примере президента, ставшего диктатором-самодуром,

институционализированные политические действия все больше и больше

вытесняются непосредственными и спонтанными порывами, отражающими

стихийную волю к господству данного человека и его "группы сверстников"

(простейшей социальной общности). За скобками, это уже другая

проблема, остается вопрос, кому и почему в данном случае выгодно

использовать и усугублять деинституционализацию президентства. Важно

отметить только, что институционализация и деинституционализация при всем

их жизненном значении для непосредственно вовлеченного политического

диктатора имеют и общее системное значение для всего политического целого.

Широкая и углубляющаяся деинституционализация вызывает аномию,

т.е. такое состояние большинства политических диктаторов, когда они

последовательно или непроизвольно уклоняются от выполнения известных им

институционализированных правил и норм.

Аномия фактически равнозначна эрозии политической системы, подрыву

политических начал и отношений, возобладанию дополитических, чисто

социальных императивов поведения. Политическое сообщество все больше

деградирует в некую аморфную общность, в лучшем случае гигантский аналог

"группы сверстников" или "малой группы", а в худшем - подобие "зоны"

или даже гоббсовской "войны всех против всех".

С другой стороны дополитические по природе непосредственные

узкосоциальные действия и отношения являются необходимой предпосылкой

образования собственно политических действий и отношений, а значит и

институтов. Ключевое значение в этом случае приобретает социализация,

включение индивидов в круг своих (социальное сообщество). Социализация,

однако, происходит уже в самых простых общностях. Она распространяется,

конечно, и на более сложные общности, например, на политические

сообщества. В этом случае природа социализации существенно изменяется.

Речь идет уже не просто об интеграции в некую общность, но и об определении

своего места в ней, об отношении не только к целому, но и к отдельным

институтам. В этом случае следует говорить о политической социализации

как о совершенно своеобразном феномене, существенно отличном от простой

социализации.

Предложенные доводы не означают, что нижним, дополитическим слоем

можно было бы пренебречь. Это было бы наивной и непростительной ошибкой.

Дополитическая стихия не только не отбрасывается, но полностью

сохраняется, проникая во все поры политической системы. Она, конечно,

несколько трансформируется, рационализуется и "цивилизуется" при этом.

Более того социальная стихия существенно воздействует на целостность

политической системы. Конкретные примеры вскрыты в описании Карлом

Шмиттом значения оппозиции свой/чужой в политике, хотя эта оппозиция

обладает несомненной дополитической природой.

Боязнь аномии с одной стороны и давление слишком высоких требований

к политической личности с другой порождают различные неврозы в политике,

наиболее типичным среди которых является "бегство от свободы"(Э.Фромм).

Фашизм и другие формы тоталитаризма дают немало примеров подобного бегства

от свободы. Процесс излечения от подобных политических неврозов связан с

развитием личностного начала в политике. С другой стороны развитие

современной личности невозможно без использования потенциала

политического участия. Никакая экономическая изощренность или культурная

утонченность не в состоянии сегодня компенсировать недостаток способности

свободно оперировать политическими нормами и ролями, эффективно

использовать политические права и свободы. Эти способности являются

неприменной принадлежностью современного человека.

И в силу унаследованной традиции, и в силу своих сущностных свойств

государство и гражданское общество с самого начала эпохи модерна резко

обозначили противоположность своих устремлений, между ними проявлялось

открытое и явное противоречие.

Уже больше двух столетий политическая мысль бьется над проблемой

разрешения этого противоречия. Предлагались окончательные и

бескомпромиссные способы ее решения: огосударствление общества

(этатизм, государственный социализм) или, напротив, обобществление

государства (крайний эгалитаризм, анархизм, марксистское "отмирание

государства"). При полной противоположности своих идейных традиций и

нравственных устремлений обе эти тенденции сходились в отказе от

признания рациональности разъединения-единства государства и гражданского

общества. В конечном счете обе крайности, обе тенденции сошлись в

утверждении всевозможных версий тоталитаризма.

Гораздо более логичным и перспективным представляется признание

естественности и рациональности разъединения-единства государства и

гражданского общества. С этой точки зрения проблема заключается не в

том, чтобы разрешить противоречие путем уничтожения одной из его

сторон (типичный для примитивной, силовой политики образ мышления), а в

том, чтобы регулировать это противоречие, использовать его как

политический инструмент. Для этого предлагались и

использовались различные пути: введение посредничающих институтов, в

частности, промежуточных государственно-общественных систем (возрожденные

на новой основе корпорации, профсоюзы, местные общины, партийные системы и

т.п.).

Возможен, конечно, и третий подход: форсированное превращение

гегемонии в абсолютное господство. Это делается, например, путем

отождествления интересов рабочего класса с национальными интересами,

или путем конструирования некого фантомного национального интереса

и его партии (национал-социализм и прочие версии фашизма). Так

возникает однопартийная система как чистая и безусловная гегемония-

господство.

Отечественный тоталитаризм дал, вероятно, одно из наиболее

отчетливых и ярких проявлений последовательной смены различных типов

тоталитарности. В немалой степени это связано с тем, что модернизация

была в высшей степени форсированной, однобокой и поверхностной, а также

тем, что сохранились значительные осадки тоталитоидности не только внизу

(крестьянская община), но и наверху (неразделенность власти), а также

во всей политической системе (самодержавный принцип).

Преодоление тоталитарных дисфункций модернизации прежде всего

предполагает восстановление и максимальное обогащение потенциала

разнообразия политических действий, ролей, институтов и в целом

символических форм опосредования. Этот процесс и является демократизацией.

Название, вероятно, не самое удачное, т.к. оно невольно акцентирует

внимание на комплексе политических явлений, связанных с прямым, минимально

опосредованным участием всей совокупности граждан (массы, образованной по

образцу дополитической социальной общности, рода) в принятии политических

по своей природе решений. А это как раз то, на чем паразитирует

тоталитаризм.

Демократизация же и современная демократия по своей сути есть

соединение всех возможных и так или иначе испытанных форм политического

опосредования действий и форм организации. Эту идею несколько

парадоксально заострил У.Черчилль, выступая в британском парламенте 11

ноября 1947 года. "Демократия, - сказал он, - самая плохая форма

правления, если не считать все остальные, которые время от времени

подвергались проверке". Демократия плоха своей всеядностью (плюрализмом,

толерантностью). Это влечет множество неизбежных издержек, например,

например многократное дублирование функций, проработке множества

альтернатив и т.п. В результате система по определению не может быть

достаточно эффективной для того, скажем, чтобы "догнать и перегнать" или

"осуществить радикальную реформу", за пару лет втиснув страну в рамки

капитализма образца К.Маркса. Для эффективного решения таких задач как раз

и годится тоталитаризм. Он или подобные "однозначные" системы,

претендующие на максимальную эффективность, как раз и подвергаются, по

мысли Черчилля, проверке. Она обычно подтверждает эффективность

"однозначной" системы, но тут же показывает разрушительность, а то и

просто бессмысленность поставленных целей - перегоняя, убегая в какой-то

тупик, завоевывая новое "жизненное пространство", едва не лишились того,

что было, стремясь к "свободному рынку", рискуем форсировать тотальную

дезорганизацию. С точки зрения Черчилля лучше не искушать судьбу погоней

за небывалыми и сверхэффективными формами правления, а удовольствоваться

"худшим" - смешением того, что работает и позволяет пусть медленно, но

верно решать практические задачи.

Из вышеприведенного можно сделать выводы как о пагубном влиянии

тоталитаризма на развитие и рост общественных отношений, так и о его

выгодах, по сравнению с либерально-демократической моделью политической

культуры, в аспекте управления и контроля (хотя и тотального) страной.

Так, очевидно возросшее количество преступлений после отхода России от

тотальной политики к демократическим принципам управления государством и

официальным правозглашением либеральных свобод. Но при либерально-

демократической модели политической культуры, налицо явный рост

промышленности, благосостояния населения, при отмеченном выше росте уровня

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6