в противоположные стороны и «стреляет из лука»

посредством противоположностей»[15]. В отличие от субстанциальных

медиаторов гармония представляет собою отношение противоположностей,

предуказанное Логосом: «все происходит согласно судьбе, и все сущее слажено

в гармонию через противообращенность»[16]. Для обозначения этого понятия

некоторые доксографы употребляли выражения «разногласное согласие»,

«разногласное созвучие», «согласное разногласие», «гармоническое созвучие»

и т. д., что по существу сближает его с пифагорейской трактовкой.

Таким образом, гераклитовская диалектика единства противоположностей в

значительной мере опирается на механизм медиации, свойственный мифу.

Впрочем, это не должно нас шокировать. По мнению Леви-Стросса, первобытная

логика в основе своей диалектична.

Пифагореизм и логика элеатов

Если у Гераклита взаимно исключающие по своей грамматической природе

понятия (такие, как бытие и небытие, смертное и бессмертное и т. п.) все же

сопрягаются друг с другом и более того — немыслимы вне взаимной корреляции,

подобно верху и низу, правому и левому, добру и злу, то развитие элейской

философии демонстрирует диаметрально противоположное направление мыслей. И

снова проблема упирается в истолкование природы противоположностей. Одним

из поразительных достижений античной философии, над которыми ломало голову

не одно поколение современных философов и математиков, являются знаменитые

апории Зенона, где широко используются логические законы и, в частности,

закон исключенного третьего и метод приведения к абсурду. В свою очередь

использование такого закона предполагает наличие контрадикторных

(противоречащих) суждений и понятий, из которых истинно только одно. В

пифагорейской системе можно уже обнаружить существование подобных

контрадикторных понятий. Это хорошо видно на примере четкого и ясного

изложения пифагорейского учения, принадлежащего Сексту Эмпирику. В своей

десятой книге (против физиков) он указывает на три способа мысленного

представления бытия: (1) Со стороны различия, когда вещь или предмет

мыслятся существующими сами по себе, независимо от чего-либо другого (как,

например, лошадь, земля, вода, огонь, воздух и т. п.); (2) Со стороны

противоположности, когда устранение одного есть возникновение

противоположного свойства, как в случае здоровья и болезни, покоя и

движения. И, наконец, (3) бытие можно рассматривать с точки зрения

относительности, которая предполагает взаимную корреляцию и существование

(или несуществование) каждого члена бинарной оппозиции в зависимости .от

противоположного члена: нет правого без левого, низа без верха и наоборот.

Самое любопытное, однако, заключается в том, как интерпретируются

пифагорейцами отношения противоположности и относительности. По

свидетельству Секста Эмпирика, противоположные вещи не допускают ничего

среднего и промежуточного: нет среднего между здоровьем и болезнью, жизнью

и смертью, движением и покоем. Подобное воззрение на отношение

противоположностей вызывает законное недоумение. Здесь мы обнаруживаем не

только отрицание мифического способа представления противоположностей через

опосредствование или медиацию, на что недвусмысленно указывает

пифагорейское понятие «четно-нечетного», но и то, чего не приняла бы

традиционная аристотелевская логика с ее различением внешне сходных, но

существенно различных контрарных (противоположных) и контрадикторных

(противоречащих) понятий. С точки зрения этой логики, противоположные

понятия предполагают нечто среднее между ними и не только отрицают друг

друга, но и утверждают нечто позитивное. К ним относятся: добрый — злой,

высокий — низкий, красивый — уродливый, белый — черный. Так, между белым и

черным существует целая гамма промежуточных цветов: светло-серый, серый и

т. п. Отсутствием средних промежуточных понятий характеризуются не

противоположные (контрарные), а противоречащие (контрадикторные) понятия.

Но они обладают совершенно иной логической природой, которая в языке

фиксируется простым отрицанием: белый — небелый, злой — незлой, чет —

нечет.

Вернемся, однако, к свидетельству Секста Эмпирика. Противоположным

понятиям в том специфическом смысле, о котором речь шла выше, он

противопоставляет так называемые относительные понятия, типа левое —

правое, верх — низ, особенностью которых является наличие среднего между

ними. Так, средним между отношением большего к меньшему может быть равное,

а в отношении высокого и низкого — благозвучное (в смысле музыкального

тона). Нетрудно догадаться, что здесь речь идет о гармонии или пропорции.

С чем же, однако, связано это смешение противоположных (контрарных) и

противоречащих (контрадикторных) понятий? Как мы помним, у Филолая

контрадикторные понятия чета и нечета мыслятся как контрарные, так как

между ними есть третье понятие «четно-нечетного». И в этом можно видеть

проявление структуры мифического мышления, стремящегося преодолеть

противоположности через медиаторы. Здесь же (у Секста Эмпирика) имеет место

совершенно противоположное: стремление переосмыслить мифологему в контексте

рационального мышления, которое нашло свое адекватное выражение в

математике. Среди совершенств, которыми обладает пифагорейская декада,

Филолай указывает и на то, что она содержит все отношения: равенство,

больше, меньше и другие. Естественно поэтому представить систему

пифагорейских категорий в рамках этих вполне рациональных понятий, что и

доказывает дальнейший текст Секста Эмпирика, где указанные выше категории

мысленного бытия — самостоятельно существующих вещей, противоположного и

относительного — подводятся под более общий род количественных категорий:

1) единого; 2) равного и неравного; 3) избытка и недостатка. В качестве

преобладающего рода для самостоятельно существующих вещей пифагорейцы

выставили единое как принцип внутреннего существа вещи и ее отличия от

всего прочего. Любая вещь или число обладает подобным модусом. Для

противоположных вещей таким общим родом является равное и неравное.

Например, природа покоя состоит в том, что он равен самому себе, ибо здесь

неприменимы количественные понятия «больше» или «меньше». Природа движения,

напротив, состоит в неравенстве, ибо возможна большая или меньшая степень

движения.

Как ни странно, но подобным же образом сквозь призму равного и неравного

рассматриваются и понятия здоровья и болезни, прямизны и кривизны. Здесь,

правда, вводится дополнительное различение естественного и

противоестественного. Естественное состояние вещей (примером чего является

здоровье или прямизна) не допускают никакого увеличения. Это предельные

понятия, указывающие на равенство самой себе количественной модальности

вещей. Противоестественное состояние вещей, к которому пифагорейцы

причисляют болезнь или движение, характеризуется неравенством типа «больше»

или «меньше». Наконец, относительное принадлежит к роду избытка и

недостатка. Избыток выражается терминами большой и большее, многое и более

многое. Недостаток — терминами малое и меньшее, немногое и более немногое.

В свете этого становится очевидным, например, то, почему контрарные

понятия типа «свет и тьма», «доброе и злое» пифагорейцы интерпретируют по

аналогии с контрадикторными понятиями, исключающими возможность чего-то

среднего.

Ведь эти понятия по большому счету суть только виды более общего для них

рода, а именно — математического понятия равного и неравного, которое

выражено в контрадикторных, противоречащих друг другу понятиях, отрицающих

друг друга. Поэтому подчиненные этому общему ряду противоположности,

например, благо и зло, справедливое и несправедливое, полезное и

бесполезное, покоящееся и движущееся, исключают друг друга подобно

математическим отношениям «равно» и «неравно». Между ними не может быть

ничего среднего: если полагается одна противоположность, то исключается

другая.

Важный вывод, который отсюда следует, состоит в том, что пифагорейское

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6