Рефераты. Этика Канта






базой в споре с абсолютным детерминизмом палачей. Квинтэссенцией этики

Канта является учение о том, что человек существо не только природное, но и

свободное. Кант - философ свободы. Я думаю, что это самое ценное в нем, как

этике. Как известно, проблемы морали волновали Канта с юных лет, но свое

оригинальное учение о нравственности он создал уже в конце жизни.

Спекулятивные основы этого учения заложены в «Критике чистого разума» (1781-

1787) . В 1785 г. Кант выпустил в свет «Основы метафизики нравственности».

К 1788 г. относится его главное сочинение по этике - «Критика практического

разума». Наконец, в 1797г. появилась «Метафизика нравов». Это основные

труды Канта по теории нравственности. Данной теории он придавал

первостепенное значение; одновременно с ней он разработал свою эстетику в

«Критике способности суждения» (1790) и философию религии в «Религии в

пределах только разума» (1793-1794), и специалисты знают, насколько та и

другая фундированы его учением о морали.

Детерминированность мира

Остановимся сначала на спекулятивных основах кантовской этики. Кант

придерживался господствовавшей в умах подавляющего большинства ученых и

философов нового времени предпосылки, суть которой состояла в том, что в

природе все строго детерминировано. В «Критике чистого разума» мы можем

прочитать: “Закон природы гласит, что все происходящее имеет причину, что

каузальность этой причины, т. е. действие, предшествует во времени и в

отношении возникшего во времени результата сама не могла существовать

всегда, а должна быть произошедшим событием, и потому она также имеет свою

причину среди явлений, которой она определяется, и, следовательно, все

события эмпирически определены в некотором естественном порядке; этот

закон, лишь благодаря которому явления составляют некую природу и делаются

предметами опыта, есть рассудочный закон, ни под каким видом не допускающий

отклонений и исключений для какого бы то ни было явления...”[2] Положение о

том, что в природе господствует строгая причинно-следственная

необходимость, может быть только предпосылкой, только предвзятым положением

; его нельзя доказать. Более того, повседневный опыт, казалось бы, на

каждом шагу опровергает это положение: ведь мы постоянно сталкиваемся со

всякого рода случайностями. В космосе Аристотеля, философа, который при

объяснении явлений окружающего мира чуждался всяких идеализаций и

предпочитал исходить из того, что непосредственно наблюдал, присутствует не

только необходимость, но и случайность , а также самопроизвольность .

Положение о том, что все в мире строго детерминировано, возникло, по-

видимому, в среде пионеров галилеевской науки , перед глазами которых

впервые появилась эта грандиозная идеализация - цельная картина природы,

где все явления цепляются друг за друга, образуя во времени непрерывные

цепочки причинно-следственных связей. Случайность была изгнана из природы и

переведена с онтологического на гносеологический уровень: случайными

представляются нам те явления, причину которых мы пока не можем найти.

Именно пока, ибо известен «гносеологический оптимизм» зачинателей науки

нового времени, их убежденность в принципиальной познаваемости природы и

безграничных возможностях научных методов; этот оптимизм подпитывал и

подпитывает до сих пор идею научного прогресса. Детерминистическая закваска

эксплицитно или имплицитно, в большей или в меньшей мере присутствует у

подавляющего большинства мыслителей нового времени, особенно у тех, кто так

или иначе ориентировался на науку или хотя бы считался с ней.

Феномен и ноумен

В общую картину полностью детерминированного мира входил и человек,

как существо природное. Детерминанты человеческих поступков именовались

мотивами, побуждениями, импульсами и т. п., причем считалось, что эти

детерминанты определяют все поступки людей с такой необходимостью, с какой,

например, траектория полета брошенного камня определяется притяжением земли

и сопротивлением воздуха. Вот как высказался в трактате «О свободе воли»

Артур Шопенгауэр, защищая закон причинности, безраздельно царящий, по его

мнению, в природе: “Совсем не метафора и не гипербола, а вполне трезвая и

буквальная истина: что подобно тому, как шар на бильярде не может прийти в

движение, прежде чем получит толчок, точно так же и человек не может встать

со своего стула, пока его не отзовет или не сгонит с места какой-либо

мотив; а тогда он поднимается с такой же необходимостью и неизбежностью,

как покатится шар после толчка. И ждать, что человек сделает что-либо, к

чему его не побуждает решительно никакой интерес, это все равно, что

ожидать, чтобы ко мне начал двигаться кусок дерева, хотя я не притягиваю

его никакой веревкой.”[3] А в кантовской «Критике практического разума»

написано: “...если бы мы были в состоянии столь глубоко проникнуть в образ

мыслей человека, как он проявляется через внутренние и внешние действия,

что нам стало бы известно каждое даже малейшее побуждение к ним, а также

все внешние поводы, влияющие на него, то поведение человека в будущем можно

было бы предсказать с такой же точностью, как лунное или солнечное

затмение...”[4] И однако Кант отнюдь не хочет оказаться во власти

абсолютного детерминизма. Несмотря на полную подчиненность человека законам

природы, можно, по мнению философа, “тем не менее утверждать при этом, что

человек свободен.”[5] Как это возможно? За счет чего Канту удается вырвать

человеческую свободу из когтей природной необходимости? Спекулятивной,

теоретической, основой такой возможности является прославившее его автора

учение о том, что пространство и время не существуют объективно, сами по

себе, и не представляют собой свойств или объективных определений вещей в

себе, а суть не что иное, как субъективные условия и чисто человеческие

формы чувственных созерцаний. При помощи чувств мы воспринимаем не сами

вещи в себе, а лишь их явления нам. Как таковые, они могут быть восприняты

только при помощи разума, но человеческий спекулятивный разум устроен так,

что способен, функционируя как рассудок, лишь упорядочивать чувственные

данные, а непосредственно доступа к вещам в себе не имеет. Таким образом,

все то, что мы познаем категориально, т. е. то и только то, что существует

во времени и пространстве, представляет собой мир явлений, мир феноменов.

Следовательно, вся природа с ее строгой причинностью чисто феноменальна;

она не есть мир вещей в себе, или ноуменов. Согласно Канту, мир ноуменов

содержательно непознаваем для человеческого теоретического разума: пытаясь

его познать, он запутывается в паралогизмах и антиномиях. Относительно мира

вещей в себе нам известно только то, что он существует, но, что он такое,

нам знать не дано. Он не дан нам прямо, он лишь косвенным образом

свидетельствует о своем существовании. Ведь феномены не могут существовать

самостоятельно: они суть лишь явления нам чего-то иного, ноуменального,

независимо от нас сущего. Ноумены , по Канту , суть объективные,

внеприродные, трансцендентные по отношению к ней «причины» природных

феноменов. Кроме того, само наличие у нас разума есть свидетельство нашей

причастности к ноуменальному миру и существования его самого.

Конечно, Кант не устает подчеркивать, что ноумены не могут быть

мыслимы ассерторически. “Понятие ноумена, т. е. вещи, которую следует

мыслить не как предмет чувств, а как вещь в себе (исключительно посредством

чистого рассудка)”[6], он относит к числу проблематических, т. е. таких,

каждое из которых “не содержит в себе никакого противоречия и находится в

связи с другими знаниями как ограничение данных понятий, но объективную

реальность которого никоим образом нельзя познать”.[7] Это означает, что

рассудок “не может познать вещи в себе посредством категорий, стало быть,

может мыслить их только как неизвестное нечто”.[8] Тем не менее это «нечто»

не так уж неизвестно: штудируя кантовские тексты, можно набрать немало

сведений о нем. В первую очередь, это важные негативные данные о мире

ноуменов. Кант, говоря об отсутствии у нас знаний о ноуменах, имел в виду

лишь положительные знания и запрещал те ассерторические суждения о

ноуменах, которые сделаны в положительном смысле. Негативные суждения о них

он разрешал: “...то, что мы назвали ноуменами, мы должны понимать

исключительно лишь в негативном смысле”.[9] Так что такие существенные

негативные сведения о мире ноуменов, как то, что в нем нет ни времени, ни

пространства, ни природной причинности, мы, наверное, можем воспринимать

вполне ассерторически. Да и кое-какие положительные данные о ноуменах Кант

нам сообщает вопреки собственному запрету. Сюда относится, например, то

фундаментальное положение, что всякая сущая во времени и пространстве вещь

есть не что иное, как явление соответствующей вещи в себе. Иначе говоря:

всякому феномену соответствует свой ноумен, и, следовательно, по крайней

мере некоторые ноумены проявляют себя в виде феноменов.

Если всякая вещь, имеющая феноменальную сторону, имеет и ноуменальную,

то и человек - это не просто природное явление: он укоренен также и в мире

вещей в себе. Каждый из нас причастен ноуменальному миру. Однако в этом

качестве мы себе непосредственно не даны; мы воспринимаем самих себя только

в качестве феноменов, в качестве природных существ, функционирующих во

времени и пространстве. Интроспективно мы тоже воспринимаем себя только как

явления: Кант пишет, что “душа созерцает себя... не так, как она есть, а

так, как она является себе”.[10] Тем не менее то обстоятельство, что

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.