христианский” и “по историческому развитию преимущественно

западноевропейский”. Хомяков выразил учение о строе религиозной жизни в

формуле “церковь, как синтез единства и свободы в любви”. Но, к сожалению,

он противопоставлял католичеству и протестантизму этот свой идеал так, как

будто он в России уже осуществлен, тогда как в действительности в России

церковь была низведена к “функции государственного организма”. В этом

именно и заключается существенный порок славянофильства, что в основание

своего учения они поставили не идеал, который необходимо осуществить в

будущем творческими усилиями русского народа, а идеализацию прошлого Руси,

именно идеализацию Московского государства, сущность которого Соловьев

характеризует как татаро-византийскую.

Размышляя об исторической миссии России как примирительницы и

объединительницы всего человечества, Соловьев полагал, что русский народ не

имеет никаких специальных дарований, и только потому может стать

“посредником” между волею Божией и миром, что “свободен от всякой

ограниченности и односторонности”. В письме к О. П. Пирлингу Соловьев

приводит от первой части своей книги “Россия и вселенская церковь”

следующие слова: “Нет основания верить в великое будущее России в области

чисто светской культуры (общественные учреждения, науки, философия,

искусство, литература)”. В действительности уже в это время явно

обнаружилось, что русский народ обладает также и специальными дарованиями и

начинает творить первоклассную культуру. Таковы русская музыка, русская

литература, русский театр, русская форма православия, русский литературный

язык, в области общественных учреждений - русский суд, земское и городское

самоуправление. А после смерти Соловьева русский народ доказал, что и в

области философии и науки он способен творить высокоценные произведения.

Кроме того, следует заметить, что к концу своей жизни Соловьев в

значительной степени по многим вопросам изменил свои взгляды.

3. Н.А.Бердяев: Два потока мировой

истории – Восток и Запад

Современное Вл. Соловьеву и следующее поколение русских философов и

мыслителей, естественно, не обошло своим вниманием русский вопрос. Среди

них выделялись Достоевский, К. Леонтьев, Н. Федоров, кн. Е. Трубецкой, Л.

Н. Толстой, И. Бунин, Л. Карсавин, С. Франк, отцы П. Флоренский и С.

Булгаков, Г. Флоровский, И. Ильин, И. Солоневич, Ф. Степун и др.

Большинство из них были религиозными философами. Особенно часто и много

пишет о России русский экзистенциалист и религиозный мыслитель Н. А.

Бердяев; он говорит, что она “есть великий и цельный Востоко-Запад по

замыслу Божьему и она есть неудавшийся и смешанный Востоко-Запад по

фактическому своему состоянию, по эмпирическому своему состоянию”. Источник

болезней России он видит в ложном соотношении в ней мужественного и

женственного начала. На известной ступени национального развития у народов

Запада, во Франции, Англии и Германии, “пробуждался мужественный дух и

изнутри органически оформлял народную стихию”. Такого процесса не было в

России, и даже православная религиозность не дала той дисциплины души,

которая создавалась на Западе католичеством с его твердыми, ясными

очертаниями. “Русская душа оставалась в безбрежности, она не чувствовала

грани и расплывалась”; она требует всего или ничего, настроена

апокалиптически или нигилистически и поэтому не способна строить

“серединное царство культуры”. Соответственно этим национальным качествам

также и русская мысль, по словам Бердяева, обращена преимущественно “к

эсхатологической проблеме конца, окрашена апокалиптически” и проникнута

катастрофическим миросозерцанием. В своей работе “Русская идея” (кстати,

здесь впервые появляется это словосочетание) Бердяев пишет:

“Противоречивость и сложность русской души, может быть, связана с тем, что

в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой

истории - Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не

чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-

Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала,

восточное и западное.

Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью

русской земли и русской души, между географией физической и географией

душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность,

устремление в бесконечность, как и в русской равнине. Поэтому русскому

народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У

русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы.

Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной

Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и

легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все гораздо более

детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у

русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к

бесконечности и не желающего знать распределения по категориям. В России не

было резких социальных граней, не было выраженных классов (например,

отсутствие рабовладельческого строя, где пропасть между классом

рабовладельцев и классом рабов была непреодолима), Россия никогда не была в

западном смысле страной аристократической, как ни стала буржуазной. Два

противоположных начала легли в основу формации русской души: природная,

языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно

открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия

государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и

доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды;

индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм;

национализм, самохвальство и универсализм, все человечность;

эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание

Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт. Но

никогда русское царство не было буржуазным”. В определении характера

русского народа и его призвания необходимо делать выбор, который Бердяев

называет выбором времен татарского ига, Россия московская, Россия

петровская и Россия советская. И здесь, конечно же, следует отметить новую,

постсоветскую Россию.

Особенное значение XIX в. определяется тем, что после долгого

бессмыслия русский народ, наконец, высказал себя в слове и мысли, и сделал

это в очень тяжелой атмосфере отсутствия свободы. Бердяев говорит о внешней

свободе, потому что внутренняя свобода была у русских велика. Как объяснить

это долгое отсутствие просвещения в России, у народа очень одаренного и

способного к восприятию высшей культуры, как объяснить эту культурную

отсталость и даже безграмотность, это отсутствие эсхатологическим по

конечной цели. Поэтому неизбежен также выбор века, как наиболее

характеризующего русскую идею и русское призвание. Таким веком Бердяев

считает XIX в., век мысли и слова и, вместе с тем, век острого раскола,

столь для России характерного, как внутреннего освобождения и напряженных

духовных и социальных исканий.

Для русской истории характерна прерывность. В противоположность мнению

славянофилов, она менее всего ограничена. В русской истории есть уже пять

периодов, которые дают разные образы. Есть Россия киевская, Россия

органических связей с великими культурами прошлого.

Далее Бердяев пишет: “Высказывалась мысль, что перевод Священного

Писания Кириллом и Мефодием на славянский язык был неблагоприятен для

развития русской умственной культуры, ибо произошел разрыв с греческим и

латинским языком. Церковнославянский язык стал единственным языком

духовенства, т. е. единственной интеллигенции того времени, греческий и

латинский языки не были нужны. Не думаю, чтобы этим можно было объяснить

отсталость русского просвещения, безмыслие и безмолвие допетровской России.

Нужно признать характерным свойством русской истории, что в ней долгое

время силы русского народа оставались как бы в потенциальном, не

актуализированном состоянии. Русский народ был подавлен огромной тратой

сил, которые требовали размеры русского государства. Государство крепло,

народ хирел, говорит Ключевский. Нужно было овладеть русскими

пространствами и охранять их. Русские мыслители XIX в., размышляя о судьбе

и призвании России, постоянно указывали, что эта потенциальность, не

выраженность, неактуализированность сил русского народа и есть залог ее

великого будущего. Верили, что русский народ, наконец, скажет свое слово

миру и обнаружит себя. Общепринято мнение, что татарское иго имело роковое

влияние на русскую историю и отбросило русский народ назад. Влияние же

византийское внутренне подавило русскую мысль и делало ее традиционно-

консервативной. Необычайный, взрывчатый динамизм русского народа

обнаружился в его культурном слое от соприкосновения с Западом после

реформы Петра. Герцен говорил, что на реформу Петра русский народ ответил

явлением Пушкина. Мы прибавим: не только Пушкина, но и самих славянофилов,

но и Достоевского и Л. Толстого, но и искателей правды, но и возникновением

оригинальной русской мысли. И еще: “Путь земной представляется русскому

народу путем бегства и странничества. Россия всегда была полна мистико-

пророческих сект. И в них всегда была жажда преображения жизни. Это было и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5