Рефераты. Дарвиновская метафора и философия науки






человеческие усилия, как и природные красоты, превосходят произведения

искусства” (Darwin, 1967, p. 61).

В той же главе он пишет в своей манере: “Можно ли применять к природе

законы селекции, столь эффективные в руках человека? Думаю, это наиболее

действенный способ[5]” (p. 80). “Поскольку человек способен, и,

определенно, достигает прекрасных результатов, используя как сознательный,

так и бессознательный отбор, почему бы не быть подобному в природе?” (p.

83). Он продолжает (это мое любимое суждение Дарвина): “Естественный отбор,

можно сказать, повсюду в мире, ежедневно и ежечасно отшлифовывает любые,

даже мельчайшие, изменения, отбрасывая вредные и сохраняя и присовокупляя

полезные. Он действует тихо и неощутимо, при наличии малейшей возможности

везде и всегда, над совершенствованием каждого живого существа относительно

органических и неорганических условий его существования[6]” (p. 84).

Здесь мы имеем каскад антропоморфических описаний природы. Он

выплескивает на читателя то, что критики Викторианской поэзии называют

“патетическим заблуждением” (Miles, 1965), приписывая природе человеческие

эмоции и желания: “действие”, “природная сила отбора”, “навыки”,

“могущество”, “видимая мощь”, “сосредоточенно взирающая сила”,

“естественный отбор, действующий с непогрешимой точностью”.

И снова мы читаем в “Выводах и заключениях” (позволю себе выделить

“агрессивные” фразы): “Нет никакой очевидной причины, почему законы, столь

эффективно действующие при одомашнивании, не должны действовать в природе…

Если в природных условиях есть изменчивость и могущественная сила, готовая

к действию и отбору, почему мы должны сомневаться, что изменения, чем-либо

полезные существам в их чрезмерно сложных жизненных отношениях, будут

сохранены, накоплены и унаследованы? Если человек может терпеливо отбирать

вариации, наиболее полезные ему, то почему природа в меняющихся условиях

существования не может производить отбор полезных ее живым созданиям

изменений? Что может положить предел этой силе, действующей целые эпохи и

придирчиво пересматривающей конституцию, строение и повадки каждого

создания, благоприятствуя хорошему и отбрасывая вредное? Я не вижу предела

возможностей этой силы в медленной, но совершенной адаптации каждой формы к

самым сложным жизненным взаимоотношениям, даже если ограничиться уже

приведенными доказательствами, теория естественного отбора, по-видимому,

верна” (Darwin, 1967, pp. 467, 469).

Уоллес не мог остаться безучастным. Он писал Дарвину: “Меня столько

раз поражала абсолютная неспособность многих вполне разумных людей понять

сами собой разумеющиеся, необходимые эффекты естественного отбора, что я

пришел к выводу о недостаточной подготовленности и самого термина, и

способа его объяснения, для понимания большинством естествоиспытателей,

хотя они вполне хороши и понятны для многих из нас” (Darwin & Seward, 1903,

p. 267). Он приводит в пример некоторых авторов, совершенно неправильно

понявших идеи Дарвина. Один из них “считает Вашим слабым местом то, что

“направленность и определенная цель необходимы для действия естественного

отбора”. Я постоянно слышал подобные возражения от ваших главных

оппонентов, обсуждая эти вопросы. По-моему, причина этого кроется только в

выборе термина “естественный отбор” и в столь частом сравнении его эффектов

с искусственным отбором, а также в частом одушевлении природы,

“отбирающей”, “предпочитающей”, “ищущей только приспособленные виды” и т.д.

и т.п. Для некоторых из нас это ясно как день, но для подавляющего

большинства это настоящий камень преткновения” (pp. 267—268). В дополнение

он говорит, что “люди не поймут, что все эти фразы суть метафоры” (p. 269),

и советует Дарвину использовать, синонимичную, с его точки зрения, фразу

“выживание наиболее приспособленных” (p. 268). Уоллес написал это после

того, как его “Метафоры м-ра Дарвина, ведущие к заблуждениям” были

проигнорированы Дарвином.

Дарвин отвечал: “До этого мне казалось, быть может, даже слишком, что

связь между естественным и искусственным отбором будет громадным

преимуществом. Действительно, я стал использовать этот термином постоянно,

и до сих пор считаю это преимуществом” (pp. 270—271). Он сказал, что новое

издание “Происхождения…” только что закончено и уже в издательстве и, в

заключение, с небольшой иронией высказывается о термине, предложенном

Уоллесом: “термин “естественный отбор” в настоящее время столь широко

используется как за границей, так и здесь, что сомнительно, можно ли от

него отказаться, несмотря на все его недостатки. Будет ли он отброшен или

нет, зависит от “выживания наиболее приспособленного” из них. Возражения

против термина, ясность и четкость содержания которого со временем

увеличивается, будут слабеть” (p. 271).

Сказанное здесь Дарвином предвосхитило теорию литерализации метафор

Ричарда Рорти (1989, chs 1—2), один из подходов к описанию истории науки.

Жизнь научных идей начинается с метафор, сохраняющих свое богатство и

неопределенность по мере развития теории. С ростом числа устоявшихся

фактов, неопределенность постепенно отступает от них, оставляя лишь сухую

истину. Конкретизация подобных терминов требует все меньше и меньше

дополнительных исследований. Люди настолько к ним привыкают, что перестают

воспринимать их как метафоры. В заключении я еще вернусь к этой теории.

Дарвин не воспользовался советом Уоллеса. Было ли это произволом,

оставившим его одного со своими убеждениями? Я буду аргументировать в двух

направлениях. Начну с подтверждения ваших худших опасений, а затем

попытаюсь дать более “светскую” версию своей точки зрения. Под “худшими

опасениями” я подразумевал свои намерения удариться в анимизм, панпсихизм

или иные полумистические направления философии науки. Кстати, подобные

воззрения были весьма уважаемой точкой зрения в середине XIX в. Отец

современной философии науки, Ульям Уивел, из-под пера которого вышли

термины “физик”, “анод”, “катод” и многие другие, действительно

рассматривал вопрос в тех же самых терминах. Он писал, полностью отдавая

отчет своим словам, что мы должны воспринимать понятия “причины”,

“материи”, “силы”, все ключевые термины науки по аналогии с человеческими

стремлениями (intentions). На самом деле, говоря о понятии “силы”,

“оригинальное значение греческого слова было “мышца” или “сухожилие”…

Первое его применение в качестве абстрактного термина соответствовало

мышечной силе… Свойство, благодаря которому тела воздействуют на движения

друг друга было естественным образом связано с усилиями, прилагаемыми к ним

человеком со сходным результатом… Так, человеческое представление о силе

сначала было, вероятно, подсказано его мышечными усилиями”, и при

использовании понятия “сила” мы всегда должны помнить эту подоплеку

(Whewell, 1840, Vol. 1, p. 178). Он заключает, что понятие “сила”

“возникает с осознанием наших собственных мышечных усилий” (p. 179). То же

самое он говорит о твердости и нашем понятии “материи”: “понятия Силы,

Материи, Твердости и Инертности” на самом деле продукты чувства осязания

или проприоцепции[7] (proprioception), происходящего от нашей опорно-

двигательной системы и являются нашим главным инструментом восприятия

пространства” (pp. 180—184).

Такова его позиция в споре между феноменалистами, идеалистами,

реалистами и позитивистами, где главными вопросами были “каково значение

этих терминов?” и “к чему они относятся?”. Уивел утверждал, что мы

подразумеваем под ними что-то такое, что, в конечном счете, основывается на

человеческих устремлениях, опыте — поэтому наше осмысление природы сложным

образом связано с нашим понятием предназначенности человека.

По официальной версии, после поражения Уивела в этом споре, философия

науки отошла от его точки зрения. Несмотря на это, его позиция, неразрывно

связанная с биологическими науками, была достойной борьбы в то время, когда

Дарвин писал свои произведения (Young, 1989).

Моим вторым примером будет сам Альфред Рассел Уоллес. Многие обвиняют

его в том, что он стал склоняться к спиритизму и мистике. Но его

прогрессивные для своего времени взгляды в философии природы, материи,

сознания достойны всякого уважения, этого не могут понять лишь исторически

малограмотные люди.

В 1870 г. Он написал свою знаменитую статью "Ограничения в применении

естественного отбора к человеку", где он выражает несогласие с Дарвином по

поводу применения концепции естественного отбора к человеку, утверждая

невозможность распространения натуралистических объяснений на все сферы

жизни. Но я хотел заострять ваше внимание не на этом аспекте мышления

Уоллеса, а на его представлениях о материи, сознании и силе. Как и Уивел,

он рассматривает их аналогично силе воли человека; он приводит доводы, что

в основе физического понятия "сила" лежит понятие воли; при размышлении о

природе их связь неизбежна. Это означает не прямое превращения силы воли в

физическую силу, а неизбежность ее взаимосвязи со стремлениями и

воображением человека.

Встраивая эти мысли в канву доказательств идей этой работы, можно

сказать, что мы не можем окончательно избавиться от метафорического и

антропоцентрического подхода даже в основных вопросах физики. Таким

образом, естественный отбор стал не отдельной формой естественнонаучного

знания, а средством тщательного исследования таких понятий, как

“гравитация”, “материя”, “сила”. Заглянув в последний раздел очерка Уоллеса

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.