логический союз в состояние войны - внешней и внутренней. Когда это

действительно происходит, когда действительно теряются единые логические

основания, мы, конечно, обязаны прежде всего предположить, что в механизме

логического союза произошли какие-то сбои, и попытаться их ликвидировать.

Но мы не можем раз и навсегда исключить возможность таких сбоев, не можем

даже наперед ограничить их масштабы. Мы должны допускать возможность

событий, разрушающих наше поле возможного и рождающих новые поля постольку,

поскольку это действительно происходит. О возможности таких событий

приходится говорить в необычном смысле. Это возможность изменения поля

возможного, то есть это не логическая возможность. Но это и не случайность,

поскольку здесь идет речь не о внешнем наблюдателе, а об участнике событий

мира. Такую возможность мы будем называть виртуальностью. События мира не

связаны в пучок единым наблюдателем, а образуют серию. Необходимость,

которая распределяет серию оказывается уже не произвольно выбираемой

логической необходимостью и не случайно выпадающим детерминированным

судьбой-шансом, а судьбой-неизбежностью, которую в начале мы назвали

необходимостью в смысле А.

Вместе с мнениями и логиками в события вовлекаются и физические тела.

В этом нет логической необходимости, но это и не дело случая, точнее

говоря, ни логической необходимости, ни случая недостаточно, чтобы это

произошло. Но когда это происходит, то происходит неизбежно, поскольку у

нас не остается ни поля возможного с запасными участками, ни даже запасного

возможного мира, где это событие могло бы нас миновать. Виртуальное

является по отношению к неизбежному такой же системой мест, средой, как

возможное для логически необходимого и случайное для детерминированного.

Детерминированный мир один, но детерминированных траекторий много, и каждая

детерминированная траектория определена своим случаем. Единство

детерминированного мира задано исключительно внешним наблюдателем, только

он схватывает мир как целое, тогда как изнутри детерминированный мир

распадается на набор случайностей. Неизбежный мир, единое неизбежное

событие есть событие столкновения, переплетения, потери и обретения себя,

перехода друг в друга всех составляющих мир атомов (индивидов). Но при этом

каждый атом имеет свою собственную судьбу, свои собственные события, среди

которых главными являются события его рождения и его смерти (приобретения и

потери идентичности). Точнее говоря, события не являются в строгом смысле

собственными и индивидуальными, поскольку собственное и индивидуальное

рождается и исчезает в событиях. Событие всегда вовлекает и

перераспределяет собственности и идентичности. Не существует атомарного

события - каждое событие распределяется на неопределенное число

составляющих его элементов. Все события неизбежны и составляют элементы

единого (но не целого) События так же как все детерминированные траектории

отдельных атомов составляют элементы совокупной траектории

детерминированного мира. Но если частные детерминированные траектории

распределяются в поле случайного, то частные неизбежные события

распределяются в поле виртуального. Различие судеб-шансов случайно,

различие судеб-неизбежностей виртуально.

Приведем простой пример. Рассмотрим событие собственного рождения. Я

родился там-то и тогда-то, мои родители - такие-то люди. Могу ли я

помыслить возможность того, что я родился в другом месте, в другое время и

у других родителей? Вообще говоря, да, однако, возникают трудсности с

определением той идентичности, относительно которой устанавливается такая

возможность. Был бы я самим собой, если бы имел других родителей? В этой

связи возникает аристотелевский вопрос о существенных и несущественных

свойствах, то есть тех свойствах, без которых я сохраню свою идентичность и

тех, без которых я ее потеряю. Ясно, что будучи некоторой вещью в мире, я

не могу изменить все свои свойства и в то же время остаться сам собой [17].

Другой путь состоит в том, чтобы мыслить любые свойства как случайные, а

свою идентичность понимать как идентичность трансцендентного миру субъекта.

Тогда мы можем допустить в отношении себя какую угодно возможность - вместе

возможностью другого мира. Обратная сторона этой видимой легкости, однако,

состоит в обнаружении “упрямости факта”: при том, что в возможных мирах мы

можем вытворять что угодно, то, что в единственном действительном мире я

родился там и тогда, где родился, оказывается чем-то вроде “родового

клейма”, оказывается фактом, не допускающем к себе никакого иного отношения

кроме редукции посредством объективной фиксации. В детерминированном мире я

совершенно свободен от обстоятельств своего рождения в том, что от них не

зависит и абсолютно скован в том, что хотя бы в малейшей мере от этих

обстоятельств зависит. Но проходит ли эта грань - декартовская грань между

мыслящим и протяженным - совершенно четко? Как, например, быть с

биографией, которая, конечно же, разворачивается в протяженном? Можно ли

вынести собственную биографию и собственные поступки в их протяженном

измерении за пределы собственной мысли и собственной свободы?

Обстоятельства моего рождения и моя биография как последовательность

событий моей жизни требуют не только редукции, но и более деятельного

осмысления. Моя свобода состоит не только в том, чтобы воспользоваться

возможностями так, чтобы они совпали с необходимостями (этика разумного),

не только в том, чтобы высвободить свои спонтанности так, чтобы они совпали

с детерминированностями (этика естественного), но и в том, чтобы привести

свои виртуальности в соответствии с неизбежностями (этика неизбежного).

Если детерминированность факта моего рождения тогда-то и там-то при

переводе на язык логической необходимости состоит в том, что все мои

свойства являются несущественными по отношению ко мне как мыслящему

субъекту, то неизбежность события моего рождения при переводе на тот же

язык будет означать, что все мои свойства являются существенными по

отношению к моей идентичности: перед лицом неизбежности различие

существенного и случайного само оказывается случайным. Возможная

альтернатива обстоятельствам моего рождения состоит в том, что я, сохраняя

свою идентичность в существенном, приобретаю другие случайные свойства

(вроде “быть образованным”). Случайная альтернатива состоит в том, что я

мыслю своего протяженного двойника в ином возможном мире, сохраняя при этом

свою идентичность как трансцендентного миру субъекта. Виртуальная

альтернатива состоит в том, что я теряю себя без остатка. “Совместить”

виртуальное и неизбежное событие, таким образом, означает очень странную

вещь - еще более странную, чем совместить случайный и детерминированный

факт - потеряв себя без остатка обрести себя полностью заново,

воспроизвести себя в мельчайших биографических подробностях. Но ведь

потеряв себя без остатка, я уже не имею к чему вернуться, не имею никакого

эйдоса, по образу которого я могу себя выстроить, не имею никакой старой

мысли, которая дала бы мне новый шанс. Такое воспроизведение себя всего без

остатка оказывается ничем иным как чистым становлением. Именно на этом поле

- не просто логически возможного и даже не случайного, но виртуального -

прочерчивает линию неизбежность, распределяя единое Событие на его

бесконечно делимые элементы.

Синергетика

Все предыдущие выводы мы сделали, попытавшись чисто умозрительно

поместить внешнего наблюдателя классической механики внутрь наблюдаемого им

мира. Но мы ничего не сказали о том, возможна ли на этой основе какая-либо

наука. В действительности, попытки построить такого рода науку, которую,

вслед за Хакеном [18], называют синергетикой, имеют место начиная по

крайней мере с семидесятых годов нашего века. Мы не будем здесь пытаться

дать абрис нового научного направления, отсылая читателя к соответствующей

литературе. Но мы попытаемся вывести для синергетики некоторые более

конкретные следствия.

1. Поскольку речь идет о науке, то логика события, связанная с

имманентным наблюдателем, о которой шла речь выше, обязательно должна быть

каким-то образом формализована, то есть должна стать логикой в собственном

смысле слова - со своим полем возможного и своей линией необходимого. То же

самое мы видели в случае детерминизма - поле логически возможного и поле

случайного соотносятся в классической механике как формализм и его

интерпретация. При построении вероятностных моделей физических явлений

сначала рассматриваются возможные положения вещей, а уже затем они

интерпретируются как случайности. То, что камень, движение которого

подчинено законам Ньютона, брошенный так-то, упадет там-то, является

логически необходимой истиной. То, что это означает детерминированное

движение камня, является физической интерпретацией этой необходимости.

Таким образом, если мы хотим построить науку с внутренним наблюдателем, нам

нужно аналогичным образом соотнести логически возможное с виртуальным, а

логически необходимое с неизбежным. На первый взгляд такое соотнесение

возможного и виртуального кажется совершенно недопустимым: виртуальное

мыслиться чем-то вроде абсолютной пропасти, преодолеть которую может только

абсолютная неизбежность, тогда как логическая возможность это нечто очень

простое, доступное простому пересчету. Более того, виртуальность, как мы

говорили, это возможность изменения поля возможного. Как же тогда можно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6