Где-то на юго-востоке находилось еще одно море, известное по упоминаниям некоторых источников. В сказках «Тысячи и одной ночи» его называют Морем Гибели. Корабли там подхватывала и уносила куда-то, откуда они уже не возвращались, гигантская птица Рухх, или Рох («ветер»: так арабы называли внезапные тайфуны). Вот что рассказывает об этом море своему пассажиру-купцу капитан арабского судна: «Мы сбились с дороги в тот день, когда против нас поднялись ветры и ветер успокоился лишь на следующий день утром. И мы простояли два дня и заблудились в море, и с той ночи прошел уже двадцать один день, и нет для нас ветра, который бы снова пригнал нас туда, куда мы направляемся. А завтра к концу дня мы достигнем горы из черного камня, которую называют Магнитная гора (а вода насильно влечет нас к ее подножию), и наш корабль распадется на части, и все гвозди корабля полетят к этой горе и пристанут к ней, так как Аллах великий вложил в магнитный камень тайну, именно ту, что к нему стремится все железное. И в этой горе много железа, а сколько — знает только Аллах великий, и с древних времен об эту гору разбивалось много кораблей...» Все, конечно, вышло так, как он предсказывал. «И мы не заснули в эту ночь,— жалуется купец,— а когда настало утро, мы приблизились к этой горе, и воды влекли нас к ней силой. И когда корабль оказался у подножия горы, он распался, и все железо и гвозди, бывшие в нем, вылетели и устремились к магнитному камню и застряли в нем, и к концу дня мы все кружились вокруг горы, и некоторые из нас утонули, а другие спаслись, но большинство потонуло, и те, что спаслись, не знали друг о друге, так как волны и противный ветер унесли всех в разные стороны».
Видно, корабль этого капитана попал в район Зондских островов, где наблюдается сильная магнитная аномалия. Прилегающую к ним часть Южно-Китайского моря и сегодня называют Морем Дьявола, уподобляя плавание в нем плаванию в районе Бермудского треугольника. Несомненно одно: арабские моряки прокладывали свои трассы далеко от Басры, где был центральный рынок их товаров, и от Сура, где строились их корабли. И самыми рядовыми, привычными были для них рейсы в Индию. Само имя Синдбад — это искаженное «синдхупати» (властитель моря). Так индийцы, а вслед за ними и арабы, называли судовладельцев. В сказках «Тысячи и одной ночи» Синдбад Мореход действует рука об руку с Синдбадом Сухопутным: арабские корабли трудились рука об руку с сухопутными караванами, выполняя одну и ту же задачу. Великий караванный «шелковый путь» между Ближним и Дальним Востоком арабы продублировали «морским шелковым путем», связавшим Персидский залив с Южным Китаем. Путь из Сохара — крупнейшего их порта (в нынешнем Омане) до Поднебесной империи занимал три года, и примерно два из них приходились на торговые операции в промежуточных портах.
Морской труд высоко почитался в Аравии из-за великих трудностей, поджидавших моряков на их пути. Но это была их работа, их профессия. Тот же, кто не принадлежал к их числу, всегда предпочитал хорошо наезженные сухопутные дороги, хотя и они тоже не гарантировали безопасности путешественникам. В книге, написанной внуком эмира Кабуса для своего сына Гилан-шаха и представляющей собою свод житейской мудрости XI века, ее автор Кей-Кавус дает совет, как должен вести себя благоразумный мусульманин, когда обстоятельства вынудят его пуститься в дальние края: «Если в путешествии по суше заработаешь половину на десять, то не пускайся в море ради одного на десять, ибо в морском путешествии барыш по щиколотку, а убыток по горло, и не нужно, гоняясь за малым, пускать на ветер большой капитал. Ведь если на суше случится несчастье, так что добро погибнет, то, может быть, жизнь-то останется. А на море угроза и тому и другому — добро можно снова нажить, а жизнь нет. Море сравнивали также и с царем: сразу все достается, но сразу все и теряется». Примерно так мы могли бы предостеречь завсегдатая игорного дома!
Избрав основным полем своей деятельности южные моря, арабы, когда подошло время, взглянули и на север. На севере широко расстилалось многоисплытое Море Среди Земель, и жители его побережий уже отлично знали товары Востока, с ностальгической ноткой вспоминая те времена, когда эти товары можно было задешево купить в любой портовой таверне. Их доставляли торговые парусники Леванта, Египта, Архипелага. Слава древних «кораблей Библа» засияла новым притягательным блеском в алчных глазах арабских купцов, называвших эти корабли «джуди» — иудейскими. С кораблями моря соперничали корабли пустыни, столь же медлительные и нарядные: бесконечными вереницами тянулись по суше тяжко нагруженные караваны, спеша за своими сказочными прибылями. Вполне естественно, что и морские трассы, и караванные тропы ревниво оберегались от чужого глаза и тщательнейше охранялись. Чтобы завладеть ими, требовались превосходящие армии и военные флоты.
У арабов боевых кораблей не было. Сколько раз эти южные гости отваживались появляться в том осином гнезде, в какое превратили Средиземное море пираты-профессионалы и пираты-любители всех мастей и калибров, сколько их кораблей осталось на его дне — этого не подсчитает никто. И никто не скажет, когда и при каких обстоятельствах вызрела у арабов мысль о том, что нужен военный флот — оберегать торговые парусники, береговые базы и места складирования товаров, а при случае и ухватить то, что плохо лежит и не очень-то надежно охраняется.
Они начали строить его во второй половине VII века, когда морское могущество Византии достигло зенита. Теперь флот понадобился арабам еще и для того, чтобы принести правую веру в те места, куда не в состоянии были проникнуть всадники и пехотинцы. Кроме того, как раз в это время появилась необходимость в защите верфей Акки и Сура, Александрии и Равды, одно за другим спускавших со стапелей новые купеческие суда арабов и подлечивавших старые.
Служба в военном флоте с самого начала стала чрезвычайно почетной, даже с оттенком некой святости. Ее домогались всеми мыслимыми и немыслимыми средствами, поэтому контингент арабских моряков был, что называется, «один к одному», выбор был здесь неограничен. Дело в том, что кроме всегда своевременно выплачивавшегося (за этим внимательно следил визирь) вполне достойного жалованья, равного жалованью армейских чинов, морякам причитались еще четыре пятых всей добычи — и это было узаконено в Коране! Только оружие и пленники доставлялись ко двору халифа...
Когда-то римляне, не имевшие флота, никакими усилиями не могли закрепиться в Сицилии, куда карфагеняне перебрасывали морем свежие войска и припасы. История эта повторилась у осаждаемых арабами портовых городов Леванта, где они планировали строить свои корабли и основать самые богатые свои фактории. В роли карфагенян здесь выступили ромеи, и как много лет назад между римлянами и карфагенянами, так теперь между арабами и византийцами вспыхнула вековая неприязнь, требовавшая вечной войны.
Исторические аналогии можно продолжить. Подобно тому как греки тогда построили боевые корабли римлянам, а потом и ромеям, так теперь арабам помогли в этом деле потомки финикийских мореходов, согнанные ими со всей мусульманской вселенной на свои верфи.
По-видимому, арабы, превосходные знатоки географии, уже наметили вчерне план своих будущих завоеваний и прикинули соотношение сил.
Стараниями халифа Омара был расчищен и благоустроен давно заброшенный Нильско-Красноморский канал. По нему и вдоль него частью своим ходом, частью в разобранном виде на спинах мулов и верблюдов были доставлены в Средиземное море первые корабли арабов.
Александрия — вековая житница Рима — стала после этого более чем на столетие житницей Аравии, а на ее верфях зазвучала гортанная речь вчерашних бедуинов: поручив женщинам заботу о своих верблюдах, они строили флот.
Новым великолепием заблистала древняя Акка. Ее гавань имела вход шириной около сорока метров, что открывало доступ в нее даже самым крупным весельным кораблям. Вход этот преграждался массивной цепью — как в Карфагене, Милете, Константинополе.
В Александрии арабы подновили изрядно обветшавший маяк, внимательно изучили принцип действия его механизмов и особенную заботу уделили его громадному полированному зеркалу, фокусирующему солнечные лучи так, что, по свидетельству таджикско-персидского поэта XI века Насира Хосрова, «если судно румийцев, шедшее из Стамбула, попадало в круг действия этого зеркала, на него тотчас же падал огонь, и судно сгорало».
Самым сильным противником, попавшим в поле их зрения, оказалась, естественно, Византия с ее огнедышащими дромонами. Первым чувством, овладевшим арабами при этом знакомстве, был страх. Он быстро прошел, но вновь появился после ряда катастрофических поражений на море. Даже Нильско-Красноморский канал, уже порядком к тому времени запущенный, был закрыт ими в 775 году ввиду угрозы карательной экспедиции византийского военного флота в южные моря. (Его пытался оживить лет двадцать спустя Гарун ар-Рашид, но отказался от этой затеи и приказал отвести воды канала в озеро Биркет ал-Джубб, больше чем на тысячелетие прервав сообщение между двумя морями.)
Поэтому, не тратя драгоценного времени на инженерное теоретизирование, арабы поручили корабелам переоборудовать в спешном порядке торговые суда в военные, взяв за образец именно «дармун» (дромон). Задача оказалась несложной: она свелась, в сущности, к тому, чтобы изменить расположение гребцов, прикрыть их сверху просторной боевой палубой и установить на ней всевозможную технику, включая пневматические и механические устройства для метания жидкого огня.
Использовали ли арабы вслед за ромеями римский абордажный мостик корвус («ворон») — неизвестно, но скорее всего да, потому что, во-первых, дромон был во многом скопирован с либурны, где такой мостик был неотъемлемой деталью, а во-вторых, абордажные мостики упоминают, не вдаваясь в детализацию, и византийские, и арабские источники. Возможно, впрочем, что здесь имеются в виду боевые площадки на баке и юте, поддерживавшиеся пиллерсами в виде навеса, но одно другого не исключает.
Для кораблей новых типов, особенно торговых, ничем не напоминавших привычные дау, арабы заимствовали греческое слово «нав», очень похожее на их «зав» (дау) и тоже обозначающее просто судно, независимо от его типа. Неизвестно, называли ли арабы своих судовладельцев завхудами или захудами, но это вполне можно допустить по аналогии с новорожденным словечком на (в) худа — калькой греческого «нав-клер» («худа» — хозяин, владелец).
Средиземноморские корабелы творили истинные чудеса.
Древнеегипетское гребное грузовое судно барит, которое греки вслед за Геродотом именовали барис и которое в эпоху императорского Рима использовалось чаще всего как погребальная ладья, они превратили в грозную парусную бариджу — особо быстроходный корабль, навевающий ассоциации с пиратскими миопаронами киликийцев. Впрочем, с миопарона он и был, пожалуй, в основном «списан», судя хотя бы по несвойственному арабам прямому парусному вооружению. По-видимому, бариджа развивалась параллельно с византийской бардинн, менявшей свое звучание от года к году: барджиа, барджа, барза... Бариджи в числе сорока пяти человек своего экипажа имели хлебопека и плотника, что свидетельствует о дальности их разбойничьих рейдов, наверняка небезопасных, а также метателей жидкого огня (наффатинов) и специальный абордажный отряд. Исходя из названия судна, хотя и заимствованного из Египта, но ставшего значимым у новых хозяев (бариджа — «несущее крепость»), и количества воинов (тридцать-сорок человек), оно имело на палубе башню по образцу византийских кораблей: в ней укрывались бойцы, а на верхней ее площадке стояли метательные орудия и сифоны с жидким огнем. Если бы какому-нибудь купцу первых веков нашей эры сказали, что ему придется когда-нибудь спасаться от бар-ит, он рассмеялся бы шутнику в лицо! И вот — шутка стала явью. Бариджи уверенно потеснили миопароны во всех пиратских флотах.
Страницы: 1, 2, 3, 4
