Рефераты. Сократ






Оказывается, что и бездействие «привычного знамения» многозначительно: если

«божественное знамение» не останавливает Сократа и не запрещает ему что-

либо говорить и делать, тем самым оно молчаливо склоняет его к этому либо

же предоставляет полную свободу действия.

Отсюда можно сделать вывод, что между ксенофонтовской и платоновской

характеристиками даймониона Сократа нет столь существенного различия, как

принято считать. Это и позволяет трактовать даймонион Сократа в

рационалистическом духе, т.е. в качестве метафорического обозначения голоса

собственных совести и разума, или же аллегорического выражения собственного

здравого смысла. Тем не менее подобная интерпретация верна лишь отчасти.

Дело в том, что даймонион Сократа основан на иррациональной вере в

божество, на допущении тесной связи внутреннего «голоса» с вне и независимо

существующим божеством. Это обстоятельство придает сократовскому даймониону

новую черту, новое измерение и заставляет предполагать, что даймонион — это

своего рода полумифологическое олицетворение и полуметафорическое выражение

всеобщего (истинного и объективного), содержащегося во внутреннем мире

человека, в его разуме и душе. «Ведь и душа есть нечто вещее», — говорит

Сократ в «Федре». Поэтому Сократ не только осознает присутствие в себе

даймониона, но и живо его представляет, чувствует и переживает как некую

высшую реальность, как божественное знамение. Отсюда напрашивается вывод

насчет феномена Сократа, его даймония: хотя Сократ не может выразить

всеобщее в слове, в рациональном определении, тем не менее он (как и его

собеседник Лахес) чувствует, что искомое общее понятие (например, мужество)

имеется в нем. То, что не удается Сократу выразить в словах и понятийных

определениях, он улавливает как «божественный голос», звучащий в нем самом,

исходящий из глубин его души, его разума и совести. «Божественное» в душе и

есть, согласно Сократу, даймонион.

Согласно духу учения Сократа, выбор образа действия, сообразованного с

требованиями всеобщего нравственного закона, делает людей творцами своей

судьбы. Однако афинский философ, оставаясь религиозным человеком, старался,

по словам Ксенофонта, «узнать волю богов посредством гаданий». Вместе с тем

Ксенофонт сообщает, что Сократ считал необходимым обращаться к гаданиям и

вопрошать прорицателей (оракулов) лишь в тех случаях, когда исход

предпринимаемого дела оставался неизвестным.

В сообщениях Ксенофонта обращает на себя внимание мысль Сократа о

необходимости различать то, что зависит от самого человека, и то, что от

него не зависит. В этой мысли заключен вопрос о границах свободы (и

несвободы) человека, о возможности сделать правильный выбор образа

действия. По высказываниям Сократа, представленным Ксенофонтом, в одних

случаях выбор образа действия зависит от самого человека, его знаний, сил и

способностей, в других — от богов, неподвластных человеку. Человеку

подвластно лишь то, чем он обладает. Таким образом, человек свободен лишь в

той мере, в какой он знает самого себя, свои силы и способности, в какой он

в состоянии сделать правильный выбор на основе приобретенных знаний и

опыта. И если речь идет о нравственном поведении, то разумный выбор будет

означать, что «добродетель есть знание».

В следующей главе мы рассмотрим более подробно этот тезис, считающийся

одним из моральных парадоксов Сократа.

IV. «Добродетель есть знание»

«Нет ничего сильнее знания, оно

всегда и во всем пересиливает и

удовольствия, и все прочее»

Сократ

Со времени Сократа прошло более чем два тысячелетия, однако впервые

поставленный им вопрос об отношении знания к добродетели все еще продолжает

волновать людей.

В диалоге Платона «Протагор», который рассматривается как завершение

раннего (сократовского) периода творчества Платона, Сократ, обращаясь к

Протагору, говорит: «Ну-ка, Протагор, открой мне вот какую свою мысль: как

относишься ты к знанию? Думаешь ли об этом так же, как большинство людей,

или иначе? Большинство считает, что знание не обладает силой и не может

руководить и начальствовать: потому-то и не размышляют о нем. Несмотря на

то, что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им

управляет, а что-либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда

скорбь, иной раз любовь, а чаще — страх. Таково ли примерно и твое

мнение о знании, или ты полагаешь, что знание прекрасно и способно

управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто не

заставит поступать иначе, чем велит знание, и разум достаточно силен, чтобы

помочь человеку?»

Аристотель же, характеризуя этические взгляды Сократа и Платона, пишет:

«Он (Сократ), представив добродетели отраслями знания, отрицал неразумную

часть души, а вместе с этим — и страсть, и характер. После него Платон

верно разделил душу на разумную и неразумную части и сообразно этим частям

истолковал добродетели».

Информация Аристотеля ценна прежде всего тем, что помогает разграничить

воззрения Сократа и Платона, позволяет выделить из творческого наследия

Платона то, что принадлежит Сократу. Кроме того, в ней Аристотель

определяет этику Сократа как безусловный рационализм (интеллектуализм). Об

интеллектуалистической этике Сократа Аристотель говорит и в своей

«Никомаховой этике».

Следует кое-что сказать об этической терминологии греков. Это позволит

лучше разобраться в столь сложном вопросе, каким является вопрос о

взаимоотношении знания и добродетели у Сократа.

Рассмотрим употребление термина аrete в V в. до н. э. Обычно «арете»

переводится на русский язык как «добродетель». Такой перевод является не

совсем точным, так как у самих греков диапазон использования «арете» был

крайне широким и с помощью этого термина они обозначали не столько

«добродетель» (т.е. высокие нравственные качества), сколько «совершенство»

в чем-либо и превосходное выполнение своей функции и назначения (причем не

только человеком, но и каким-либо орудием производства). Поэтому греки под

термином «арете» могли подразумевать не только «добродетель», но и

«достоинство», «благородство», «доблесть», «заслугу», «добротность»,

«прекрасную организованность» и т.п.

И если вести речь о термине «совесть», то оказывается, что в этическом

языке греков не проводилось заметного различия между «сознанием» и

«совестью».

Советский исследователь В.Н.Ярхо, рассматривавший этот вопрос на

материале аттической трагедии, показал, что герои Эсхила, Софокла и даже

Еврипида больше говорят об осознании содеянного, чем об угрызениях нечистой

совести, больше о «стыде» и «позоре», чем о «совести» в собственном смысле

слова: «Осознание — феномен чисто интеллектуальный, совесть — в огромной

степени эмоциональный, — писал Ярхо, — Стыд предполагает в первую очередь

оценку извне, совесть — изнутри; русское сочетание: «ни стыда, ни совести»

очень хорошо передает эту разницу».

Таким образом, можно заметить, что греки тяготели к интеллектуализму не

только в понимании совести, но и в понимании добродетели и вообще других

явлений нравственности. Наблюдаемый интеллектуализм сказался и в тезисе

Сократа о добродетели как знании.

За исходную посылку своих рассуждений о добродетели как знании Сократ

брал разум в качестве решающего признака, отличающего человека от животного

и вообще от всех живых существ. Из этой посылки вполне логично следовал

вывод о том, что человек благодаря разуму ставит перед собой определенные

цели и задачи; опираясь на приобретенные знания и навыки, он стремится

реализовать свои намерения; чем полнее знания человека и чем выше его

квалификация, тем успешнее он решает свои задачи и тем больше он

удовлетворяет свои потребности.

Сократ считал, что только знание позволяет человеку разумно

использовать средства, которыми он располагает, например богатство и

здоровье, для достижения благополучия и счастья. Отсюда он строил следующий

силлогизм: богатство и здоровье сами по себе ни добро (благо), ни зло. Они

становятся тем или другим в зависимости от знания или невежества. Стало

быть, знание — благо, невежество — зло. Однако Сократ не останавливался на

этом выводе. В «Евтидеме» и в особенности в «Хармиде» Платона, говоря,

что знание есть благо, Сократ считает, что знание знанию — рознь: одно дело

— знание в производительной деятельности, например, плотника или кожевника,

а другое — знание в области политического управления, направленного на то,

чтобы «сделать людей добрыми», не говоря уже о знании добра и зла в сфере

нравственности, где оно по своей ценности превосходит все другие виды

знания. Для Сократа этическое знание носит всеобъемлющий характер: оно есть

знание того, что составляет счастье и определяет правильный выбор линии

поведения и образа деятельности вообще для его достижения.

Сократ считал неправомерным проведение полной аналогии между этическим

поведением и практической деятельностью, например по изготовлению вещей. О

невозможности такой аналогии свидетельствует и то огромное значение,

которое Сократ придавал этическому знанию по сравнению с другими видами

знания. Однако выдвижение этического знания на первый план и ограничение

аналогии между этическим поведением и практической деятельностью,

наблюдаемые у философа, придавали его тезису о добродетели как знании,

пожалуй, еще более парадоксальный характер, чем это было в начале его

Страницы: 1, 2, 3, 4



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.