Тем временем единство сил, составляющих социальную базу умеренных, становится все более иллюзорным. Два процесса активно протекают в этот период. С одной стороны, происходит быстрая структуризация революционного общества, его дифференциация в соответствии с интересами входивших в исходный блок социальных сил. С другой стороны, идет радикализация интересов участников революции, отчетливо формируется два противоположных полюса, к которым тяготеют недавно еще единые социальные группировки. Эти центры можно условно назвать «партией конца революции» и «партией радикализации революции».
Применительно к английской революции эти процессы хорошо иллюстрируются изменением соотношения социальных сил в парламенте в 1641-1648 годах. Как отмечает К. Хилл, наибольшее единство в Долгом парламенте наблюдалось в момент вынесения обвинительного вердикта по делу Страффорда в мае 1641 года, когда против проголосовало только 59 человек. Шесть месяцев спустя уже 148 парламентариев выступили против Великой ремонстрации7. А в ходе гражданской войны 236 человек в той или иной степени связали себя с роялистской партией (из них примерно 100 человек имели поместья в районах, контролировавшихся королевской армией) (Hill, 1962, р. 111). Д. Андердаун более подробно анализирует перегруппировку сил среди тех членов парламента, которые вступили в войну с королем. По его мнению, в 1642-1645 годах в парламенте существовали три основные группы: «партия мира», желавшая соглашения с королем почти на любых условиях; «партия войны», стремившаяся к полному поражению короля и глубокой реформации церкви и государства; и «средняя группа», которая хотела мира, но требовала дальнейших уступок со стороны Карла в области парламентского контроля над вооруженными силами и назначением министров. Каждая из этих «партий» насчитывала примерно 30 приверженцев, основную же массу парламентариев составляли «независимые», в целом поддерживавшие «среднюю группу», которой в этот период удалось превратить свои цели в цели всей парламентской партии. В 1644-1645 годах в Долгом парламенте сложились партии пресвитериан и индепендентов. Первая возникла на основе «партии мира» к которой примкнули отдельные члены «средней группы», все противники армии «нового образца» и осуществлявших власть на местах парламентских комитетов, все сторонники скорейшего соглашения с королем на выгодных для него условиях. Вторая была в сущности союзом между средней группой и радикалами и имела прочные связи с армейским руководством. Д. Андердаун подчеркивал, что критерии разделения между этими двумя партиями были не столько религиозными, сколько политическими, проводя различие между «религиозными» и «политическими» пресвитерианами, а также «религиозными» и «политическими» индепендентами. Пока союз со «средней группой» сохранялся, индепенденты могли успешно сдерживать и пресвитериан, и радикалов. Но с весны 1647 года начинают обостряться разногласия между верхушкой армии, радикализировавшейся под давлением снизу, и «средней группой», сдвигавшейся вправо. К осени эти разногласия обостряются, а к весне 1648 года наступает полный разрыв.
Во Франции сложившаяся на начальном этапе революции широкая коалиция социальных сил дала первые трещины еще в сентябре 1789 г., когда от нее откололась небольшая группа прежних революционеров, в первую очередь включавшая в себя представителей либерального дворянства, которые были обеспокоены общим ходом революции и, в частности, насильственными действиями. «Что объединяло этих, как их стали называть, «монархьяров» (Monarchiens), так это желание положить конец Революции». С этого момента размежевание все больше набирало обороты. В начале 1790 года один из самых известных деятелей революции, граф Мирабо, устанавливает активные контакты с королевским двором и фактически становится тайным советником короля. Весной — летом 1791 года к остановке революции призывает так назь.заемый триумвират — влиятельная группа умеренных политиков, члены которой настойчиво проводят мысль о недопустимости ее дальнейшего углубления. Обострение вопроса о судьбе монархии и расстрел революционной властью демонстрации парижан на Марсовом поле вызвали новый кризис в среде революционеров, который в июле 1791 года привел к расколу Якобинского клуба — организации, первоначально объединявшей широкий круг противников абсолютизма. Часть его умеренных членов покинула клуб и основала новую организацию, получившую название Клуб фейянов. Параллельно нарастали и консервативные тенденции в деятельности властей: в сентябре 1791 года, после того как Людовик XVI поклялся в верности Конституции, Законодательное собрание провозгласило конец революции. Однако этот вывод оказался явно преждевременным — усиление консервативных веяний вызывало все большее недовольство левых сил. Размежевание продолжалось, воплотившись в противостоянии Горы и Жиронды в Законодательном собрании и Конвенте. Одновременно все большую роль в ходе революции приобретала самоорганизация радикальной парижской бедноты: с августа 1792 года Коммуна Парижа фактически становится самостоятельным центром власти. А в противовес этому в то же время консолидируется и активизируется внешняя и внутренняя контрреволюция.
Не менее, а зачастую значительно более сложные процессы перегруппировки сил, усиливающегося размежевания, поляризации характерны и для других революций. Рассмотрим причины, которые дают импульс этим процессам.
Во-первых, интересы участников любой коалиции рано или поздно неизбежно расходятся. Это обусловлено искусственностью исходного единства, построенного не на позитивной, а на негативной программе. Как только основная задача, объединившая различные силы, а именно свержение старого строя, оказывается достигнутой, база для объединения исчезает. Эта мысль достаточно банальна и часто встречается в литературе, посвященной различным революциям. Кроме того, процесс структуризации неизбежно ускоряется деятельностью раннего революционного правительства, которое, формально провозглашая политику в общих интересах, на деле весьма по-разному воздействует на положение различных слоев и групп. Интересы одних быстро реализуются, для них революция фактически уже завершена. Для других же революция только начинается — особенно для тех, кто, принимая активное участие в низвержении старого режима, вдруг обнаруживает, что их положение по ряду позиций существенно ухудшилось. «Манифест бешеных», представленный в Конвент уже после победы якобинцев, четко выражает эти настроения: «Богатые уже четыре года пользуются выгодами революции; торговая аристократия, более ужасная, чем аристократия знати, угнетает нас, и мы не видим конца их вымогательствам...». Особую роль начинают играть и сторонники прежнего режима, которые, после первоначального шока, постепенно консолидируются и приступают к активным действиям.
Во-вторых, в ходе революции обостряются экономические проблемы. Это связано и с тяжелым финансово-экономическим наследием, оставшимся от старого режима, и с объективными сложностями приспособления экономики к новым экономическим регуляторам и новой структуре спроса, и с ошибками самого правительства умеренных. Ухудшение экономических условий происходит разными темпами в различных революциях. Там, где умеренные оказываются способными на определенный период стабилизировать ситуацию, их положение на время укрепляется. В противном случае они быстро сходят с исторической арены. Напомним, что во Франции правление умеренных продолжалась несколько лет, в России же 1917 года — лишь несколько месяцев.
В-третьих, на фоне перегруппировки и размежевания политических сил происходит общая радикализация масс. Иллюстрацией этого процесса может быть, например, резкое возрастание роли большевистской партии в России: с февраля по октябрь 1917 года, когда ее численность увеличилась с 25 до 300 тысяч человек. В чем причины подобной радикализации?
Первоначальный период революции сопровождается крайне высоким уровнем ожиданий быстрого улучшения общей ситуации в стране, торжества социальной справедливости, экономического процветания. Контраст этих ожиданий с действительностью оказывается разительным — ухудшение экономического положения, несправедливое, по мнению многих, распределение «завоеваний революции». Расхождение между ожидаемым и действительным, которое в теории революции называют «относительные лишения» (relative deprivation), считается важнейшей предпосылкой массового на-силия. Нам представляется, что на первом этапе революции данный фактор играет принципиальную роль в радикализации масс. Даже если проблемы, которые объективно ухудшают общую ситуацию, не имеют никакого отношения к революционному процессу и связаны, например, с неурожаем либо тяготами войны, вину все равно возлагают на революционное правительство. И на смену всеобщему энтузиазму приходит нарастающее разочарование. Все более активно циркулирующие слухи о надвигающемся голоде и холоде, все громче звучащие слова «раньше было лучше» являются вполне адекватным индикатором приближающегося падения умеренных.
Совокупность всех этих процессов порождает ситуацию, которую К. Бринтон характеризует как двоевластие: «...когда первая стадия революции завершена, борьба между умеренными и радикалами превращается в борьбу между двумя соперничающими государственными машинами». Нам представляется, что это не совсем верно. Фактически умеренные испытывают противодействие с двух сторон — и справа, и слева; и со стороны тех, кто требует углубления революции, и со стороны тех, кто считает, что революция дала слишком много воли народу и пора уже навести порядок. Центристская, средняя линия, которая еще недавно, казалось, устраивала всех и могла примирить все интересы, вдруг оказывается не устраивающей никого. Базовые ценности демократии и свободы быстро теряют поддержку, ассоциируясь с нерешительностью и мягкотелостью. А «самое популярное правительство» внезапно становится самым непопулярным, ответственным за углубление кризиса и потому лишенным всякой поддержки.
Осознавая, что социальная база неуклонно размывается, власть умеренных начинает метаться. Опасаясь усиления радикальных настроений и потери контроля за движением низов, она идет на силовое подавление тех, кто выступает за углубление революционных преобразований. История знает тому яркие примеры: расстрел мирной демонстрации парижан на Марсовом поле в июле 1791 года, июльский расстрел 1917 года в Петрограде. Одновременно усиливаются настроения в пользу компромисса со старым режимом, даже ценой существенных уступок. Умеренные, неспособные полностью порвать с теми принципами и ценностями, ради которых, по их представлениям, совершалась революция, и с программой, предполагавшей соединение всего лучшего из старого и из нового, оказываются неготовы пойти на установление жесткой диктатуры. Очень показательна в этом отношении жалоба главы Временного правительства А.Ф. Керенского: «Мне трудно, потому что я борюсь с большевиками левыми и с большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других... Я хочу идти посередине, а мне не помогают». Так же были растеряны и военоначальники английской парламентской армии, не желавшие ни воевать с королем, ни пойти ему на принципиальные уступки.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
