Беседуя с одним из шейхов племени, который, по сообщению «Аль-Хаят», выступает в качестве его «неофициального представителя», корреспондент этой газеты задал ему несколько существенных вопросов. Одним из них был вопрос о том, насколько развита «историческая родина» бану Гамид. Ответ шейха был принципиален: «Эль-Баха, – говорил он, – развитый город, в нем расположены правительственные учреждения (включая резиденцию губернатора провинции, – Г.К.). Город оснащен современным водопроводом, электричеством, в нем имеются все необходимые средства связи. Материальный уровень и социальное положение каждого, оказавшегося в ловушке террористов выходца из бану Гамид, – продолжал шейх, – прекрасное». Корреспондент был, однако, настойчив: «Почему большинство участников террористических акций выходцы из племени Гамид?». Последовал не менее важный ответ: «Все это стало возможным потому, что многие члены племени покинули район своего проживания. Они смешались с выходцами из других групп и страт, а у других – другие обычаи, другие манеры поведения». Далее, отбрасывая обвинения в адрес своего племени, шейх сообщил неизвестную корреспонденту подробность: преследуемый полицией Али аль-Факаси добровольно сдался помощнику министра внутренних дел принца Наефа, «родившемуся в той же деревне, что и сам Али».
Тем не менее, интересовался журналист, что же стало причиной, содействовавшей распространению «идей террора»? И вновь ответ шейха был любопытен: «Духовная пустота и безработица. Решить проблему можно будет только тогда, когда молодые люди начнут получать приемлемое и разумное жалование там, куда их устроит государство. Во время же службы в армии эти молодые люди должны учиться нужным для последующей жизни профессиям – столярному и кузнечному делу, электротехнике. Они должны работать и зарабатывать. Когда же они учатся, они предоставлены сами себе, их начинают обуревать нигилистические мысли и им легко промывать мозги». Шейх говорил, ссылаясь на пример молодого человека из его племени, арестованного вместе с тремя женщинами в Медине, что «всему виной безделье – молодые люди получают деньги от добившихся успеха родственников».
Наконец, последние вопросы: «Как жители Эль-Бахи реагируют на террор? Какова ваша оценка членов племени Гамид после всех произошедших событий?». Конечно же, шейх говорил, что «никто из жителей города не сочувствует террористам, включая их родных и близких, ведь они – люди, которым промыли мозги и отправили на разбой». Он и не мог ответить иначе. Из его ответа на второй вопрос следовало, что власть возложила на него и остальных шейхов бану Гамид личную ответственность за «благонравие» молодежи, а губернатор провинции «еженедельно встречается с ним». Далее он добавлял: «Я надеюсь, что мы, шейхи племени, вместе с губернатором добьемся восстановления контроля над племенем. Никто из его членов никогда не совершит никаких глупостей и мерзостей, направленных против нас и нашей страны». Красноречивое заявление!
В словах шейха бану Гамид присутствовала нескрываемая тоска по ушедшим в прошлое временам патриархальной семьи, непререкаемой воли отца и абсолютного авторитета главы родоплеменного сообщества. Саудовское общество действительно изменилось. Оно стало мобильным – выходцы из племени Гамид рассеяны по всей стране. Оно менее, чем всего несколько десятков лет тому назад, связано с кастовой принадлежностью и сословной профессионализацией. Говорить сегодня о том, что племя Гамид отстало, хотя его маргинальность по сравнению с ведущими племенными группами Неджда и Хиджаза была очевидна еще совсем недавно, было бы, по меньшей мере, неверно. Некоторые представители бану Гамид достигли, видимо, апогея возможной ныне для них карьеры – высшие офицеры полиции и пост помощника министра внутренних дел. Выходцы из этого племени образованны, увидели мир, в том числе и благодаря учебе в зарубежных университетах. Наконец, им известна сила денег, ставших и в королевстве мерилом жизненного успеха.
Все же, как же выгодны шейху те трагические события, которые произошли и происходят в стране! Они заставляют власть вновь опереться на племенных вождей, увидеть в них, а не в совершающей «глупости и мерзости» молодежи, едва ли не свою единственную в настоящее время опору. Шейх в полной мере осознает свою сегодняшнюю причастность к этой власти. Он в полной мере готов послужить ей, положив предел «распущенности» молодых людей. Возрождение политической роли вождей племен? Это предположение не лишено своего рационального начала. Даже если, как отмечал саудовский автор, саудовское правительство всегда «признавало существование племени в качестве структурной единицы социума», все же, по словам этого автора, «племена важны только потому, что исполняют в национальном обществе некоторые социальные и хозяйственные функции». В свою очередь, подчеркивал он, «вожди племен» играют «некоторую роль» только при «решении возникающих внутри их племен конфликтов или вражды». При этом любая попытка их самостоятельной деятельности ограничена «всеобъемлющим контролем со стороны государства».
Однако теперь шейху бану Гамид (как и другим племенным нотаблям), конечно же, в жестких рамках государственного контроля, предоставляли, казалось бы, навсегда утраченную возможность воскресить представления и нормы прошлого. Он вновь мог быть политической фигурой – следить, доносить, шантажировать – от его усердия и умения восстановить «господство» над племенем едва ли не зависела судьба саудовского государства. Так восстанавливалась ситуация патриархального прошлого, которое, кстати, никуда и не уходило. Это прошлое присутствовало в государственной «заботе» о благосостоянии Эль-Бахи, в повторном обращении представителей власти к подвергшемуся эрозии авторитету племенных нотаблей. Молодежь должна остаться под присмотром старших. Их идеалы, их образ жизни и их жизненные интересы должны были стать для молодежи жизненным компасом.
Возродить патриархальность требовал и наследный принц Абдалла. Он возлагал личную ответственность за поведение всех молодых граждан страны на имамов мечетей и преподавателей университетов. После событий в Янбо, встречаясь с религиозными деятелями и профессорами высших учебных заведений, принц говорил: «Вы – люди науки, на вас лежит личная ответственность за поведение наших сыновей. Вы должны заставить их понять, в чем заключается долг перед верой и родиной. Порукой тому станет ваша безопасность, ваше благосостояние, ваша честь и ваша возможность служить Королевству Саудовская Аравия, той матери, которая вскормила вас». Далее он добавлял: «Вы должны говорить молодежи только о том, что служит интересам веры и родины. Хочу предупредить вас, среди них, молодежи, много усердных (муджтахидун) людей, но их усердие (иджтихад) порой направлено в неверную сторону. Ваш долг следовать примеру сотрудников государственной безопасности, которые воюют за нашу веру и нашу родину».
Саудовская молодежь жила, тем не менее, в другом мире. Годы предшествовавшего развития королевства изменили ее. Патриархальные обычаи отцов вовсе не привлекали ее. Акция в Эль-Хубаре и история возглавившего ее исполнителей Нимра аль-Бакми это доказывала.
Как же тосковал по утраченной патриархальности благополучный предприниматель, отец Нимра аль-Бакми, открыто отмежевываясь, беседуя с корреспондентом столичной «Эр-Рияд», от своего сына: «Он носил мое имя, но тот, кто выступил против истинного мнения, против мнения родителей, против правительства, закона Господа и обычаев, не может быть со мной». Конечно, он отрекался от сына, потому что им руководил страх за себя, свою семью и, в конце концов, за благополучие своего бизнеса. Тем не менее, в его рассказе присутствовало множество деталей, которые ни в коей мере не могут быть объяснены только страхом перед возможными (и, скорее всего, в тех или иных формах последовавшими) репрессиями. Говоря о своей семье, этот человек – Сухадж бен Зейд аль-Карири аль-Бакми – был красноречив: «Мой дед погиб, сражаясь под знаменем короля Абдель Азиза (основателя нынешнего саудовского королевства, – Г.К.), все мы готовы пожертвовать собой за родину, за нашу землю. Мой отец также защищал родину с оружием в руках, он скончался, когда ему было 110 лет. Все мы отдадим жизнь за нашу дорогую родину, за ее справедливых руководителей. Дело в тех, кто принес к нам эти далекие от нас принципы, несовместимые ни с религией, ни с обычаями. Клянусь собственной жизнью, я не давал моему сыну Нимру денег на оружие, я не подстрекал его на свершение этих постыдных деяний. Но, к несчастью, его совратили, он стал перечить родителям, он пошел против веры и наших благодетелей, наших истинных властителей, не покладая рук действующих на благо веры, родины и ее граждан».
Порвалось звено казавшейся ему прочной цепи верности и преданности семьи тем, кто всегда покровительствовал ей, – власти. Эта власть содействовала оседанию на землю бывшего кочевника (история деда Сухаджа и прадеда его сына Нимра), ставшего ихваном в эпоху короля Абдель Азиза и сражавшегося за создание нынешнего саудовского королевства. Эта власть на всю его долгую жизнь обеспечила благосостояние отца Сухаджа и деда Нимра, служившего в саудовской армии и сделавшего в ней, видимо, успешную карьеру. Наконец, благодаря покровительству этой власти, вырос бизнес отца Нимра. Обычный для саудовского общества и складывавшийся десятилетиями путь развития, неожиданно (как кажется Сухаджу) нарушенный взбунтовавшимся сыном, для которого важны другие авторитеты, а вовсе не авторитет отца, ассоциирующего себя с властителями патриархального государства и действующего, как и они по отношению к своим подданным, к тому, кого он считает собственным подданным – своему сыну.
Сухадж пытался воздействовать на сына. Видимо, для того, чтобы исключить его нежелательные контакты, он отправил Нимра оканчивать школу на родину – в небольшой городок Турба к северу от Хаиля. Однако отцу стало известно, что сын и там оказался связан «с подозрительной компанией вернувшихся из Афганистана». Сына вернули в родительский дом в столице, но за ним уже наблюдала служба государственной безопасности. Спустя некоторое время после возвращения в Эр-Рияд он был арестован и осужден на год и шесть месяцев тюремного заключения. Отец использовал старые знакомства, – у него, потомка ветеранов службы на благо государства, они сохранились. Нимр был досрочно освобожден и возвращен родителям. Стал ли он работать или учиться? Как говорил его отец: «Он этого не хотел, да и не нуждался в этом. Слава Богу, мое положение хорошее» (любопытная отсылка к тому, что говорил шейх племени Гамид!). Однако Нимру нужно было внимание и отеческое увещевание: «Я предостерегал его от много, – отмечал Сухадж. – Я говорил ему, что к стране, в которой он живет, обращены взоры всех мусульман, и она им всем помогает, принимая их во время хаджа. Я говорил ему, что наша страна останется безопасной, хотя некоторые и пытаются разрушить ее безопасность». Нимра всеми силами удерживали в доме.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
