Во-первых, с точки зрения общих подходов действия большевиков вполне укладывались в ту логику централизации, которая была характерна для всего периода, начиная со вступления России в Первую мировую войну. Отражая господствующие в ту пору настроения, еще эксперты царского правительства заявляли: «Война выдвинула на первый план социальной жизни государство как господствующее начало, по отношению к которому все другие проявления общественности становятся в положение служебное», причем это «организационное творчество... оставит свое наследие мирному времени в том или ином виде». Уже в этот период выявилась склонность государства прибегать к административному и репрессивному вмешательству, а не опираться на равноправное сотрудничество с промышленными кругами. А видный деятель Временного правительства П.И. Пальчинский в своих предложениях к программе действий власти предвосхитил основные принципы хозяйственной идеологии большевиков в период «военного коммунизма»: принудительное изъятие и перераспределение продукции, принудительные государственные заказы, право на секвестр предприятий, введение трудовой повинности, существенное ограничение доходов предпринимателей.
Во-вторых, большевики в своей практической деятельности продолжали внедрение тех инструментов, к которым прибегали, хотя и не столь последовательно и твердо, и царское правительство, и временное. Наиболее наглядным примером явилась здесь хлебная монополия. До прихода к власти большевиков неоднократные попытки использовать эту меру не приводили к успеху, причины чего были достаточно очевидны. «И при старом режиме, когда царское правительство не стеснялось мерами принуждения и насилия, обязательная разверстка хлеба... провалилась с треском. Дальше старому правительству оставалось только одно: производить в деревне повальные обыски и повсюду отбирать хлеб силой, не останавливаясь ни перед чем. Но на такую прямолинейность едва ли решилось бы даже царское правительство». Большевики решились, умело сочетая методы принуждения и опору на адекватные данной политике социальные силы. Уже Временное правительство стремилось расширить регулирующую деятельность государства, распространив госмонополию также на сахар и уголь. Оно же предприняло первые попытки перейти к планомерному регулированию производства. Централизаторские действия правительства были столь активны, что вызвали даже опасения некоторых социалистов, что пролетариат теряет время, отдавая возможности государственного регулирования классовому врагу.
Большевики, решительно используя методы, которые применяли их предшественники в российской власти, активно изучали и зарубежный опыт регулирования экономики, в первую очередь германский. Ленин специально подчеркивал роль преемственности в политике большевиков: «Пролетариат берет свое оружие у капитализма, а не «выдумывает», не «создает из ничего» (Ленин ПСС, т. 34, с. 310). Принудительное синдицирование, государственный контроль за производством и распределением сырья и готовой продукции, всеобщая трудовая повинность — все эти меры Ленин открыто призывал перенять из опыта Германии, придав им, естественно, по его мнению, другое классовое содержание. Он даже использует специальный термин — цельный социализм — понимая под ним соединение германской военно-хозяйственной системы с советской властью (Ленин ПСС, т. 36, с. 300).
В-третьих, меры большевиков в области банковской политики во многом учитывали опыт Парижской коммуны 1870-1871 годов.
По их мнению, одной из причин поражения Парижской коммуны было то, что она оставила Французский банк в руках буржуазии. Большевики, всегда уделявшие повышенное внимание опыту предшествующих революций и умевшие извлекать из него уроки, постарались не повторять ошибок Коммуны. Одним из первых актов революции 1917 года стал вооруженный захват Государственного банка и всех частных банков, национализация последних, а затем объединение их в единый Народный банк.
В-четвертых, переход к безденежному хозяйству во многом провоцировался тем, что безудержная инфляция подорвала доверие к деньгам. Крестьяне не хотели продавать продукты за обесцененные бумажные деньги, и большевики прекрасно об этом знали. Еще в мае 1917 года Ленин писал: «Крестьяне отказываются давать хлеб за деньги и требуют орудия, обувь и одежду. В этом решении заключается громадная доля чрезвычайно глубокой истины. Действительно, страна пришла к такой разрухе, что в России наблюдается, хотя и в менее сильной степени, то, что в других странах давно уже имеется: деньги потеряли свою силу» (Ленин ПСС, т. 32, с. 98). Были, по-видимому, и другие причины перехода к безденежному хозяйству: неспособность режима обеспечить изготовление достаточного количества денежных знаков, а также его стремление в условиях глубокого кризиса промышленности и острой нехватки продовольствия упростить систему снабжения городов, обеспечивая продуктами все население (в определенный период с дифференциацией по классовому признаку), а не только имеющих источники доходов. При этом теоретические дискуссии о судьбе денег весьма причудливо переплетались с событиями гражданской войны. Так, после того, как Колчак захватил в Казани эвакуированную туда большую часть золотого запаса Государственного банка, позиции сторонников отмирания денег усилились.
В-пятых, когда к этому вынуждали обстоятельства, большевики весьма объективно оценивали степень расхождения между их идеальной моделью и той реальной жизнью, которая их окружала. При том, что негосударственная торговля хлебом формально была запрещена и строго каралась, на деле горожане удовлетворяли значительную долю своих потребностей в продуктах питания за счет частной (то есть нелегальной) торговли. И это вполне официально признавалось лидерами большевиков, которые даже принимали некоторые меры, чтобы дать крестьянам возможность нелегально торговать хлебом'2. Радикальная власть осознавала свою неспособность удовлетворить безденежным путем даже самые насущные потребности населения, и поэтому в условиях все большей натурализацииснабжения городского населения денежная заработная плата сохранялась и устойчиво росла. В период «военного коммунизма» заработная плата являлась главной статьей расхода государственного бюджета России. Во многом то же отношение проявлялось и к нелегальной торговле золотом. В 1920 и особенно в 1921 году операции с золотом на «черной бирже» Москвы приобрели настолько распространенный характер, что цена золотой монеты регистрировалась советской статистикой труда.
Наконец, необходимо обратить внимание, что политика Ленина неоднократно критиковалась другими социалистами именно за ее несоответствие идеологии. Левые коммунисты уже в 1918 году резко отрицательно воспринимали ленинскую концепцию государственного капитализма, протестовали против механического применения опыта кайзеровской Германии или дореволюционной России, утверждая, что это является отказом «от типа управляющего с низов «государства-коммуны». Внутренний и международный авторитет большевиков был также серьезно подорван заключением сепаратного мира с Германией, который расценивался как предательство интересов мировой революции. При этом часть близких к большевикам социалистов — В.А. Базаров, АА Богданов и другие — заявляли о полной противоположности идеологии «военного коммунизма» задачам построения планомерного социалистического общества.
Нельзя недооценивать и обратное влияние политики «военного коммунизма» на идеологические установки большевистской партии. Именно под ее воздействием сложилась стратегическая линия на быстрый переход к безденежному хозяйству, тотальному обобществлению и централизации, что было гораздо менее характерно для большевиков в предреволюционный период. Оценка «военного коммунизма» как «предвосхищения будущего, прорыв этого будущего в настоящее» не только не была изжита при переходе к новой экономической политике, но в дальнейшем продолжала укрепляться и существенно повлияла на выбор путей развития страны.
Если идеология, оказывая значительное влияние, не играет решающей роли в определении политики радикалов, то необходимо разобраться, какие же задачи реально решает радикальная власть в своей практической деятельности. По нашему мнению, перед радикалами всегда стояли две главные задачи, и обе они чрезвычайно прагматичны: обеспечить социальную базу собственного режима и изыскать финансовые ресурсы.
В первую очередь радикалы должны постоянно заботиться о поддержании баланса интересов, достаточного для того, чтобы удержаться у власти. При этом в условиях высокой гетерогенности участвующих в революции сил социальная база радикалов оказывается крайне неустойчивой, подвижной, и требует от правительства постоянного маневрирования, способности находить взаимоприемлемые решения, создавать и воссоздавать коалиции и всегда быть готовым приспосабливать свою деятельность к новым социально-политическим композициям. Весьма показательна в этом отношении деятельность якобинцев. С одной стороны, они подтвердили введенное еще жирондистами регулирование цен на товары первой необходимости, а в дальнейшем существенно расширили этот перечень, часто меняя его в зависимости от обстоятельств — и это несмотря на не раз провозглашенное ими ранее негативное отношение к подобным действиям. Эти шаги якобинцев отвечали интересам сразу двух крупных социальных групп, участвовавших в революции: городских низов и значительной части крестьянства, которое само являлось покупателем существенной части потребительских товаров. С другой стороны, чтобы уравновесить эту политику и получить хотя бы частичную поддержку предпринимательских кругов, якобинцы провели в Конвенте решение о введении «максимума зарплаты», решительно подавляли стачки и продолжали придерживаться принятого еще в начале революции закона Шометта о запрете на организацию рабочих союзов.
Аналогичными задачами определялись и ограничения, накладываемые на возможности формирования и укрепления крупного фермерского хозяйства. Считалось, что крупное сельскохозяйственное производство больше ориентировано на извлечение собственной выгоды, чем на удовлетворение потребностей нации. А располагая лучшими условиями для хранения своей продукции, оно по сравнению с мелким производителем обладает и большими возможностями для спекуляции, для монополистического взвинчивания цен в городах. Отчасти подобные представления разделяли и сами яко-бинцы15. Но не по идеологическим или, по крайней мере, далеко не только по идеологическим причинам были они готовы реализовывать комплекс мероприятий, ограничивающих крупное производство в деревне. Эти меры были особенно привлекательны для правительства радикалов, поскольку в них пересекались интересы сразу нескольких социальных слоев: значительной части крестьянства, городского плебса и торговой буржуазии. Ограничение крупного частного производителя в деревне освобождало крестьянина от опасного конкурента, укрепляло позиции городских торговцев в приобретении сельскохозяйственных товаров в деревне (отчасти смягчая ограничения, связанные с Максимумом), а также, по общему мнению, способствовало удешевлению поставляемого в города продовольствия. Однако определенная свобода для развития крупного частного производства в деревне все же была сохранена. Отмененные еще Учредительным собранием ограничения на огораживания в дальнейшем остались в силе, и, более того, якобинцы сняли ограничения на размер сельскохозяйственного предприятия и даже провозгласили принцип «свободы сельскохозяйственной культуры».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
