предпосылка всех свобод. Придавая первостепенное значение закону и порядку,

авторитету и дисциплине, они склонны высказываться за восстановление

авторитета и престижа власти и правительства. Они убеждены в том, что

современное общество нуждается в повиновении и послушании, и для достижения

этих целей государство вправе принимать соответствующие меры.

Все это, естественно, усложняет выявление политических предпочтений

основных категорий населения, особенно это касается государства и

важнейших государственно-политических институтов. политике вмешательства

государства в экономические и социальные процессы. Достижение ясности в

этом вопросе затрудняется также тем, что здесь противоречия, так сказать, в

горизонтальном разрезе совмещаются с противоречиями по вертикальной линии

между идеологическим и практическим, теоретическим и обыденным уровнями

сознания.

В либерально-демократической модели политической культуры

политическому плюрализму соответствует религиозный и идеологический

плюрализм. Здесь и религия, и идеология, которые при всех их различиях

эпистемологического, сущностного и концептуального характера в

методологическом плане представляют собой однопорядковые явления, отделены

от государства. Парламентская демократия с ее этно-культурным, социальным,

социокультурным и иными формами плюрализма не приемлет ни государственной

религии, ни государственной идеологии. Здесь идеология, равно как и

религия, отделена от государства, хотя, как представляется, нет каких-либо

законодательных актов, узаконивающих это положение. Признав плюрализм

интересов и партий, религиозных, этно-культурных, социально-экономических и

иных различий, нельзя не признать плюрализм идеологий или идеологических

течений в каждой отдельной стране, позиции которых по ряду важнейших

вопросов совпадают. Особенно это касается системообразующих аспектов. Такое

положение вещей и создает основу “единства в многообразии” , консенсуса по

основополагающим вопросам государственно-политического устройства.

При всех различиях и противоречиях было бы ошибочно представлять дело

таким образом, будто в каждой политической культуре существуют четко

разграниченные, фронтально противостоящие друг другу течения, между

которыми как бы пролегает непреодолимая стена. Дело в том, что во всех

главных политических партиях индустриально развитых стран как носителях

соответствующих политических культур присутствует сочетание социал-

демократических, либеральных и консервативных элементов. В данной связи не

может не обратить внимание тот факт, что само содержание, вкладываемое в

понятие “правые” и “левые”, “консерватизм” и “либерализм”, “радикализм”,

которые получили хождение в общественно-политическом лексиконе Запада в 19-

20 вв., их трактовка и толкование к настоящему времени претерпели

существенные, а в некоторых аспектах радикальные изменения. Например, уже

потерял убедительность принцип, согласно которому индивидуалистические

ценности жестко привязывались к правому, консервативному флангу идейно-

политического спектра, а коллективистские - к его левому флангу.

Все перечисленные компоненты (перечень их, естественно можно

дополнить) в совокупности составляют основную модель либерально-

демократической политической культуры - обобщенный и абстрагированный

идеальный тип, который проявляется в каждой конкретной стране или

регионе, в конкретных национально-исторических и национально-культурных

формах.

Если базовая модель либерально-демократической культуры с теми или

иными национально-культурными модификациями прочно утвердилась в наиболее

развитых странах Западной Европы и Северной Америки, то этого не скажешь о

регионе Южной Европы. В странах этого региона процессы ее утверждения

пробивали (а в ряде стран эти процессы продолжаются и поныне) дорогу с

существенными трудностями. Это объясняется прежде всего особенностями

социально-экономического и общественно-исторического развития региона, а

также той особой ролью, которую здесь продолжают играть традиции, обычаи,

ценности, унаследованные от многовековой и чрезвычайно богатой истории.

Запоздалый и неравномерный, растянувшийся на многие десятилетия процесс

утверждения в Южной Европе капиталистической формы производства, сильные

позиции монархии, аристократии, церкви в политической жизни, устойчивость

традиционных, по преимуществу консервативных, ценностей в общественном

сознании обусловили особую противоречивость и растянутость процесса

утверждения буржуазных общественно-политических структур и соответствующих

парламентских форм политической жизни.

Вплоть до 80-х гг. южно-европейский капитализм, по сути дела, не смог

достичь своей культурной и идейной гегемонии. Здесь сохраняют большую

значимость антикапиталистические по своей сути установки и ориентации, “на

равных” с буржуазно-либеральной шкалой ценностей существует другая,

добуржуазная социокультурная и идейно-политическая традиция. Однако, тот

очевидный факт, что весь набор ценностей, установок, ориентаций и т.д.,

составляющих политическую культуру южно-европейских стран, с переходом их -

сначала Италии после второй мировой войны, а затем во второй половине 70-х

гг. Испании, Португалии и Греции - на путь политической демократии и

буржуазного парламентаризма не мог исчезнуть бесследно и не оказать

влияние (порой существенное) на конфигурацию и сущность как новой партийно-

политической системы, так и самой политической культуры.

Авторитарно-тоталитарная модель политической культуры.

Во всех публикациях последнего времени в большей или меньшей

степени выражено стремление прояснить разрыв между феноменом

тоталитаризма и объясняющими его схемами. Специально концентрирует

внимание на этой проблеме Андерсон. Представляется логичным подойти к

решению проблемы путем различения отдельных сторон или аспектов

тоталитарного феномена. Это потребует введения некоторых терминологических

различений, смысл которых станет вполне ясен только в последующем

изложении.

Можно попытаться выделить некий тоталитарный принцип наиболее

универсальное и абстрактное выражение природы тоталитарного феномена.

Следующей, более богатой и конкретизированной, но сохраняющей

универсальность абстрактной схемой мог бы быть идеальный тип или,

точнее типы, которые удобно называть тоталитарностью, т.е. набором

сущностных черт, свойств, признаков тоталитарного феномена в его различных

проявлениях. Тоталитаризмом же могла быть названа более или менее

сознательно утверждаемая система реализации той или иной

тоталитоидности.

Все эти терминологические различения связаны с тем, что

тоталитарный феномен обычно рассматривается двояко. Предпринимаются

попытки отождествить его под именем тоталитаризма с Третим Рейхом,

например, или с СССР периода сталинщины и при этом трактовать казалось бы

все тот же тоталитаризм как идеальный тип, набор формальных признаков,

которые проявляются в феноменах лишь частично и с различной интенсивностью.

В первом случае уникальность исходного феномена не позволяет признать

тоталитаризмом никакой иной феномен, который столь же уникален и

своеобразен. Но это еще полбеды. Множество явно нетоталитарных черт

феномена окажутся необъяснимы и их придется как бы не замечать.

Во втором же случае мы напротив без труда найдем большее или меньшее

выражение черт идеального типа тоталитаризма в ог-ромном количестве

политических феноменов, однако даже самое полное совпадение реальных и

идеальных черт заведомо будет отличаться частичностью, множеством

отклонений и пустот. Каждый реальный феномен окажется лишь попыткой с

большей или меньшей полнотой проявить черты идеального типа. В результате

ни один феномен мы не сможем признать вполне тоталитарным, что кажется

недостатком в сравнении с первым случаем, т.к. там хотя бы один феномен

заведомо объявляется тоталитарным.

Некоторый релятивизм в трактовке тоталитаризма компенсируется

оценкой приближения или отдаления от идеального типа как отдельных

политических систем, так и их состояний. Целесообразно различать

тоталитаризм как явление, в котором с меньшей или большей полнотой

проявляются черты идеального типа или тоталитарности.

Существуют самые различные суждения относительно природы

тоталитаризма. Их довольно содержательный обзор содержится в статье Ю.И.

Игрицкого "Концепция тоталитаризма: уроки многолетних дискуссий на

Западе"//История СССР, 6, 1990, С.172-190. Наивно-натуралистическое

представление прежде всего улавливает наиболее бросающиеся в глаза внешние

приметы тоталитаризма, но в то же время отражает и некоторые существенные

моменты - непонимание ни тоталитарной личностью, ни системой иных

аргументов кроме насилия и равенства всех в тотальной небезопасности.

Другое, чуть более изощренное понимание заключается в интерпретации

тоталитаризма как закрытой системы жестких функциональных связей, как

социальной мегамашины, в которой каждый человек становится винтиком

(Ольшанский в "Полисе"). Здесь уже налицо тотальное поглощение личности

ролью, функцией.

Еще одно понимание тоталитаризма связано с его рассмотрением в

качестве системы всепроникающего контроля и встречного, добровольного

самоконтроля членов тоталитарного целого. Подобный тоталитарный контроль и

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6