Сократ был единственным членом Совета, который несмотря на разгоревшиеся
народные страсти и прямые угрозы привлечь заодно к ответственности и тех,
кто противится осуждению стратегов одним общим списком, стойко и до конца
отстаивал законную процедуру разбирательства дела. В день, когда он был
дежурным главою Совета (эпистатом), нарушение законности было пресечено. Но
на следующий день, при другом эпистате, все стратеги были огульно
приговорены к смерти одним поднятием рук на народном собрании.
В перепитиях дела стратегов ярко проявились характерные черты поведения и
Сократа - убежденногозащитника законности даже в обстановке всеобщего
отступления от нее, и афинского демоса - склонного к поспешным акциям и
непродуманным мероприятиям, к чувству мести и расправы. Подверженного
страстям и эмоциям, часто прибегавшего к суду скорому, но далеко не
праведному, незаконность которого очень быстро становилась очевидной и ему
самому. Эти качества Сократа и афинского демоса были еще раз в их
напряженном столкновении трагично продемонстрированы в деле самого Сократа.
Дело стратегов разбиралось в условиях господства в Афинах демократии. А
вскоре после окончания войны, когда к власти в городе при поддержке
спартанцев пришла олигархия и установилась «тирания тридцати» во главе с
Критем, Сократу выпало новое испытание, и он вновь показал свою
человеческую порядочность, гражданское мужество и верность своим принципам.
Сократ и Критий уже давно знали друг друга. В молодости Критий некоторое
время был слушателем Сократа, вращался в его окружении. Кстати, позднее
обвинители Сократав качестве примеров пагубности сократовских бесед и
поучений отмечали вредную для Афин политическую деятельность таким
«учеников» Сократа, как Критий и Алкивиад. Это, однако, была ложная
оценка. Правда же состояла в том, что вопреки усилиям Сократа и Критий, и
Алкивиад, одержимые жаждой власти и чувством собственного превосходства над
остальными, занялись политическими интригами, как только к этому
представилась возможность. А уж исполителями сократовких идеалов их никак
не назовешь.
По своим политическим воззрениям Критий был весьма далек от Сократа. Его
взгляды примыкают к позиции таких, скажем, софистов, как Антифн, Фрасимах,
Калликл, которые обосновывали естественное право сильного на власть и с
этих позиций атаковали положительное законодательство как нечто условное и
искусственное.
Еще в молодые годы, будучи в окружении Сократа, Критий мало считался с
его наставлениями и советами. Неприязнь между ними особенно углубилась в
связи с сократовским изобличением порочности любви Крития к некоему
Евтидему. Страсть Крития Сократ публично назвал свинской, и Критий затаил
на него злобу.
Установление власти «тридцати» и их тираническую расправу над неугодными
гражданами Сократ встретил резко критически. Имея в виду участившиеся при
правлении «тридцати» казни, Сократ в одной из бесед заметил, что для него
«кажется странным, если человек, взявшись быть пастухом стада коров и
убавляя и ухудшая их, не сознается, что он плохой пастух; но что еще более
для него странно, если человек, взявшись быть начальником в государстве и
убавляя и ухудшая граждан, не стыдится этого и не сознает, что он плохой
начальник.» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе.)
Доносчики довели слова Сократа до верхушки нового правления - Крития и
Харикла. Последние вызвали дерзкого и словоохотливого старца (Сократу к
этому времени было уже 65 лет) и напомнили ему свой закон, запрещавший
вести беседы с юношеством. Сократ в иронической манере спросил, можно ли
уточнить содержание запрета. Критий и Харикл согласились дать ему
соответствующие разъяснения, и между ними состоялась прелюбопытная беседа,
в ходе которой Сократ припер к стенке тиранов, заставив их скинуть маску
законников и прибегнуть к прямым угрозам.
Продолжая преследовать Сократа, тираны, правда, не решились напрямую
расправу с ним. И не сказать, что им было не до него. О нем помнили, его
хотели сломить, дискредитировать. Так, Сократу и четырем другим гражданам
тираны велели доставить с Саламина в город для казни Леонта Саламинского.
Леонт был одним из известных руководителей афинского флота и
добропорядочным гражданином. Он участвовал в подписании мира, заключенного
Никием со спартанцами, а в Аргинусском сражении был в числе афинских
военачальников. Как сторонник демократии Леонт выступал в свое время
против олигархического «правления тридцати», опасаясь мести олигархов,
удалился на Саламин.
Сократ, как, впрочем, и другие афиняне, понимал, что в случае с Леонтом
речь шла об очередной расправе правителей над неугодным им лицом. Ясно было
ему и то, что правители, привлекая его и других граждан в качестве
исполнителей своих произвольных приказов, стремились так или иначе
замарать всех причастностью к своей кровавой политике, распространить вину
и ответственность за проводимые по их приказу деяния на многих, связав тем
самым возможно большее число людей преступной круговой порукой и используя
их в качестве своих подручных и послушной опоры.
Для тиранов было, конечно, весьма заманчиво впрячь в колесницу своих
расправ «мудрейшего из греков». Мысль о привлечении его к мероприятиям
власти исходила, скорей всего, от Крития; во всяком случае, без одобрения
последнего дело не обошлось. Критию, этому софисту и тирану в одном лице
человеку незаурядному и порочному, представился случай задать праведному
Сократу грязную работенку приспешника.
Но Сократ вновь разочаровал правителей. Когда пятеро афинян, получивших
приказ об аресте Леонта, вышли из Тола (правительственного здания) на агору
(афинскую городскую площадь), один из них отделился от группы и пошел к
себе домой, вместо того чтобы отправится с остальными на Саламин. Это был
Сократ. И не было его вины в том, что Леонт был все-таки доставлен и
казнен.
На арене публичной жизни, как и в частном кругу, Сократ не был железным
приверженцем догмы, но оставался человеком твердых убеждений. Смена
партий у руля афинской политики преподносила ему все новые сюрпризы, но
он был верен себе, своей внутренней оценке внешних событий. Во всех
случаях заступничества - за стратегов при демократии, за Леонта при
тирании и т.д. - он защищал закон и справедливость против беззаконий.
Однако, по сути, основным публичным делом Сократа была, разумеется, не та
или иная эпизодическая стычка с властями по внешнему поводу, а его
философствование, приведшее в конечном счете к судебному процессу над ним
самим. И главный «публичный» день Сократа еще впереди.
СЕМЬЯ И ДЕТИ
На вопрос о том, следует ли жениться или нет, Сократ, говорят ответил: «Как
бы ни поступил, все равно будешь раскаиваться».Сам он обзаводиться семьей
не спешил и вступил в брак когда ему было за сорок. Это произошло, видимо
в 20-е годы, скорей всего, после окончания «Архидамой войны». Исследователи
не раз указывали, что будь Сократ женат на Ксантиппе ранее 423 г. до н.э.,
Аристофан не упустил бы случая использовать образ сварливой Ксантиппы в
своей комедии «Облака», поставленной на сцене в 423 г. до н.э. Кроме того,
известно, что во время суда над Сократом (399 г. до н.э.) старший сын его,
Лампрокл, был молодым человеком лет двадцати, а младшие сыновья, Софрониск
и Менексен, были еще малолетними детьми.
Менее определенны сведения о жене Сократа. Планто и Ксенофонт упоминают
лишь о Ксантиппе как его супруге, тогда как, по Аристотелю, у Сократа было
две жены: первая - Ксантиппа, мать старшего сына Лампрокла, и вторая жена
- Мирто, мать Софрониска и Менексена. Есть еще версия, по которой первой
женой была Мирто, а не Ксантиппа, высказанная Диогеном Лаэртским.
Мирто была дочерью известного афинского государственного деятеля Аристида,
прозванного Справедливым. Отец ее был подвергнут остракизму и умер в
крайней бедности. Сократ же якобы из уважения к памяти Аристида женился на
его дочери, не имевшей никакого приданого и оказавшейся в трудном
положении.
Но в разного рода сведениях о семейной жизни Сократа чаще всего именно
Ксантиппа фигурирует в роли его жены, причем - весьма сварливой и
докучливой. По поводу многочисленных анекдотов о ее скандальном характере
остается, видимо, согласиться с тем, что дыма без огня не бывает.
Во всех расказах, касающихся семейных неурядиц и стычек, Сократ держится
подчеркнуто терпимо и миролюбиво. Наскоки Ксантиппы он встречает сиронией и
шуткой. Когда однажды под конец брани Ксантиппа окатила своего мужа водой,
он, обращаясь к зрителям этой сцены, лишь заметил: «Разве я не говорил,
что вслед за громом Ксантиппы следует дождь?!».
Киник Антисфен в шутку спрашивал Сократа, почему он, считая, что
способности женщин и мужчин одинаковы, не воспитал Ксантиппу и продолжает
жить с «женщиной, сварливее которой ни одной нет на свете» Отвечая в том же
тоне, Сократ заметил: «люди, желающие стать хорошими наездниками... берут
себе лошадей не самых смирных, а горячих... Вот и я, желая быть в общении с
людьми, взял ее себе в том убеждении, что если буду переносить ее, то мне
легко будет иметь дело со всеми людьми».
Ее имя и поныне является нарицательным. Но будем справедливы к этой
женщине. Нельзя сказать, что у Ксантиппы, обычной, вообще говоря, жены, не
было никаких оснований для недовольства мужем, который целые дни проводил
со своими друзьями и знакомыми. Если она была женой, далекой от философских
увлечений и проповеднической деятельсности мужа, то и он был мужем,
переложившим на супругу все заботы о домашнем хозяйстве и воспитании детей.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
