которую данные личности представляют.

Во-вторых, среди последователей христианского учения во все времена, с

тех пор, как христианство стало государственной религией Великой Римской

империи и до наших дней, было немало людей знатных, благородного

происхождения, которые имели огромное влияние на человеческое общество и

которые употребляли это влияние на совершение благодеяний чисто

христианских. Именно таких людей я считаю ярчайшими представителями

христианской общины всех времён и народов и думаю, что они от этого ничуть

не умаляли достоинство своего происхождения и могущества, наоборот, их

нравственные качества могли служить примером как для аристократов, так и

для простолюдинов. Известно также, что и среди ортодоксальных иудеев с

древних времён и по сей день можно назвать множество тех, кто пользуется

влиянием и властью, кто богат и могущественен, поэтому трудно согласиться

с мнением философа, что именно от них происходит мнение "бедные, слабые и

бессильные - хорошие; богатые, знатные, сильные - дурные".

В третьих, Заповеди Христовы хоть и имеют грани соприкосновения с

заповедями Ветхого Завета, но и в корне отличаются от них. Я имею в виду

вторые пять заповедей, устанавливающих норму взаимоотношений между людьми.

Заповеди Нового Завета гласят о любви к ближнему, об уважении к его

личности, о бескорыстии по отношению к любому человеку, они призывают к

неотмщению обид, в то время как заповеди Моисея завещают помогать человеку

своего рода, своего племени, и провозглашают как закон: "Око за око, зуб за

зуб"! Разумеется, нельзя проводить прямые аналогии между ценностями

христианскими и ветхозаветными. Кроме того, Спаситель не утверждал, что

богатство и могущество, равно как и высокое происхождение являются помехой

на пути к спасению души, и даже знаменитая фраза "Легче верблюду пройти

сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в рай" не говорит об этом

буквально. Нет, речь идёт о том, что богатство материальное, нажитое в

земной жизни, не является пропуском на небеса ("…не собирайте себе

богатства на земле, но на небе…") само по себе; но если человек знатный,

могущественный и благородный творит благие дела, то разве не достоин он

уважения на земле и вечного блаженства в жизни небесной? И в Новом Завете

мы можем найти примеры того, что среди последователей Христа ещё при жизни

его были люди обеспеченные, пускай и простого происхождения. Не к полному

отказу от жизни земной и переоценке изначальных аристократических ценностей

призывал Спаситель, а к борьбе с очерствелостью души, корыстностью,

мстительной жестокостью и злобой.

Но вернёмся к памфлету. Раскрывая суть введённого понятия восстания

рабов в морали, Ницше пишет, что оно начинается с того, что жажда мести

становится творческой и порождает ценности. В то время как благородная

мораль возникает из торжествующего утверждения себя самого, рабская мораль

с самого начала говорит нет "внешнему", "иному", "не себе", это нет и

является её творческим деянием. Это превращение наизнанку определяющего

ценности взгляда - это неизбежное обращение к внешнему и равнение на него,

вместо обращения к самому себе и равнение на самого себя - именно и

характерно для жажды мести. Мораль рабов для своего возникновения всегда

нуждается первоначально во враждебном и внешнем мире, она нуждается во

внешнем раздражении, чтобы вообще действовать - деятельность её в основе

своей является реакцией.

При оценке благородных имеет место обратное явление: она действует и

вырастает независимо, она ищет своё противоположение только для того, чтобы

ещё благодарнее, ещё радостнее сказать себе самой - да. Её отрицательное

понятие "низкое", "пошлое", "скверное" является только последующим, бледным

изображением контраста по отношению к их положительному, насквозь

пропитанному жизнью и страстью, основному понятию "Мы благородные, мы

добрые, мы прекрасные, мы счастливые"! Если способ оценки благородных

ошибочен и не соответствует действительности, то это относится к той

области, которая им недостаточно известна, узнать которую они упорно

противятся: иногда они ошибаются в оценке презираемой ими среды, человека,

толпы народа. С другой стороны можно видеть, что эффект презрения, взгляда

свысока, взгляда превосходства, даже если он извращает образ презираемого,

далеко уступает тому извращению, какое позволяют себе по отношению к своим

противникам скрытая ненависть, месть бессильного.

Ницше считает, что на самом деле к презрению примешивается слишком

много небрежности, легкомыслия, слишком много невнимания и нетерпения, даже

слишком много собственного радостного самочувствия для того, чтобы оно было

в состоянии превратить свой объект в предмет раздражения, в чудовище.

Философ приводит пример: греческое дворянство придаёт всем словам, которыми

отличает от себя низший народ, почти доброжелательный оттенок, постоянно

примешивая к нему известного рода сожаление, снисхождение. В конце концов,

почти все слова, относящиеся к простому человеку, стали выражением

"несчастного, достойного сожаления". С другой стороны, "дурной", "низкий",

"несчастный" всегда звучали для греческого уха оттенком, в котором

преобладало значение "несчастный". Ницше утверждает: "…Это наследство

древнего, более благородного, аристократического способа оценки, который не

исчезает даже в презрении…". Люди благородного происхождения чувствовали

себя счастливыми; им не нужно было строить искусственно своё счастье, глядя

на своих врагов, не нужно было при случае убеждать себя в этом, обманывать

себя, как это обыкновенно приходится делать людям ressentiment (жажды

мести). Они умели так же, как люди, преисполненные сил, следовательно,

неизбежно активные люди, не отделять счастья от деятельности; деятельность

они необходимо относят к понятию счастья. Это является полной

противоположностью понятия "счастья" на ступени бессильных, угнетённых,

исполненных ядовитыми и враждебными чувствами, у которых понятие "счастья"

выступает в своих существенных чертах, как наркоз, оглушение, покой,

тишина, успокоение духа, отдых тела, одним словом, пассивно. В то время как

человек благородный живёт с доверием, он откровенен и даже подчёркивает

свою откровенность, человек жажды мести не честен, не откровенен и не прям

сам с собою. Душа, ум его любят закоулки, тайные дороги и задние двери, всё

скрытое нравится ему, как его мир, его безопасность, его утеха; он умеет

молчать, не забывать, ждать, предварительно унижаться и смиряться.

В связи с этим утверждением Фридриха Ницше мне приходит на ум

известный пример - так называемое "Общество вольных каменщиков", мировая

паутина масонских лож, только официальная история которой насчитывает более

четырёх веков, на самом же деле корни этой организации несоизмеримо глубже

в историческом смысле. Что может быть более красноречивым примером

вышесказанного, как не тайная, экзотерическая подоплёка масонских обрядов,

знаний и суждений? Деятельность этого ордена "благодетелей человечества"

всегда была сокрыта от общества, истинные же цели его не всегда были

понятны даже большинству далеко не рядовых посвящённых. Но я могу

утверждать однозначно, и это давно уже не секрет для многих из нас, что

масонская организация причастна, если не напрямую, то косвенно, ко всем

европейским революциям, начиная с революции 16 века в Нидерландах и

заканчивая октябрьским переворотом 1917 года, столь трагического для нашей

Родины. Что ещё, как не жажда мести, могло толкать масонов на борьбу с

законными правящими аристократическими партиями, на подстрекательство и

призывы к свержению монарших домов - лучших семей Европы - и кровавому

избиению благородных представителей дворянского сословия?

Далее Ницше пишет, что порода таких людей, людей жажды мести,

неизбежно становится в конце концов умнее (мне хочется добавить -

хитроумнее, изворотливее), чем какая либо благородная раса и будет

совершенно в другой мере ценить ум; она ценит ум, как первое условие

существования, между тем как ум благородных рас имеет тонкий оттенок

роскоши, утончённости: - он не имеет здесь того существенного значения,

какое имеет полная уверенность в функциях регулирующих бессознательных

инстинктов или даже известное безрассудство, смелое наступление, будет ли

это по отношению к опасности или к врагу, или мечтательный взрыв гнева,

любви, почтительности, благодарности и мести, что во все времена отличало

благородные души. Даже сама жажда мести благородных людей, когда она ими

овладевает, происходит и исчерпывается в немедленной реакции и поэтому не

отравляет. С другой стороны она вовсе не имеет места в тех бесчисленных

случаях, когда это имеет место у всех слабых и бессильных. Неумение долгое

время серьёзно относиться к своим врагам, своим неудачам, даже к своим

дурным поступкам - это признак сильных, совершенных натур, в которых

имеется избыток пластической, образовательной, исцеляющей и позволяющей

забыть силы. Именно такой человек одним движением сбрасывает с себя много

бесов, которые внедряются в другого; только в данном случае и возможна

настоящая "любовь к своим врагам" Здесь Ницше подразумевает известную

христианскую заповедь: "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих

вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих

вас". Как много уважения проявляет благородный человек по отношению к своим

врагам! - а такое уважение уже является мостом к любви… Он требует себе

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5