Сведения о распространенности самоубийств, сравнительно-статистические выкладки были полностью закрыты для гласности, как в прочем и моральная статистика в целом. Закрытой стала, естественно, и информация о подобных исследованиях за рубежом. В то время как на Западе научные публикации по проблемам суицидологии становятся в послевоенный период все более многочисленными, в отечественной литературе подобные работы единичны и посвящены суицидам в психиатрической клинике.
Если судить по изданиям энциклопедических словарей в этот временной интервал, то получалось, что проблемы, как и самого понятия «самоубийство», как бы не существует. Лишь в конце 1960-х гг. ею занялись как социальной проблемой в Московском НИИ психиатрии и во ВНИИ МВД СССР.
Публикация статистики самоубийств для широкой общественности в СССР возобновилась лишь в 1988 г. Замалчивание проблемы суицида или стремление полностью выхолостить его социальную подоплеку нанесли серьезный ущерб отечественной теории и практики противодействия данной социальной аномалии. Засекреченность статистических данных, идеологически заданный характер изучения феномена самоубийства лишь в рамках психической патологии определяли единственно разрешенное направление суицидологических исследований - исследование клинических аспектов самоубийства. Помимо методологических затруднений и непременных искажений научных результатов, подобный подход практически исключал возможность оказания адекватной медико-социальной помощи кризисным пациентам, делал весьма проблематичной их социальную реадаптацию.
Увеличение случаев добровольного ухода из жизни особенно в крупных городах страны в середине 1970-х гг. вынудило власть отказаться от практики замалчивания и игнорирования самоубийств как явления.
Был создан Всесоюзный научно-методический суицидологический центр. С этого времени в советской психиатрии началась постепенная смена взглядов на причины суицидального поведения. Согласно концепции А.Г. Амбрумовой (1974 г.), самоубийство стали рассматривать как следствие социально-психологической дезадаптации (или кризиса) личности в условиях переживаемых ею микроконфликтов.
В Москве в середине 1970-х гг. была создана превентивная суицидологическая служба. В ее компетенцию входило оказание специализированной медицинской и психиатрической помощи нуждающимся в суицидологической превенции. При этом звенья службы для реабилитации кризисных пациентов, не страдающих душевными заболеваниями, были развернуты вне психиатрических учреждений: амбулаторные подразделения, кабинеты социально-психологической помощи - в территориальных поликлиниках; кризисный стационар - в стенах городской больницы «скорой помощи». Было открыто также отделение экстренной терапевтической помощи - «телефон доверия».
В конце 1970 - первой половине 1980-х гг. в советской психиатрии произошел коренной концептуальный поворот от сугубо биологического и патопсихологического объяснения причин суицида к личностному и социально-психологическому.
В целом, наиболее активно исследования социальных аномалий начались в России с конца XIX столетия. На разных исторических этапах развития России в прошлом веке отдельные виды отклонений получали более широкое рассмотрение, либо вовсе замалчивались. Естественно это не придавало сил государству в борьбе с этими явлениями и не ускоряло их искоренение или ограничение. В то же время власть, провозглашая те или иные концептуальные установки и намечая генеральную линию по «исправлению» общества, не могла уповать исключительно на идеологию. Следовали конкретные меры.
Если в период существования монархии арсенал противодействия социальным порокам преимущественно был представлен мероприятиями административного и регулирующего характера, то ситуация серьезно изменилась с приходом к власти большевистского правительства.
Еще в феврале 1917 г. Временное правительство провозгласило необходимость перехода к более решительным мерам по противодействию различным видам социально отклоняющегося поведения. Так, например, была запрещена проституция. Но демократическая власть в России образца февраля 1917 г. не привела в действие конкретные действенные механизмы ограничения социальных аномалий.
Ситуация кардинально изменилась в октябре 1917 г. Приход к власти большевиков означал новый этап и принципиально иные подходы в борьбе с социальными отклонениями. Насилие, возведенное в ранг закона, ничем не ограниченная диктатура мыслились как самые эффективные меры излечивания и, в конечном счете, изживания общественных болезней. Однако на практике вышло иначе. На закате перестройки в СССР один из ее вдохновителей, бывший член Политбюро ЦК КПСС А.Н. Яковлев обронил многозначительное откровение: «...начиная с 1917 г., мы привыкли жить в криминальном мире во главе с преступным государством...».
И, тем не менее, «социалистический эксперимент» в качестве одной из составляющих имел установку на тотальное подавление социальных аномалий. Практически данная установка, с тем или иным акцентом на насилие, действовала на протяжении всего периода существования советской власти. Но оказался ли данный подход панацеей от социальных болезней в России? Этот вопрос и сегодня продолжает оставаться открытым и во многом дискуссионным.
В целом, общетеоретические проблемы социальных аномалий получили довольно обстоятельное освещение в обществоведческой литературе. Различные аспекты отклоняющегося поведения: причины возникновения, формы проявления, последствия для социума, государственности и личности - получили определенную трактовку в научных трудах и концепциях. В то же время в сегодняшних условиях существует необходимость рассмотрения государственной политики в отношении социальных аномалий на различных этапах исторического прошлого в XX столетии.
При этом особое внимание привлекают 1920-е гг. Именно этот совершенно непродолжительный период исторического прошлого страны продемонстрировал различные социальные модели и подходы к регулированию социальной сферы в целом, противодействия общественным отклонениям, в частности.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7