путем распада духовного мира, т. е. путем зла. Первая свобода легко

перерождается в злую свободу, а злая свобода роковым образом перерождается

в необходимость и рабство. Первая свобода не облагодатствована в любви, не

просветлена внутренним светом Истины. Когда ввергает свобода человека в мир

раздора и самоутверждения, человек подпадает под власть природной

необходимости, он становится рабом низших стихий. Свобода из собственных

недр порождает это рабство и необходимость. Она таит в себе разрушительные

яды. Мы знаем это по опыту индивидуальной человеческой судьбы. Мы знаем,

как иррациональная свобода наша ввергает нас в рабство, подчиняет нас

неотвратимой необходимости. Мы знаем это и по исторической судьбе народов.

Разрушительные революции, порожденные иррациональной свободой, ввергают в

анархию, анархия же порождает рабство и тиранию. Рок необходимости тяжело

ударяет по народам. Мы знаем по опыту, что анархия наших страстей и наших

низших расходившихся стихий порабощает нас, лишает нас свободы духа,

подчиняет необходимости низшей природы. Опасность анархии, т. е.

окончательного распада, подстерегает первую свободу, предоставленную самой

себе. В первой свободе заложены и потенции бесконечного добра и потенции

бесконечного зла. В темной бездне, предшествующей и добру и злу, заложена

энергия, актуализируемая первой свободой. Миф о грехопадении связан с

первой свободой, и без нее невозможно осмыслить этот миф. Первая свобода и

порожденное ею отпадение от божественного центра жизни есть одна из

первичных стадий динамики духа, один из моментов мистерии духа, мистерии

первожизни. Этот процесс совершается в самых сокровенных глубинах духовного

мира, и он лишь отображается в нашем вторичном природном мире. Природный

мир, подчиненный законам необходимости, мир раздора и распада и вместе с

тем механического сцепления и сковывания, есть уже вторичное порождение

внутренней диалектики свободы в мире духовном. Диалектика первой свободы

порождает трагедию мирового процесса, из которой нет выхода ни через эту

свободу, ни через порожденную ею необходимость. Есть ли выход во второй

свободе?

Вторая свобода, взятая сама по себе, также имеет свою роковую судьбу. Она

имеет свою неотвратимую внутреннюю диалектику. И ее подстерегает опасность

перехода в свою противоположность, в необходимость и рабство. Вторая

свобода, взятая без первой свободы, ведет к принуждению и насилию в истине

и добре, к принудительной добродетели, т. е. к отрицанию свободы духа, к

тиранической организации человеческой жизни. Если первая свобода порождает

анархию, в которой она погибает, то вторая свобода порождает авторитарный

строй жизни, теократический или социалистический, в котором свобода духа,

свобода совести истребляется без остатка. Авторитарный тип общества

[97]

есть порождение отвлеченно взятой второй свободы. Человеческая жизнь,

индивидуальная и общественная, принудительно организуется в подчинении

истине и добру. Будет ли эта истина и добро теократическое, в смысле

папской или императорской теократии, или коммунистическое, одинаково

отрицается свобода духа, свобода совести, одинаково не остается возможности

свободного выбора истины и добра. Признается лишь та свобода, которая

дается принудительной организацией человеческой жизни в истине и добре. И

коммунисты признают, что будет достигнута для всего человечества высшая и

окончательная свобода, но через коммунистическую, муштровку человеческой

природы, через подчинение коммунистической истине и добру, вне которых нет

свободы. Так думают и католики, отрицающие свободу совести. Они отрицают

свободу зла, но утверждают свободу добра, свободу в добре. Свобода есть

результат необходимости, для одних необходимости божественной,

необходимости организованной благодати, для других необходимости

социальной, необходимости организованного, рационализованного и

регулированного общества. Добро оказывается автоматическим. Вторую свободу

подстерегает соблазн Великого Инквизитора, который может являться и в очень

правом и очень левом обличье. Снимается с человека бремя свободы выбора во

имя спокойствия и счастия людей, во имя организации и регуляции

человеческой жизни. Бесконечность духовного мира закрывается, замыкается.

Весь пафос перемещается в конечное, в организацию конечного. Социализм есть

такое же порождение трагизма свободы, как и анархия. Если революции в жизни

народов начинаются с утверждения ничем не ограниченной первой свободы, то

они кончаются утверждением ничем не ограниченной второй свободы. А это

значит, что свобода в своей динамике, в своей внутренней диалектике

приводит к тирании, к самоистреблению. Первая свобода ведет к раздору и

распаду. Вторая свобода хочет подчинить этот раздор и распад организующей

истине и добру и этим привести мир к порядку во что бы то ни стало, к

принудительному, насильственному соединению и сцеплению, хочет создать

необходимую свободу, свободу в необходимости и от необходимости. Выхода из

трагедии свободы не видно, свобода обречена на гибель, в недрах самой

свободы скрыт яд ее разрушений. Диалектика и первой и второй свободы

происходит уже в мире, отпавшем от духовного центра. И страшнее всего то,

что само христианство постоянно соблазнялось о свободе (пелагианство,

Августин, янсенизм, кальвинизм, церковное отрицание свободы совести).

Трагедия мирового процесса есть трагедия свободы, она порождена внутренней

динамикой свободы, ее способностью перейти в свою противоположность.

§

Естественного, природного выхода из трагедии свободы нет. Никакая

натуралистическая метафизика не может указать выхода из той трагедии

свободы, в которой она сама себя истребляет. Природный человек переходит от

первой свободы ко второй и от второй к первой, но и там и здесь внутренний

яд истребляет его свободу. Конфликт свободы и необходимости непреодолим.

Свобода из собственных недр порождает необходимость. Необходимость не

уничтожает внутреннего яда свободы, она сама есть лишь его последствие. Как

преодолеть яд свободы, не ограничив свободы никаким насилием извне? Как

избавить свободу от порождаемого ею зла, не истребив самой свободы? Это и

есть мировая

[98]

тема, которая находит разрешение в явлении Христа. Только явление Нового

Адама, Духовного Человека находит выход из трагедии свободы, преодолевает

конфликт свободы и необходимости.. Сын Божий нисходит в "ничто", т. е. в

изначальную свободу: Только Духовный Человек, Новый Адам вынимает яд из

свободы, не уничтожая самой свободы. В.роде старого Адама и это

недостижимо. Там преодоление зла в свободе посягает на самую свободу. В

Христе открывается третья свобода, совмещающая в себе обе первые. Благодать

Христова есть просветление свободы изнутри, без всякого насилия и

принуждения извне. Истина Христова, которая делает свободными, никого не

насилует и не принуждает, она не походит на те истины мира сего, которые

насильственно организуют и лишают свободы духа. Свет Христов просветляет

иррациональную тьму свободы, не ограничивая ее извне. Благодать Христова

есть преодоление злой свободы и доброй необходимости. Тайна христианства,

как религии Богочеловечества, и есть прежде всего тайна свободы.

Рациональные метафизические системы бессильны обосновать и оправдать

свободу двух природ, Божьей и человеческой природы, не могут понять встречу

двух свобод. Слишком многие учения о свободе грешат монофизитским уклоном,

учат о Божьей свободе, но от них ускользает человеческая свобода. Только

христианское откровение примиряет свободу Божью с свободой человеческой,

только религия Богочеловека и Богочеловечества совмещает в себе Божью

свободу с свободой человеческой. Искупление и есть избавление человеческой

свободы от истребляющего ее зла не путем необходимости и принуждения, а

путем благодати. Благодать же есть сила, действующая изнутри, а не извне,

действующая внутри самой человеческой свободы. И потому христианское учение

о благодати и есть истинное учение о свободе.

Источник свободы человека не может быть в самом природном человеке, ибо

человек не есть самодовлеющее, абсолютное бытие, в самом себе имеющее

источник жизни. Источник всякой жизни восходит к первоисточнику бытия, к

Богу. Таким путем приходят к тому выводу, что в Боге лежит источник свободы

человека. Человек черпает свою свободу оттуда, откуда получает всю свою

жизнь. Отходя от Бога, т. е. от первоисточника жизни, человек теряет и свою

свободу. Но если дальше идти по этому пути размышлений о свободе, то мы

приходим к монофизитству, к признанию свободы Бога и отрицанию свободы

человека. Человек получает свободу от Бога, но он не имеет той свободы,

через которую он должен обратиться к Богу. Свободный ответ человека на зов

Божий любви невозможен, Бог сам себе отвечает. Трагедия, в которой

действуют два лица, превращается в трагедию, в которой действует одно лицо.

Самый первофеномен религиозной жизни непонятен при таком понимании свободы.

Как же спасти свободу человека? Может ли человек, как тварное существо,

иметь бездонный источник бытия в самом себе? Или человек не только тварь?

Или жизнь человеческая имеет значение события, совершающегося в недрах

самой божественной жизни? Пантеистическое учение о человеке, как проявлении

Божества, не только не поможет нам, но приведет к окончательному

упразднению свободы. Пантеизм есть чистейшее монофизитство, для него

существует лишь свобода Бога, тожественная с необходимостью, для

человеческой же свободы пантеизм не оставляет, места. Свобода человека

отрицается и при теистическом дуализме, который видит в человеке лишь

тварь, не имеющую в себе самой источника бытия, и при пантеистическом

монизме, который видит в человеке лишь частицу Божества. Мышление как будто

бы отказывается найти точку опоры для

[99]

обоснования свободы человека. Трансцендентный дуализм так же принужден

отнести свободу к Богу, как первоисточнику бытия, как и имманентный монизм.

Только христианство знает тайну обоснования свободы человека, тайну,

связанную с двуединством природы Христа-Богочеловека, тайну соединения

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8