этом и состоял триумф ньютоновской механики, самым впечатляющим моментом

которого было детерминистическое описание движения небесных тел солнечной

системы.Это позволило Лапласу предположить, что подобное описание может

быть распространено на самый широкий круг явлений (или вообще на все

явления).

Однако вряд ли стоит приписывать Лапласу или Ньютону “детерминизм” как

догматическую убежденность в заведомом успехе детерминистического описания

явлений. Из априорного суждения о том, что всякое положение вещей

детерминировано, реализуемость научной программы детерминистического

описания реальных явлений не следует хотя бы потому, что приблизительность

(и, следовательно, случайность) всякого измерения является, очевидно,

нередуцируемой. То, что эту случайность измерения в ряде случаев удается,

так сказать, заключить в определенные рамки, не имеет никакого отношения к

априорному утверждению о детерминированности любых траекторий. Расходящиеся

траектории могут быть так же детерминированы как и нерасходящиеся, однако

только во втором случае случайностью измерения удается “пренебречь”. Кроме

того, из априорного детерминизма совсем не следует, что, говоря словами

Лапласа, природу одушевляет только небольшое число сил, принципы которых

могут быть легко сформулированы. И, наконец, априорный детерминизм не дает

никаких гарантий в отношении аналитических средств, необходимых для

детерминистического описания действительности. Успех ньютоновской механики,

наверное, многим мог вскружить голову, но к Лапласу это явно не относится.

Он говорит о своей приверженности детерминизму как исследовательской

программе, вовсе не имея в виду того, что ее дальнейший успех заведомо

гарантирован. Кстати, следствием лапласовской приверженности детерминизму

были его фундаментальные достижения в области теории вероятностей и ее

приложений.

Случай и событие

Как уже сказано, детерминированные траектории всех тел во Вселенной

прочерчены на поле случайного, а не просто логически возможного. Мы

проводили также аналогию между возможным и необходимым, с одной стороны, и

случайным и детерминированным, с другой стороны. Действительно, подобно

тому как необходимость ограничивает возможное, детерминированность

ограничивает случайное. Однако эта аналогия не является полной, поскольку

все необходимое одновременно является возможным (так же как является

возможным и все действительное), а детерминированное уже не является

случайным. Детерминация в некотором смысле перечеркивает случайное вовсе,

не оставляя случаю не единого шанса. Поэтому Лаплас и говорит, что

случайность всегда является только следствием нашего незнания и, добавим,

(неизбежным) следствием приблизительности измерений. Если, как говорит

Лаплас, траектория каждого атома мира так же детерминирована как и

траектории небесных тел, это означает что помыслить альтернативную

траекторию некоторого тела можно только всю целиком. То есть при условии

детерминированности траектории невозможна “бифуркация” при которой тело

перешло на участок траектории ОА, а могло бы вместо этого перейти на

участок ОВ. Другими словами, при условии детерминированности траекторий,

мы, строго говоря, не можем мыслить ОА и ОВ как возможные траектории одного

и того же тела.

Но возможность, как мы говорили, определяется относительно некоторой

идентичности. Если мы не можем мыслить альтернативную траекторию некоторого

тела как возможную траекторию того же самого тела, то мы вообще не можем

мыслить никаких возможностей. То, что две разных траектории могут частично

или даже целиком совпадать является теперь случайным фактом: важно, что это

две различные траектории и, вообще говоря, траектории различных тел.

Поэтому каждую детерминированную траекторию тела можно назвать линией

судьбы этого тела, неотделимой от него самого. Далее, если принять во

внимание, что детерминированы не отдельные тела в мире, но мир

детерминирован весь целиком, вместе со всеми внутренними взаимодействиями

всех его тел, то всякую альтернативную траекторию самого мельчайшего тела

мира можно будет помыслить только в рамках альтернативы миру в целом - в

ином возможном мире. Можем ли мы помыслить иной возможный мир, если этот

мир детерминирован? Относительно какой идентичности он будет определяться?

Сказанное выше об отдельной траектории тем более относится к миру в целом:

переплетение судеб атомов мира образует то, что можно назвать судьбой

самого мира. Два возможных мира не могут содержать никакой общей

идентичности - в противном случае это были бы не разные миры, а некоторые

разные возможные положения одних и тех же вещей, разные возможные состояния

одного и того же действительного мира, принадлежащие тому же самому миру.

То есть это бы означало, что мир содержит действительную и возможную часть.

Но если мир детерминирован, он не может содержать в себе самом других

возможных состояний. Мыслить же возможные миры можно только относительно

некоторой идентичности, находящейся вне всякого мира. Такую внешнюю по

отношению к детерминированному миру идентичность называют внешним

наблюдателем. Теперь можно, наконец, точно определить случайное:

случайное - это возможное, определенное относительно идентичности

наблюдателя, находящегося вне мира.

Другими словами, случайность это такой род возможности, при которой

всякое альтернативное возможное положение вещей рассматривается только как

элемент альтернативного возможного иначе детерминированного мира. Поэтому и

получается, что в мире случайности нет, и что она является “результатом

нашего незнания”. Поле случайного это пучок возможных миров, связанных с

одним и тем же идентичным наблюдателем, находящимся вне мира. Случайность

отличается от обычной возможности постольку, поскольку находящийся вне мира

наблюдатель отличается от всякой вещи мира, а сам мир отличается от

положения вещей, имеющего место в этом мире. Точнее поэтому говорить не о

возможных, а о случайных мирах. Судьба детерминированного мира оказывается

фундаментальным образом случайной, а не просто неизбежной. Именно поэтому

всякая телеология оказываются абсолютно неприемлемой для детерминизма. Без

допущения внешнего по отношению к миру наблюдателя и связанного с ним пучка

случайных миров невозможно говорить о детерминированном мире. То, что в

мире обнаруживаются регулярные явления, которые, только и допускают

детерминистическое описание (поскольку только в этом случае

детерминистическое описание может быть эмпирически обосновано верностью

сделанных на основе этого описания предсказаний) оказывается настоящим

чудом, поскольку любое научное объяснение этого факта немедленно подорвало

бы случайность, которая фундирует детерминизм. Ньютон привлекает для

объяснения регулярности мира божественное провидение не потому, что он не

может выдвинуть научно проверяемую гипотезу, а именно потому, что понимает

сам поставленный вопрос как ненаучный. Не с высоты современных достижений

науки, а исходя из самих принципов детерминизма, успех ньютоновской

механики следует считать чисто случайным.

Понятие внешнего по отношению к миру наблюдателя является

противоречивым постольку, постольку мир вообще не допускает чего-то

внешнего по отношению к себе: мир это все что есть. Во всяком случае, это

верно, если под наблюдателем иметь в виду обычного человека. Как

многократно замечалось, детерминизм ставит наблюдателя-человека в позицию

трансцендентного миру Бога. Что же произойдет с детерминизмом, если мы

попытаемся все же понять наблюдателя как человека, живущего в мире? Прежде

всего, в мире оказывается не один, а множество наблюдателей, каждый из

которых имеет свою точку зрения. Сам мир теряет при этом обозримость и

единство, поскольку каждый отдельный наблюдатель способен обозревать только

свою окрестность, собственное место в мире, а не мир в целом. Каждый

локальный наблюдатель может полагать пучок возможных положений для вещей из

собственной окрестности. Это - конгломерат мнений, а не “мир мнения”, как

иногда говорят, поскольку мнения не составляют собой мира. Не нужно думать

о мире, чтобы иметь собственное мнение и иметь в виду мнение другого.

Вспомнить о мире нас вынуждает война мнений. Война мнений выводит каждого

локального наблюдателя из его блаженного плюрализма. Движимый

необходимостью спора, наблюдатель выходит на мировую арену и становится

действующим лицом (или, как говорит Делез, [16] актером), событий мира.

Этот поворот не является ни произвольным (логически возможным), ни

случайным, ни логически необходимым, ни детерминированным. Он не является

логически возможным или необходимым, поскольку предполагает множество

локально определенных возможностных полей, а не одно общее поле возможного,

на котором прочерчены линии общей необходимости. Сам спор идет о проведении

границ, о разделе территории, которая, впрочем, заранее не определена как

целое. Установление общей точки зрения, общего поля возможного, на фоне

которого необходимость спора становится логической необходимостью,

распределяющей это поле между участниками спора - это установление мира

между соперничающими сторонами, введение в спор арбитра. Но не является ли

такой мир на деле только локальным союзом, направленным против другого

аналогичного союза? Не обстоит ли дело так, что логический мир достигается

только перед лицом внешней угрозы? И можем ли мы исключить, что другая, не

логическая, а скорее эмпирическая необходимость снова не ввергнет

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6