Крах «социалистической интеграции» объясняется многими причинами. Руководство самой крупной из союзных СССР стран - Китая, где сложилась собственная тоталитарная структура с культом «великого кормчего» - Мао Цзэдуна, с середины 50-х гг. стало рассматривать внешние связи, в том числе с СССР как потенциальный источник угрозы абсолютности своей власти. Отказ Югославии, где сформировалась аналогичная структура власти, от безоговорочного следования линии КПСС, исключил и эту страну из системы разделения труда, создаваемой СССР. Исторический опыт показал, что в содружестве тоталитарных государств равноправных отношений быть не может, связи строятся по феодальному принципу - сюзерена и вассалов, причем последние обязаны подчеркивать добровольность следования в фарватере курса «старшего брата», за попытки проявления самостоятельности рано или поздно следовало наказание, а иногда и разрыв.
Утрата доверия к тоталитарной идеологии объективно подрывала основы тоталитарного общества даже в большей степени, чем его экономическая неэффективность. Конечно, тоталитаризм может существовать по инерции, благодаря репрессиям и после того, как он лишится идеологической базы. Но в этом случае он утрачивает свои характеристики, власть теряет способность контролировать все и вся, ибо эта способность опосредована наличием в обществе широкой массы людей, добровольно подчиняющихся навязанным обществу правилам поведения, нередко доносящих на тех, кто эти нормы нарушает, компенсирующих трудовым энтузиазмом дефекты централизованного управления.
Тоталитаризм должен постоянно демонстрировать гражданам свои успехи, доказывающие реалистичность провозглашаемых целей, мудрость руководства и лидера или находить убедительные для большинства населения аргументы, объясняющие, почему данные авансы не реализованы.
Оптимальное объяснение – «происки врагов» (внешних или внутренних), при этом наличие действительных противников, как показал опыт стран фашистского блока, может укрепить внутренние основы режимов. В ход также широко идут приемы, в гротескной форме описанные Оруэллом, фальсифицируется история, а все, что было до установления тоталитарного режима, вписывается как нечто ужасное. Устанавливаются фильтры, отсекающие информацию, способную поколебать веру в мудрость и непогрешимость руководства, посеять мысль, что другие порядки могут дать больше для удовлетворения потребностей людей. Идеологии подчиняется не только наука, но и политика. Так, руководство КПСС, утверждавшее, что в СССР реализованы вековые мечты человечества, должно было демонстрировать «всепобеждающую силу» идей марксизма-ленинизма, даже если это дорого обходилось обществу. Оказывалась материальная и военная поддержка всем режимам, декларирующим готовность руководствоваться идеями марксизма-ленинизма, создавалось завышенное представление о силе и влиянии коммунистических и рабочих партий в странах Запада, которые на самом деле после начала «холодной войны» теряли одну позицию за другой.
Выявление экономической неэффективности и эрозии идеологических основ тоталитарного общества, если оно не потерпело поражения в войне, может быть длительным процессом. Его особенности и динамика, так же как и становление тоталитаризма, определяются национальной спецификой, особенностями идеологии, политики, проводящейся правящими кругами. Очень многое в тоталитарных структурах власти зависит от лидера, а соответственно от обстоятельств и условий его смены.
Тоталитарные режимы в Италии и Германии рухнули, потерпев поражение в ими же развязанной войне. Такая же участь постигла союзные им режимы в Венгрии и Румынии, где, однако, после войны утвердился тоталитаризм советского типа. Гораздо более сложным выглядит путь к демократии большинства стран Восточной Европы.
Тоталитарные (коммунистические) политические партии в этом регионе на какое-то время сумели обеспечить себе массовую поддержку в борьбе против фашизма, в которой они выступали партнерами сил, сражавшихся за демократию. Придя к власти на волне подъема антифашистских, народно-демократических революций и при поддержке (прямой и косвенной) со стороны СССР, они начали строить тоталитарное общество по образу и подобию сталинского социализма. Их социальная и политическая практика очень скоро вступила в противоречие с интересами и стремлениями людей, тяготеющими к демократии. Однако попытки преодолеть навязывавшийся «сверху» тоталитаризм, будь то под лозунгом реставрации довоенных порядков (Венгрия, 1956 г.) или же под флагом обновления и совершенствования социализма (Чехословакия, 1968 г.), подавлялись военной силой СССР. Руководство КПСС, исходя из логики «холодной войны», противостояния «двух лагерей», не могло допустить даже и мысли, что народы отвергают построенную по советскому образцу модель общественной организации, которая должна была быть самой передовой.
В итоге в Восточной Европе к концу 1980-х гг. возникла парадоксальная ситуация. Внешний фасад режимов, официальная риторика, преобладавшая в обществе, оставались прежними. В то же время всерьез ее мало кто воспринимал. Экономически Восточная Европа все больше тяготела к Западной, вера в официальную идеологию была ничтожной. Можно сказать, что в большинстве стран сложился консенсус в одном; в понимании, что попытка общества встать на путь преобразований чревата угрозой советского военного вмешательства.
Едва лишь стало ясно, что подобной угрозы более не существует, как по странам СЭВ прокатилась волна бескровных (за исключением Румынии) переворотов. Уже давно сформировавшиеся консервативные, либеральные, социал- демократические, экологические идейные и иные течения самореализовались политически. Частично заново, частично на базе малых политических групп и партий или же расколовшихся коммунистических и рабочих партий сложились плюралистические политические системы, к власти пришли лидеры, провозгласившие программы реформ, переход к рыночным отношениям. При этом в тех странах, где существовали демократические традиции, где при тоталитарном строе сохранялись элементы многопартийности, загнанной в рамки фронтов и коалиций при руководящей и направляющей роли марксистско- ленинских партий, переход к демократии прошел наиболее безболезненно (Венгрия, Польша, Чехословакия). В этих странах прежние правящие элиты либо раскололись и оказались неспособными к сопротивлению, либо вступили в диалог с демократической оппозицией, добровольно подчинились вердикту большинства избирателей.
Показательно, что иная ситуация сложилась в государствах, где тоталитарные режимы демонстрировали различные степени независимости от СССР, претендовали на то, что они выступают выразителями национальных интересов своих стран, а не только социалистического догмата. В Румынии режим Н. Чаушеску держался до последнего, пока не был сметен вооруженным путем. В Югославии тоталитарные структуры столкнулись с вызовом прежде всего национального характера. Под сомнение была поставлена не их приверженность социалистической идее и не сама эта идея, ибо не ею главным образом обосновывалась легитимность югославского тоталитаризма. Оспорена была дееспособность тоталитарных структур в плане выражения интересов народов, проживающих на территории югославского многонационального государства.
Наиболее сложными и извилистыми путями шло падение тоталитарных структур на территории бывшего СССР.
Порой отсчет времени эрозии тоталитаризма начинают с хрущевской «оттепели». Это представляется заблуждением. Развенчание Сталина отнюдь не положило конец тоталитарной системе, оно было предпринято элитой КПСС и для элиты, поскольку полный текст доклада Хрущева на XX съезде КПСС полностью не был опубликован. Мотивы развенчания Сталина состояли, очевидно, в том, что его окружение, сотворив себе кумира, наделенного абсолютной властью, само оказалось заложником его прихотей, не было застраховано от риска пасть жертвой очередного процесса, инициированного фанатиками из толпы и номенклатурой среднего звена, рвущейся «наверх».
Идеология в возглавляемом Сталине режиме занимала то место, которое она и призвана занимать. Она была инструментом обоснования легитимности власти, который при необходимости мог быть отброшен или заменен. Хрущев же пытался воплотить в жизнь чисто абстрактные, умозрительные идеи, служа идеологии, а не пользуясь ей. Отсюда – двойственность и противоречивость его реформ. Они были призваны привести реальность в соответствие с идеалом, активизировать массы, подвигнуть их на новые трудовые подвиги, которые бы компенсировали слабости тоталитарной системы власти. Объективно же они кое в чем ослабили эту систему, хотя бы потому, что любая реформа требует переосмысления реальности, критического к ней отношения.
В период так называемого «застоя» тоталитарная система вернулась к нормальному, органически ей присущему статичному состоянию постепенного загнивания. В обществе начал складываться слой новой, не знающей репрессий интеллигенции, способной воспринять альтернативные тоталитарным идеи. Стало развиваться, несмотря на запреты, правозащитное движение. Его суть была проста: защита прав человека на проявление собственной индивидуальности без жесткой регламентации «сверху». Постепенно среди значительной части населения вера в то, что в СССР построено или строится самое прогрессивное в мире общество, стала вытесняться рутиной будней, пассивностью. Ее стимулировала и инертность механизмов власти. Геронтологический кризис на ее вершине, усиление коррупции, бюрократизма, местничества сочетались с быстрым развитием теневой экономики.
К моменту избрания М.С. Горбачева на высшие посты в партии, а затем и в государстве, осознание необходимости перемен в обществе получило очень широкое распространение. Другое дело, что вопрос вектора их вызывал споры. В среде как интеллигенции, так и работников физического труда росло недовольство уравнительной, командно-распределительной системой управления, ее очевидная неэффективность вызывала раздражение против правящей элиты, партийной номенклатуры, получаемые ею льготы и привилегии выглядели незаслуженными и не заработанными. Искал альтернатив и аппарат власти. Те его звенья, которые были связаны с управлением экономикой, с одной стороны, не хотели терять контроль над ней, но, с другой - не имели бы ничего против раскрытия возможностей легального использования средств, накопленных в сфере теневой экономики. Даже огромный аппарат контроля жизни общества (включая идеологический), сознавая падение притягательности социалистической идеологии, был готов поддержать альтернативные, новые идеи. В то же время, страшась идеологической и политической конкуренции, большая часть работников этого аппарата, на первых порах поддержавшие перестройку, хотели ее развития в рамках «социалистического выбора» и при сохранении направляющей и руководящей роли КПСС. При этом идеалы для будущего они естественно пытались черпать из опыта прошлого, не учитывая, что все возможные меры повышения эффективности системы в рамках тоталитаризма уже были исчерпаны.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
