удовлетворенная потребность порождает новую, а удовлетворение - скуку.

Человек распят между страданием и скукой, то и другое есть зло. Шопенгауэр

не ограничивается констатацией зла в окружающем мире, а пытается обрисовать

пути, следуя которыми ,человек может прожить жизнь спокойно, счастливо. По

Шопенгауэру счастье есть спокойствие. В подобной рефлексии прослеживается

известная традиция, уходящая корнями в древнеиндийскую философию,

изложенную в "Упанишадах". Шопенгауэр видел возможность отстранения от

построений Воли в пренебрежении потребностями, выходящими за рамки самых

необходимых, тем самый пропагандируя аскетический образ жизни. Моральное

самосовершенствование рассматривалось мыслителем как способ отрешения от

злой Воли.

Шопенгауэровская Воля, пройдя ряд объективаций, возвращается к

исходному началу через искусство и, в частности, музыку, которая отражает,

схватывает суть Воли, представляющую вечное становление. Безграничная

образность в музыке уникальна, она позволяет собственные фантазии и

переживания органично вплетать в замысел автора. На иррациональном,

интуитивном уровне музыка проникает в душу, соприкасаясь с таинственным и

труднообъяснимым внутренним миром человека. Слова грубы и вульгарны. Они не

могут даже приблизительно выразить что есть жизнь. Музыка как высшее

проявление духовности мистически постигает эту истину. Шопенгауэр

вербализовал то, как чувствовал музыку Вагнер. На основании сопоставления

времени написания текста оперы "Кольцо Нибелунга" и знакомства Вагнера с

философией Шопенгауэра, А.Ф.Лосев вполне обоснованно утверждал, что "нужно

говорить не столько о влиянии Шопенгауэра на Вагнера, сколько о

самостоятельном шопенгауэрианстве Вагнера"4. После знакомства Вагнера с

философией Шопенгауэра, ему нечего было менять в тексте "Кольца". Мир на

сцене гибнет, потому что все персонажи оперы желали обладать кольцом

Альбериха, символизирующего несправедливую, безнравственную власть при

помощи золота. Вещное обладание пагубно: не удовлетворение потребностей -

смысл существования человека, а сохранение и развитие человеческих качеств.

В ХХ веке Э.Фромм, в работе "Иметь или быть" заявит, что каждый человек

делает в жизни выбор, после которого он или обретает внутреннюю свободу,

независимость, сохраняет собственную индивидуальность или становится частью

толпы, вещью, частицей рыночных отношений. Последний выбор в глобальном

масштабе обрекает существующую культуру на вымирание. Вагнер более четко,

нежели Шопенгауэр обрисовывает истоки духовного кризиса буржуазного

общества. Мировое зло происходит от того, что человек пытается построить

своe благополучие на беззаконном использовании природной мощи и красоты

мироздания, в качестве которого выступает золото Рейна в опере "Кольцо

Нибелунга". Шопенгауэром утверждал, что счастье состоит в отказе от

желаний, которые есть проявления Воли. Отрешенность от злой Воли, способно

привести к спокойствию, а, следовательно к счастью.

Искусство, согласно воззрениям философа мировой скорби, призвано

приносить его потребителям нечто большее, чем просто освобождение от

страданий через достижение равнодушного отношения к жизни: оно должно

утешать, то есть исполнять ту роль, которую приписывали философии Боэций и

многие другие мыслители времени упадка античной цивилизации, но утешать,

принося при этом и определенное духовное наслаждение. Дело в том, что

предметом искусства становятся высшие идеи. Что это такое?

Характеризуя эти идеи, Шопенгауэр ссылается на Платона. Но великий

древнегреческий философ отрицал непосредственную выразимость идей в

искусстве через индивидуализированные объекты, подражающие природе. Он

утверждал, что если предметы в природе—это тени идей, то результаты

художественного творчества являются всего лишь «тенями теней». Отсюда

проистекало принижение Платоном собственно изобразительных видов и жанров

искусства. Не совсем так у Шопенгауэра. Тенденцию к этому принижению

отчасти принимает и он, поскольку считает, что искусство должно стремиться

к непосредственному выражению идеи, что сам Платон считал маловозможным.

Однако он все-таки считает, что искусство вполне способно выражать общее,

отвлеченное, а это проявляется более всего в поэзии и особенно в музыке.

Эстетическое переживание и созерцание, делая своим содержанием по

возможности непосредственно идеи красоты и возвышенного, приобщают тем

самым человека к промежуточному между природой и Мировой Волей миру,

который так же, как и сама Воля, находится вне времени и пространства. Но

только приобщает, поскольку скульптура и живопись вне пространства, а

поэзия и музыка вне времени невозможны. Другой дороги, кроме искусства, для

познания мира идей не имеется, а поскольку для целей познания сущностей

служит и философия, значит, и философию следует признать видом искусства.

Эмпирические субъекты познают мир идей средствами искусства, как бы

соприкасаются с красноречивыми обнаружениями Мировой Воли, чуждыми всего

утилитарного, обыденного и пошлого. Любители и ценители искусства

освобождаются от своей индивидуальности, в их сознании проглядывает некий

безличный, абсолютный субъект, который в конечном счете тоже представляет

собой продукт Воли как «вещи в себе». Их эстетические переживания все более

обнаруживают свою интуитивную и априорную природу, родственную тем

интуициям, о которых писали немецкие романтики Фридрих Шлегель и Шеллинг,

но от них все же отличающуюся, поскольку Шопенгауэра не привлек пафос

романтического художественного восторга: он всегда помнит о

пессимистических составляющих своей теории искусства и считает, что творцы

художественных произведений, как и их потребители, стремятся к тому, чтобы

находить в искусстве прежде всего забвение. Это воззрение не очень

согласуется с отношением Шопенгауэра к Байрону, романтическим творчеством

которого он всегда восхищался и очень жалел, что не познакомился с ним

лично во время их одновременного пребывания в Венеции в 1819 г. Впрочем,

ведь Байрону не было чуждо, помимо всего прочего, и чувство меланхолии и

печали. Это видно уже из его «Чайльд-Гарольда».

Но что такое эстетическое забвение? Шопенгауэр понимал забвение в

искусстве как безвольную одержимость творцов художественных произведений и

столь же безвольную отрешенность от всего житейского у тех, кто эти

произведения воспринимает и переживает. Творцы искусства—это не такие

гении, которые, создавая произведения искусства, тем самым творят, созидают

и себя как выдающихся личностей, но такие гении, которые способны, забывая

о своем «я» и утрачивая его, раствориться в собственном творчестве, они

становятся активно безвольными, тогда как подчиняющихся их магнетизму

зрителей и слушателей охватывают настроения пассивной безвольности. И в тех

и в других страдания Воли если не исчезают совсем, то хотя бы ослабляются.

Прежде других поэты и музыканты освобождаются от диктата житейских

потребностей, приближаясь тем самым к идеалу освобождения от тягот жизни,

протекающей в формах причинности, пространства и времени. Именно в поэзии и

музыке различие между творцом, исполнителем и потребителем искусства может

стать очень малым, и постоянное сопереживание в творчестве в особенности

усиливает приобщение к вечности. В своих высших достижениях музыка способна

к мистическому соприкосновению с запредельной Волей. Мировая Воля находит в

строгой и таинственной, мистически окрашенной музыке свое наиболее

возможное в нашей жизни воплощение, и это воплощение как раз той черты

Воли, в которой содержится ее недовольство собой, а значит, нарастающее

тяготение к грядущему искуплению своей воли, к самоуспокоению, «нирване».

Мы видим, что главное в искусстве, в том числе и в музыкальном, для

Шопенгауэра не форма, но познавательное содержание, пусть и выраженное в

туманной форме, оно устремлено к тому, чтобы ухватить сущность вещей,

соединиться с ней через чувство возвышенного. Музыка в лице своих

непреходящих шедевров снимает с жизни пестрый покров явлений, сплетенный из

нитей игры страстей, их столкновений и поражений; она указывает на те

непреходящие ценности, которые скрывал этот покров, хотя ценности в виде

идей еще не есть сама Воля. Ценности представляют собой как бы преддверие

Воли, хотя Шопенгауэр называет эти музыкально выражаемые идеи также и

«непосредственной объективацией и снимком всей Воли». Можно сказать, что

перед нами неоромантический взгляд на музыку, как и на искусство вообще. И

если даже и отвлечься от того мистического тумана, которым обволакивает его

Шопенгауэр, он поражает своей односторонностью: из огромного многообразия

музыкальных и иных художественных феноменов философ выбрал только один и

довольно узкий их фрагмент, который с большей или меньшей долей натяжек, но

все же соответствует его собственному мироощущению. Трагический жанр

сценического искусства и трагическая музыка, подобная реквиему или его

косвенно напоминающая, — это средства демонстрации того горя, которым

является само бытие людей. Такое искусство внушает мысли об искуплении вины

человеческого бытия страданиями, которые подготавливают освобождение от

себя опять же посредством страданий. Так, музыка и вообще то искусство.

которые заставляют слушателя и зрителя духовно мучиться, но тем самым и

очищаться от тех духовных установок, которые послужили источником этих

мучений, а следовательно, отрешаться от пут жизни, которая порождает все

эти мучения, питая их источник, — это великое средство избавления и нас и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8