непричастными предрассуждениям. Вопреки, он лишается всея своея силы, если
предлагаем будет людям предубежденным, легкомысленным и жестоковыйным[...]"
Это введение к Собранию сочинений Платона представляет собой первый
отечественный опыт анализа философии выдающегося греческого мыслителя.
При жизни Платона ходили слухи о том, что в Академии преподается в
устной форме особая тайная философия, о которой в диалогах ничего прямо не
говорится. Диоген Лаэртский свидетельствует:"Словами Платон пользовался
очень разными, желая, чтобы его учение не было легко уяснимым для людей
несведущих". Из этого следует, что Платон свои диалоги предназначал как для
сведущих, так и для несведущих. И действительно, любое иносказание
предполагает разделение читателей по крайней мере на двух типов. Их можно
назвать по разному Диоген называет их сведущими и несведущими, я - А. Т.
Геворкян называв их первыми и вторыми. Первые читатели не улавливают цели
иносказаний, или вовсе не воспринимают иносказаний; вторые же обнаруживают
иносказательный покров и выявляют то, что скрыто под различными Формами
иносказания. Сам Платон также разделял своих читателей на два типа. Об этом
свидетельствует Седьмое письмо, где он говорит:"Если бы показалось, что
следует написать или сказать это в понятной для многих форме, что более
прекрасного могло быть сделано в моей жизни, чем принести столь великую
пользу людям, раскрыв всем в письменном виде сущность вещей? Но я думаю,
что подобная попытка не явилась бы благом для людей, исключая очень
немногих, которые и сами при малейшем указании способны все это найти". Из
этого можно видеть, что сам Платон разделял своих читателей на "многих" и
"немногих". Именно на этих немногих и рассчитывал Платон при построении
сложной структуры диалогов, в которых под различными формами иносказания он
скрыл свои подлинные воззрения.
Начиная с древности в платоноведении существовала точка зрения,
согласно которой диалоги - экзотерические (внешние) сочинения не содержат в
явном виде эзотерических (внутриакадемических) учений, которые
преподавались ученикам Платона устно и хранились в тайне от внешнего мира.
В этом свете основной проблемой платоноведения стало выявление соотношения
двух Платонов: автора диалогов и наставника Академии. Об этом
свидетельствует, в частности; А. Клеванов, который в 1861г. писал: "Было
высказано некоторыми довольно странное мнение, будто и из подлинных
сочинений Платона нельзя извлечь истинного понятия об его учении, что оно в
полной ясности преподано им тайно только ученикам его, а в сочинениях
внутренний смысл учения скрыт под намеками и образами, частью с умыслом,
частью из осторожности". Сам А. Клеванов называет эту точку зрения странной
и, вероятно, солидаризируется со Ф. Шлейермахером, который, как утверждает
А. Клеванов, опроверг эту догадку и с его времени почти потеряли в нее
веру. И действительно, Ф. Шлейермахер в XIX веке был авторитетным теологом
и своими переводами сочинений Платона на немецкий был известным и в
платоноведении. Он своими интерпретациями христианизировал Платона, а
свидетельства Диогена Лаэртокого и других он объявил несерьезными
анекдотами ненаучной традиции и категорически отверг их. Воззрения.
Ф. Шлейермахера о Платоне оставались господствующими в XI Яз. В
особенности трудно было выйти из-под его влияния мыслителям христианской
направленности. В этом отношении интересна позиция Гегеля, который отверг
концепцию двух Платонов: "Это, впрочем, дурное различение, так как
получается вид, будто у Платона были две философии: одна для внешнего мира,
для людей, а другая - внутренняя, сохраняемая для интимного круга". Он
полагал, что у Платона одна философия. Однако, его интуиция исследователя
заставляет его частично признать то, что он в общем отвергает: "Но
эзотерическим является спекулятивное, которое, хотя бы оно было написано и
напечатано, все же, не будучи тайной, остается сокрытым для тех, кто не
хочет делать усилия мысли". Таким образом, Гегель фактически признает, что
диалоги Платона рассчитаны на читателей двух типов: тех, которые не делают
усилия мысли и тех, которые, делая усилие мысли, правильно понимают
спекулятивное сокрытое.
В ХХв. эзотерические тенденции в платоноведении начали усиливаться. В
1912г. В. Егер безоговорочно провозгласил, что настоящая философия Платона
не может быть найдена, в его диалогах, которые следует считать не
философскими сочинениями, а произведениями искусства. Подлинно платоновские
воззрения содержались в его устном учении - том, которая может быть
восстановлена по свидетельствам Аристотеля и других его учеников. Этой
концепции В. Егера придерживаются представители известной тюбингенской
школы Г. Кремер и К. Гайзер, которых обычно называют эзотеристами, Е. Н.
Тигерштедт говорит:"Если бы диалоги вдруг бесследно исчезли, это не
повлияло бы на эзотерические концепции платонизма, поскольку последние не
основываются на анализе диалогов, хотя эзотеристы последовательно пытаются
найти в них обоснование своих мнений".
Заключение
Итак, можно ли считать философское наследие Платона артистическим
философствованием, местами гениально прозорливым, однако лишенным
систематической строгости и методически исчерпывающей полноты? О
большинстве диалогов, за исключением Тимея и Законов, действительно, можно
сказать, что построение их прихотливо, логика изложения определяется скорее
художественными или пропедевтическими задачами, нежели логикой философского
предмета. Тем не менее об отсутствии системы в философском наследии Платона
не может быть и речи. Внимательное изучение Платоновского корпуса
показывает, что в нем всесторонне и полно выражена тщательно проработанная
философская концепция, диалектически изощренная и, что самое замечательное,
свободная от догматической косности и окостенелости.
Душа платоновского идеализма учение о Благе. Из платоновской философии
вошло в культурный обиход человечества не только понятие идеи, но и понятие
идеала. Идеализм Платона идеализирующее учение. Прежде всего Платон
идеализирует познавательную деятельность человека. Платоновская гносеология
менее всего хлопочет об адекватности человеческих познаний познаваемому
миру, главное в познании усмотрение перспективы движения к совершенству.
Познание постигает вещи только тогда, когда оно постигает меру возможного
совершенства каждой вещи, ее идеал, а также место этого идеала в Едином
Благе Бытия. Соединение в одной высшей идее Блага, Бытия и Единого
обусловило сквозное единство этического, космологического и
гносеологического уровней его философского учения. Сущность человека,
согласно этому учению, заключается в безостановочном устремлении к познанию
совершенства бытия, своего собственного совершенства, своего идеала, и тем
самым к самоусовершенствованию. Подобным же образом Платон идеализирует
природу мироздания, общественный порядок, да и все, к чему прикасается его
мысль. Философия, по Платону, начинается с удивления, а держится и питается
любовью, любовью к идеалу и к любому объекту мысли как к возможности
идеала.
Философия Платона не раз возрождалась на протяжении истории под именем
платонизма. Этим именем называется всякое учение, которое в основание бытия
кладет идеальные сущности, в основу познания интеллектуальное усилие,
отправляющееся от интуиции, в опыте имеющее лишь результат, но не источник,
а в этике проповедующее превосходство вечных ценностей над заботой и злобой
дня.
В политике это выражается в примате общегосударственных интересов перед
частными; закон подчинения гражданина государству понимается как
справедливость и становится залогом спасения и будущего блаженства каждой
человеческой души.
В логике это означает превосходство общего над единичным и более общего
над менее общим, в гносеологии суверенитет понятия и приоритет его перед
чувственным опытом. Истина это закон подчинения знания идее.
В космологии это сказывается в низведении самодостаточного и
самодвижущегося космоса досократической философии на уровень производного и
произведенного механизма, скопированного с внеположенного космосу образца и
приводимого в движение силой, лишь отчасти заключенной в космосе и ведущей
свое происхождение от внекосмических начал. Закон приближения копии к
образцу именуется у Платона истиной, закон подчинения частей целому и
соподчинения частей внутри целого соразмерностью, закон полного и
совершенного единения многого в одном красотой. Истина, соразмерность и
красота сводятся в наивысшее единство, именуемое Благом.
Тем не менее философия Платона это не философия приоритетов, это
философия меры. Крайности Платона это не области существования, а пределы
понимания. Истина бытия и понимания каждой вещи и ее идеи определяется как
мера. Мера это количественно определенное среднее, узел связи двух
крайностей многого и единого, частного и целого, единичного и общего,
соотношение которых в их смеси определяется числом. Число это то, что
объединяет физическое существование космоса и метафизическое бытие идей.
Самое конечное единство определяется числом единица . Отношения любой из
идей к идее единого составляет меру и число этой идеи. Мера и число вещи
это отношение наличного соотношения между соединившимися в ней крайностями
к тому, которое задано ей идеей. Мир вещей, таким образом, от мира идей
отличается тем, что у идеи свое число, целое, а у вещи всегда дробное,
знаменатель которого может увеличиваться или сокращаться, обнаруживая меру
совершенства вещи; мир вещей именуется миром становления, поскольку каждая
вещь в нем находится в движении, направленном к совершенствованию, к
сокращению разрыва между действительностью и истиной. Вещь всегда лишь
становится тем, что есть ее идея, путь ее становления бесконечен, а разрыв
между совершенствующимся и совершенством всегда сохраняется, ибо
отягощенная несовершенством индивидуальности вещь всегда чуть-чуть не-до-
идея, как бы ни блистала она соразмеренностью, добротностью и красотой.
Добротность, или добродетель, это та же мера, но понятая в эстетическом
или этическом смысле. В государстве мера-добродетель гражданина это его
сословная принадлежность. В космосе мера-добротность вещи дается ей как ее
возможность, то есть как диапазон ее перемен в процессе становления,
определенный ее включенностью в соразмерное единство целого.
Мера и возможность философии состоят в очищении и возвышении души
человеческой, во всемерном развитии способности бессмертной души к
припоминанию тех созерцаний, какие доступны душам, поднявшимся до края,
отделяющего небо от занебесной области идей.
Ближайшим образом душе требуется припоминание идеи справедливости (и
Блага, ибо верховная идея Блага познается в каждой из прочих идей как цель
и основание всего), дабы справедливой жизнью заслужить себе право в
последующих воплощениях подниматься раз от разу все выше и выше по ступеням
совершенствования. Однако познание этой высшей справедливости в земных
условиях оказывается едва ли не самым трудным познанием, к нему ведет
долгий путь воспитания и образования, развития мыслительных способностей.
Конечная цель философии привести к осуществлению все лучшие возможности
души, ее способность путем мнения, состоящего из веры и уподобления, и
мышления, состоящего из познания и рассуждения, находить верную дорогу как
в лабиринтах становления, так и на магистралях бытия.
Наконец, какова та картина, то зрелище, которое душа, получившая
посредством философии свое полное развитие, может составить как идеальный
образ своего двойного обиталища? Это должно быть зрелище космоса, с одной
стороны, и вечного прообраза этого космоса бытия с другой. Однако истинное
бытие лишено не только материи, но и формы, к тому же оно просто,
односоставно и тем самым неподвластно логосу-отчету, разбирающему состав
многосложного. Высшая ступень истины неизреченна, постичь ее можно самое по
себе, в свете ее собственного сияния, но выразить лишь в отображении, в
эйконе. Таковы эйконы пещеры в Государстве , земли в Федоне , неба и
занебесной области в Федре . Наиболее правдоподобным эйконом бытия является
сделанный по его образцу космос, он более всего подобен своему благому
образцу-прообразу, поэтому изображение космоса в Тимее можно считать
наиболее адекватным из возможных эйконов бытия.
Можно ли считать правдоподобный миф Тимея не только наиболее истинным
изображением бытия, но и собственно изображением бытия? Не относится ли
космос к бытию как становление к своей идее? Не есть ли космос сотворенный
аналог бытия, как время и движение космоса аналоги вечности и покоя бытия?
Исчерпывает ли идея космоса всю полноту мира Идей? Есть ли в мире бытия
образцы для других созданий? В наследии Платона, скорее всего, нет на этот
счет указаний, кроме, может быть, одного. Говоря о сотворении космоса из
двух начал, идеи-образца и восприемлющей материи ( Тимей , 50 С-Е), Платон
замечает, что этому неопределенному, бесформенному, безвидному
восприемлющему началу предстоит воспринять все возможные формы, все роды
вещей, все возможное разнообразие видов. Для обозначения целокупности
космоса в греческой философии употреблялось слово пан все, всевозможное,
всяческое, всякое все. Платон не может сказать о космосе, что тот все,
помимо космоса есть бытие, но что космос являет собой всевозможную пестроту
всяческого бытия в становлении, это, по-видимому, можно считать вероятным.
Единое, Благо, Бытие все эти идеи находят отражение в космосе, остаются
только два начала, две крайности, не затронутые этой игрой отражений, это
предел и беспредельное, ум и необходимость, идея и материя, единица и
неопределенная двоица. В союзе с беспредельным предел порождает космос, но
вне этого союза он остается чистой идеей, идеей идей, числом числа, бытием
бытия. Беспредельного вне союза с пределом нет, оно небытие. Предел же есть
бытие. Дальше и больше бытия уже ничего нет. Здесь Платон ставит точку.
Здесь его Бог.
Довольно глубоко зашли мы в страну Платона, и здесь автор оставляет
читателя, поскольку обещал ему указать путь к Платону, а не от Платона,
вызвался ввести его в платоновские пределы, но не вывести из них. Пусть
читатель не сетует на автора за его вероломство, а главное, не ощущает
своего положения безвыходным. Человек в платоновском мире не чувствует себя
центральной фигурой, но в то же время он сознает, что находится где-то
очень близко к центру, гораздо ближе, чем что-либо иное в этом мире.
Человек не возвеличен над миром, чтобы быть мерой всех вещей, он обречен
быть их мерой, потому что у них никогда-никогда не было, нет и не будет
другой. В человеке весь мир познает себя, в человеке человек познает себя,
в человеке познает себя само познание, такова человеческая работа в
мироздании, такова выпавшая ему в космо-полисе человеческая справедливость,
такова космополитическая софия.
Человек, если он человек, обязан, своим космическим гражданским долгом
обязан быть мудрым, хочет он этого или не хочет, хватает у него смелости
духа на то, чтобы быть мудрым, или он предпочитает трусливо прятаться от
истины, поглубже натягивая на вежды свой дурацкий колпак. Истина все равно
откроется человеку и малодушного сделает несчастным даже в благополучии, а
мужественному принесет много горя и страданий, но он их не заметит, ибо его
умные очи в свете блага уже не способны будут видеть дурное.
Умудренный человек без иронии, всерьёз не будет приговаривать: Я знаю,
что я ничего не знаю или Я не знаю, знаю ли я что-нибудь, но я это всего
лишь то, что я знаю, и больше ничто . Знать как можно больше или знать.
Одно это каждый человек выбирает для себя сам. Главное, что человек
отдается мудрствованию, отдает мудрости всего себя и в этой самоотдаче он
уже не отличает жизни от смерти, да их и нет для него, как нет для истины
уже прошло или больше не будет . Истина всегда есть, знание всегда знает, и
словами я прежде знал, да позабыл маскируется равнодушие. Человек
мудрствующий не знает забвения, ибо забыл это разлюбил , а он любит, и
любовь его непрестанна, а с ней безграничен он сам. Любовь открывает
человеку мир, но и человека любовь открывает перед миром, делает его
беззащитным, принадлежавшее ему ничьим, а его самого общим достоянием для
всех на свете вещей, всеобщим. Любовь разбирает перегородки между
обособленными сущностями, любящее растворяется в возлюбленном, любовь
становится всеобщим и всеобъемлющим пространством, воздухом бытия. И, как
сказал поэт:
...
Я дышу и значит, я люблю,
Я люблю и значит, я живу...
Платон - первый в Европе последовательный представитель объективного
идеализма, основатель этой философии. Объективный идеализм Платона есть
учение о самостоятельном существовании идей как общих и родовых понятий.
Платон всю жизнь проповедовал всеобщую гармонию. Когда Платон захотел
очертить предмет своей эстетики, он назвал её ни больше ни меньше, как
любовью. Платон считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на
это прекрасное и что только понимаемое как любовь знание есть знание
подлинное. Гармония человеческой личности, человеческого общества и всей
окружающей человека природы - вот постоянный и неизменный идеал Платона в
течение всего его творческого пути.
ЛИТЕРАТУРА
1. Асмус В.Ф. История античной философии. - М., 1965
2. Асмус В.Ф. Избранные диалогои Платона. Вступительная статья. - М., 1965
3. История философии. гл.8. - М., 1957
4. История философии. гл.1. - М., 1957
5. Платон, собр. соч. Т.1. «Государство» - М.1971.
6. Лосев А.Ф. «Жизненный и творческий путь Платона» // Платон, собр.
соч., т.1, М, 1990.
7. Платон, собр. соч., т.3, ч. 2, «Законы» // М, 1972.
8. Асмус В.Ф. «Платон», // К, 1993.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
