На Западе модели и установки биополитики широко используются при изучении особенностей женского (В. Рудал, Е. Михан, А. Руш) или возрастного стилей политического поведения, описания расовых и этнических архетипов политического мышления и т.д. Для отечественного обществоведения восприятие подобных теоретических установок, уяснение их рациональных начал крайне затруднительны. Марксизм, долгие десятилетия царивший в духовной жизни страны и задававший направленность не только теоретическому, но и обыденному мышлению, по существу отрицал непосредственное влияние биологических свойств и качеств людей на их политическое поведение. Маркс и его последователи полагали, что биологическое начало может оказывать какое-либо влияние на политические процессы только в «снятом», преобразованном на социальном уровне, виде. Роль таких биологических факторов, как пол, возраст, темперамент человека, не только не изучалась, но и не осознавалась в качестве политически значимой. Не удивительно поэтому, что в стране, где лидеры-геронтократы (Л. Брежнев, К. Черненко) нанесли обществу немалый ущерб, сама проблема влияния возраста и других подобных качеств людей на исполнение политических ролей до недавнего времени попросту не существовала.
Оценивая значение биополитического подхода в целом, можно сказать, что эвристически он не вправе претендовать более чем на статус частной методики изучения политической жизни, поскольку всю гамму мотивов и стимулов человеческого поведения в политической сфере невозможно редуцировать к его биологическим основаниям. Тем не менее, хотя теоретическая дискуссия, ведущаяся в науке относительно роли биополитики, еще далека от завершения, многие ее положения можно с успехом использовать в прикладных исследованиях уже сегодня.
В специфических формах доминирование натуралистических факторов при объяснении природы политики выражено и в психологизаторском течении, сложившемся в основном в XVIII-XIX вв. на фоне кризисных событий в европейской общественной мысли. С одной стороны, эти подходы явились острой реакцией на ряд социологических теорий (прежде всего позитивизм О. Конта), отрицавших право психологии на собственное существование, а с другой – они представляли попытку объяснения (альтернативного учению Маркса) развития социальных систем.
У истоков этих поначалу весьма своеобразных учений стояли такие ученые, как Г. Тард, Г. Лебон, Л. Гумплович, А. Дильтей, Э. Дюркгейм и др. С их точки зрения, источником и фактором, объясняющим социальное и политическое развитие, являются психологические свойства людей. Как писал, например, Г. Тард, все общественные движения можно однозначно свести «к первичным психологическим элементам, возникающим под влиянием примера и в результате подражания».* Если оставить за скобками особенности различных школ и направлений, разделявших психологизаторскую парадигму, то следует признать, что и сегодня, как и на заре ее появления, основной идеей психологизаторских теорий служит сведение (редуцирование) всех политических явлений к преобладающему влиянию психологических качеств человека. Причем в качестве таких доминирующих свойств выступают, как правило, психологические качества индивида или малой группы, которая, по мнению американского ученого Г. Самнера, «представляется человеку центром всего, и все остальное шкалируется и оценивается по отношению к ней».
Подобные установки психологизаторская парадигма пытается распространить и на изучение политической жизни в целом, в частности, интерпретируя таким образом всю политическую историю. В этом смысле вся политическая жизнь в ее временном протяжении объясняется скрытыми мотивами поведения индивидов и широких социальных слоев. Иными словами, психологические факторы рассматриваются не как звено, опосредующее влияние внешних и внутренних факторов политического поведения, а как его самостоятельный и приоритетный источник. Особый характер психологического доминирования – только не любых, а лишь подсознательно накопленных чувств и эмоций – рассматривают в качестве начала, объясняющего природу политического поведения, представители такого специфического проявления данного направления, как психоанализ.
Однако, независимо от частных различий тех или иных школ и направлений, можно констатировать, что редукционизм таких исследовательских подходов явно недостаточен для создания непротиворечивого и доказательного общеконцептуального образа политики. В то же время недостатки психологизма как макротеоретической модели политики отнюдь не свидетельствуют о низком статусе данного подхода на прикладном уровне. Напротив, такие методы получили самое широкое распространение в поведенческих (бихевиористских) науках, изучающих микрофакторы политического участия и адаптации граждан к внешней среде, компоненты внутренней структуры и мотивации действий акторов и т.д.
В этом смысле психологизм, как и все названные разновидности натуралистической парадигмы, довольно популярен в исследованиях различных фрагментов поля политики. Обладая известной доказательной базой, они позволяют весьма зорко рассматривать политические явления, обращая внимание на такие их стороны и аспекты, которые не удается в полной мере отразить с помощью иных теоретических конструкций.
политика парадигма теологический натуралистический
Социоцентристская парадигма объединяет самую широкую группу теоретических представлений, авторы которых при всем различии толкований и объяснений ими феномена политики, тем не менее, единодушно признают ее общественное происхождение и природу. Таким образом, во всех этих теоретических концептах политика рассматривается как та или иная форма социальной организации жизни человека, определенная сторона жизни общества.
В самом широком плане сторонники этих подходов пытаются объяснить природу политики двумя основными способами. Одни из них исходным моментом признают определяющее воздействие на политику тех или иных собственно социальных элементов (отдельных сфер общественной жизни, ее институтов, механизмов, структур). Иными словами, в данном случае ученые оперируют внешними по отношению к ней факторами. Другая группа теоретиков пытается объяснить сущностные свойства политики как типа социальности, опираясь на внутренние, присущие самой политике источники самодвижения и формы саморазвития. И в том, и в другом направлении сложилось множество специфических логик теоретического объяснения, породивших немало противоречивых суждений и оценок, которых мало что объединяет кроме самого общего видения природы политики.
Хронологически социоцентристский подход сформировался еще в Древней Греции. Сложившаяся там нерасчлененность государства и общества в форме единого «города-полиса», не обладавшего еще развитыми механизмами и институтами властвования, побуждала древних мыслителей описывать сферу политики через субстанцию государственности. В силу этого политика рассматривалась по преимуществу как особая форма управления и способ интеграции общества, совокупность определенных норм и институтов, механизм правления разнообразных групп и индивидов, обладавших собственными интересами и целями.
Позднее существенное влияние на данный тип представлений оказали представления, связывавшие сущность политики с отношениями власти. Так, М. Вебер считал, что понятие «политика» означает стремление к участию во власти или оказанию влияния на распределение власти между государствами или внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает. «Кто занимается политикой, – писал Вебер, – тот стремится к власти: либо к власти как средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти ради нее самой», чтобы «наслаждаться чувством престижа, которое она дает».* Потому-то Вебер и говорил о политике не только как о специализированной управленческой деятельности государства, но и как о любой деятельности, связанной с руководством и регулированием, включая даже политику «умной жены» по отношению к своему мужу. В русле такого подхода политика уже представала в качестве способа обеспечения господства и доминирования определенных социальных сил, макросоциального механизма регулирования общественными процессами и отношениями.
Впоследствии в ряде теорий, развивавших эти две наиболее значимые традиции в толковании политики, политику стали объяснять и даже отождествлять с более широким кругом таких явлений, как авторитет (Ж. Мейно), управление (П. Дюкло), влияние (Р. Даль), контроль (Ж. Бержерон), целенаправленные и общественные действия (Т. Парсонс, А. Этциони), борьба за организацию человеческих возможностей (Д. Хелд), классовые отношения (А. Миронов), организация (Ю. Аверьянов) и т.д. В данном русле основаниями концептуализации политики служили элементарный поведенческий акт, поступок, деятельность, различные формы человеческого взаимовлияния. Но в результате политика оценивалась с точки зрения не того, что ее отличает от иных проявлений социального мира, а того, что объединяет ее с ними. Таким образом, она не просто признавалась неотъемлемой частью человеческой жизни, но как бы растворялась в социальном пространстве, приобретая черты универсального общественного явления. В результате политический процесс рассматривался как целиком и полностью совпадающий с историческим процессом. Такое социальное растворение и, следовательно, исчезновение политики как самостоятельного явления в наиболее ярком виде выразилось в позиции немецкого ученого М. Хеттиха, утверждавшего, что политика, не имея «самостоятельной экзистенции» (существования), представляет собой лишь определенную форму мышления и говорения.
К подобного рода универсалистскому подходу непосредственно примыкает и стремление ряда ученых отождествить политику с теми или иными сферами общественной жизни. В связи с этим можно вспомнить позицию Аристотеля, рассматривавшего политику как «публичную мораль», или Платона, расценивавшего ее в качестве формы умножения блага или управления в соответствии с познанной справедливостью. Например, сторонник такого подхода русский мыслитель В. Соловьев писал, что «здравая политика есть лишь искусство наилучшим образом осуществлять нравственные цели в делах праведных».*
Таких же по сути концептуальных подходов придерживался и К. Маркс, объяснявший природу и происхождение политики детерминирующим воздействием отношений производства, обмена и потребления. Таким образом, политика (политическая надстройка) полностью подчинялась тенденциям, господствовавшим в материальной сфере, обладая лишь некоторой степенью самостоятельности.
Известное распространение получили и попытки представить право в качестве порождающей политику причины. Со времен Дж. Локка, И. Канта и некоторых других провозвестников такого подхода именно право расценивается целым рядом зарубежных ученых (Р. Моором, Дж. Гудменом, Г. Макдональдом и др.) как системообразующая сфера общества, обеспечивающая равновесие властных институтов, контроль за их деятельностью и, в конечном счете, предотвращающая все, в том числе политические, конфликты. С их точки зрения, не политика, а право должно формировать общую властную волю общества, которой должны руководствоваться как государство, так и отдельные индивиды.
Страницы: 1, 2, 3, 4
