подобен нам, терпеливым, скромным, справедливым". Философ не приемлет,

последовательно осуждает такую позицию и поясняет, что это по существу

означает только: "Мы слабые-слабые: хорошо, если мы не будем ничего такого

делать, на что у нас не хватит сил". Он говорит, что "это резкое признание

факта, этот ум низшего порядка, свойственный даже насекомым (которые

притворяются мёртвыми, чтобы не делать "слишком многого" в случае большой

опасности)… вырядилось в роскошное одеяние самоотверженной, тихой,

выжидающей добродетели, как будто-бы сама слабость слабого - то есть его

сущность, его деятельность, вся его неизбежная неустранимая

действительность - представляет собой добровольное действие, нечто

намеренное, произвольное деяние, заслугу". Такая порода людей нуждается в

вере в безразличный, одарённый свободным выбором "субъект" вследствие

инстинкта самосохранения, самоутверждения. Субъект (или говоря популярнее,

душа - именно так определяет Ницше), может быть, был до сих пор на земле

лучшим пунктом веры оттого, что давал большинству смертных, слабым и

угнетённым всех видов возможность возвышающего самообмана, давал

возможность слабость объяснять свободой, а своё поведение - заслугой.

Переоценка, искажение первоначальных понятий, привело к тому, что

слабость превратилась в заслугу, бессилие, которое не воздаёт - в доброту,

боязливая жажда мести - в смирение, подчинение тем, кого ненавидят, стало

послушанием. Безобидность слабого, даже трусость получило название

"терпение", и зовётся также добродетелью. Невозможность отомстить

называется нежеланием мстить, может быть даже прощением. Фридрих Ницше

называет это искусством чёрной магии, которая из чёрного делает белое,

делает молоко и невинность, он называет это мастерской, где фабрикуют

идеалы. И вновь философ, обрушивая саркастические упрёки на христианские

моральные принципы, смешивает, сращивает между собою три, в общем-то,

различных по своей сущности явления - Церковь, Веру и Бога. Он считает, что

именно христианская церковь, как объединение слабых против сильных и есть

та самая мастерская, что приверженцы Христова учения следуют ему из мести и

ненависти: "…теперь только я слышу, что уже так часто говорилось: "Мы

добрые, являемся праведными то, чего они требуют, они называют не

возмездием, но "торжеством справедливости"; ненавидимое ими это не враг их,

нет! они ненавидят "неправду", "безбожие"; то, во что они верят и на что

надеются, - это не надежда на месть, не упоение сладкой местью ("сладкой

как мёд" её называл уже Гомер), а "победа божия, победа правосудного бога

над безбожниками"; они любят на земле не братьев по мести, но "братьев по

любви", как говорят они, всех добрых и праведных на земле. …Они называют

то, что служит им утешением от всех страданий - их фантасмагорию

предвкушаемого будущего блаженства - "последним судом", пришествием их

царства, "царства божия" - а пока они живут "в вере", "в любви", "в

надежде"".

В вере во что? В любви к чему? В надежде на что? Слабые, как

утверждает Ницше, когда-нибудь, где-нибудь также хотят быть сильными, когда-

нибудь должно наступить и их "царство". Чтобы дожить до этого, необходимо

жить долго, пережить смерть, - необходима вечная жизнь, чтобы вечно

вознаграждать себя в царстве божьем за эту земную жизнь "в вере, в любви, в

надежде" - так объясняет автор популярность идеи бессмертия души. Он пишет,

что Данте жестоко ошибся, когда с ужасающей гениальностью поставил на

вратах ада следующую надпись: "и меня создала вечная любовь": - над вратами

христианского рая с его "вечным блаженством" с большим правом могла бы

стоять надпись - "и меня создала вечная ненависть". Что такое блаженство

того рая?.. В качестве ответа на этот вопрос приводятся слова одного из

столпов и учителей католицизма, святого Фомы Аквинского: "Beati in regno

coelesti videbunt poenas damnatorum, ut beatitudo illis magis complaceat"

[1].

Фома Аквинский, призывая христиан отказаться от наслаждений

общественных представлений, писал также: "Вера даёт ведь нам гораздо

больше, гораздо более сильное; благодаря искуплению мы располагаем ведь

совершенно другими радостями; вместо атлетов мы имеем своих мучеников;

желаем мы крови - в нашем распоряжении кровь Христова…А что ждёт нас в день

второго пришествия, в день его торжества!". С целью усиления воздействия

основной идеи произведения Ницше цитирует большой фрагмент из сочинения

Аквината, который в ярких красках описывает мучения осуждённых грешников в

пламени ада, описывает пристрастно, злорадно. Речь там идёт и о языческих

царях, поклонявшихся эллинскому и римскому пантеону, и о наместниках

римских провинций, жестоких гонителях христианства, о философах, что

говорили, будто Бога нет, будто нет души. Не забыты и поэты, и актёры-

трагики, и гимнасты…Из этого фрагмента можно выделить такую фразу: "…а

затем перейду я к зрелищу, которым невозможно насытиться, зрелищу мучений

тех, кто издевался над Господом. "Вот он, вам скажу я тогда, сын плотника и

нищенки, вот вам и нарушитель субботы, якшающийся с самарянами и дьяволом.

Вот вам купленный у Иуды, вот вам он, избитый тростником и кулаками,

оплёванный, напоённый желчью и уксусом. Вот он, украденный тайно учениками,

чтобы можно было разгласить, будто он воскрес…" Ну какой претор, консул или

жрец может своею щедростью доставить тебе такие зрелища, такие наслаждения?

А мы ведь, благодаря вере, можем уже и теперь представить себе всё это

воображением. А впрочем, какие прекрасные вещи ждут ещё нас, которых мы ни

очами не видали, ни ушами не слыхали, ни сердцем не помышляли? (1. Кор.

2,9)".

Да, безусловно, слова эти преисполнены жажды мести, Фома просто

упивается предстоящим собственным торжеством, жестокой расплатой, страшными

муками своих врагов. И месть эта действительно не реализована, затаена,

отложена "на потом", до последнего суда; возможно, она не реализована

именно от бессилия. Но я хочу повторить ещё раз свою мысль: Фома Аквинский

- всего лишь человек, пусть даже и влиятельный подвижник христианской

церкви, пусть даже он и считается святым, представителем Бога на земле. Но

он - субъект, выражающий свои собственные мысли, проявляющий свою

внутреннюю сущность, свою субъективную жажду мести, затаённую злобу. И

паства, к которой он обращается, несомненно принадлежит к роду

человеческому. Но Бог, как объективность, пусть даже существование которого

недоказуемо, не имеет отношения к фантазиям Аквината, не имеет отношения к

его мстительности, неистовому злорадству и проявленной в высказываниях и

сочинениях озлобленности. Не имеет, как уже говорилось, к этому отношения и

Христос, ни как личность, ни как воплощение Бога в теле человеческом. Ницше

вновь, преследуя определённые цели - донести свои идеи, обосновать их -

смешивает между собой в общем-то различные явления: Церковь, Веру и Бога.

Противоречивость суждений Ницше в сфере духовной неоднократно отмечалась

другими философами, в частности, по словам Владимира Соловьёва, "в своей

полемике с христианством он поразительно мелко плавает". Но я считаю, что в

оценке внутреннего мира человека, в оценке сущности субъекта немецкий

философ очень часто бывает прав.

В заключение Первого Трактата автор подводит итоги вышесказанному: обе

эти противоположные ценности, "хорошо и худо", "добро и зло" в течение

тысячелетий вели долгую страшную борьбу на земле; и хотя нет сомнения, что

вторая оценка давно уже получила преобладание, но и теперь ещё нет

недостатка в местах, где борьба продолжается ещё с неопределённым исходом.

Наоборот, можно было бы даже сказать, что борьба эта поднимается всё выше и

выше и тем самым становится всё глубже, всё духовнее. Так что и во времена,

современные философу, и в настоящее время может быть не было и нет более

решительного признака "высшей натуры", более духовной натуры, чем быть в

разладе в этом отношении и представлять арену борьбы этих

противоположностей.

Ницше пишет: "Символ этой борьбы, написанный чертами, которые, пережив

все поколения людские, читаются до настоящего времени, гласит: "Рим против

Иудеи, Иудея против Рима": - не бывало до сих пор события более важного,

чем эта борьба, эта постановка вопроса, это смертельное противоречие"

(Ницше был глубоким почитателем и приверженцем древнеримской культуры,

достаточно вспомнить его работу "Чем я обязан древним"). Кто же победил в

этой борьбе противоположностей, в борьбе за значение изначальных понятий и

ценностей? Но ведь тут не может быть и сомнения: Рим побеждён. Впрочем, в

эпоху Возрождения произошло до жуткости блестящее пробуждение классического

идеала, благородного способа оценки всех вещей: сам Рим зашевелился, как

пробуждённый мнимоумерший, под давлением нового, надстроенного над ним. Но

тотчас восторжествовали снова люди жажды мести, благодаря тому глубоко

плебейскому движению, называемому реформацией, считая при этом и то, что

должно было последовать за нею - восстановление могильного покоя

классического Рима.

Ещё более решительно и в более глубоком смысле, чем тогда, люди жажды

мести победили классический идеал с французской революцией: последняя

политическая знать, существовавшая в Европе, знать семнадцатого и

восемнадцатого французского столетия пала под напором мстительных

инстинктов низменной толпы. Никогда на земле не было большего ликования,

более шумного воодушевления! При этом случилось, правда, нечто самое

чудовищно-неожиданное: перед глазами и совестью человечества выступил сам

воплощённый античный идеал в неслыханном великолепии. Ещё раз, сильнее,

проще, глубже, чем когда-либо, раздался в ответ на старый лозунг лжи людей

мести о праве большинства, в ответ на волю к падению, принижению,

уравнению, упадку и закату человека, - ужасный и чарующий противоположный

лозунг права меньшинства! "Как последнее указание другого пути явился

Наполеон", - пишет Ницше: "этот единственный и позднейше рождённый человек

из живших во все времена, и в нём воплотилась проблема благородного идеала

самого в себе. Достойно размышления, какова эта проблема: Наполеон, этот

синтез бесчеловечия и сверхчеловечества..." Правда, здесь мне хочется

напомнить, что Бонапарт окружал себя и вёл за собой людей отнюдь не

благородных; скорее мне хочется назвать ту армию хищников, грабителей и

мародёров европейским сбродом. Но кто знает, может, в этом и заключалась

трагичность одиночества того действительно незаурядного человека?

Достаточно вспомнить, как окончилась жизнь этого поднявшегося на волне

плебейского бунта безусловного пассионария и прирождённого вожака, ведь его

осудили и растоптали как раз те самые французы, которые незадолго до того

бурно приветствовали его и так низко поклонялись ему…

Ярчайшим примером ещё одной победы людей жажды мести над благородными

идеалами может служить трагедия России, кровавый февральский и совершенно

чудовищный октябрьский перевороты - мне жаль, что Фридрих Ницше не дожил до

них, не стал современником этих страшных событий, а также тех, что по

неумолимой закономерности следовали за ними, и, наверное, продолжают

следовать до сих пор. Мне кажется, что подобной абсолютной и полной

переоценки благородных идеалов, понятий мир не ведал с незапамятных времён;

здесь победа людей жажды мести оказалась завершённой, цель их мщения была

достигнута, и оружие их проявило себя так, как никогда до тех пор. В то

время, когда Ницше создавал рассматриваемый труд, на улицах Москвы и Санкт-

Петербурга рвались бомбы, брошенные из-за угла подлыми руками террористов;

представителям власти, дворянства, императорской семьи стреляли в спину.

Позже, когда власть оказалась в руках большевиков, кровавый террор принял

поистине жуткий, кошмарный характер. Я не буду описывать факты, являющиеся

в настоящее время общеизвестными, я просто хочу сказать, что всё то время

проливалась не только кровь, нет, ещё более страшным оружием была грязная,

циничная ложь, клевета, искажение и сокрытие исторических фактов,

разрушение оплота Российских духовных ценностей - Православия.

Философ совершенно прав - люди жажды мести, сделавшие её смыслом

своего бытия не гнушаются никакими средствами для достижения своей страшной

цели, и суждения его о происхождении и значении в различных устах и умах

понятий о хорошем и дурном, об относительной ценности категорий "добро" и

"зло" помогли мне новыми глазами взглянуть на данную проблему.

Литература

1. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Избранные произведения. - М:

"Сирин", 1990, книга вторая. - 415с.

2. Ницше Ф. Собрание сочинений. Т.1. -М: Издание М.В. Клюкина, 1900 г.

3. Спиркин А.Г. Философия. - М: УИЦ "Гардарики", 1999. - 815с.

-----------------------

[1] - "Блаженные в царствии божием увидят наказания осужденных, чтобы

блаженство их было им приятнее".

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5