Уровень квалификации называют человеческим капиталом рабочей силы. Человеческий капитал – это сумма врожденных способностей, общего и специального образования, приобретенного профессионального опыта, творческого потенциала, морально-психологического и физического здоровья, обеспечивающих возможность приносить доход.
Человеческий капитал неотделим от его владельца. Цена услуг, предоставляемых работником, зависит от его квалификации, поскольку с ней связаны качество его услуг, производительность труда и увеличение прибыли. Повышение квалификации работников также ведет к повышению уровня оплаты труда. Рост человеческого капитала является одним из важнейших источников увеличения производственных ресурсов на основе повышения его эффективности. Вложения в человеческий капитал обеспечивают в развитых странах до 30% прироста национального дохода.
Наличие и характер используемых ресурсов во многом определяют структуру экономики страны и ее экономические взаимоотношения с другими странами.
В зависимости от преобладания тех или иных используемых ресурсов отрасли и сферы экономики относятся к первичному, вторичному или третичному секторам производства. Основным ресурсом для первого сектора являются земля и ее недра. Соответственно к нему относятся сельское хозяйство, добывающая и лесная промышленность и другие отрасли, связанные с использованием природных ресурсов. Второй сектор связан по преимуществу с использованием капитала (основных и оборотных средств) и труда. Третий сектор относительно больше связан с предпринимательской деятельностью и охватывает финансы, банки, страхование, лиц свободных профессий, а также транспортную и складскую деятельность.
Конечно, такое деление условно. Характерно, однако, что второй и третий секторы являются более эффективными. В развитых странах удельный вес отраслей, базирующихся на капитале и предпринимательской деятельности, и уровень жизни относительно выше. Страны, экономика которых базируется в основном на сельском хозяйстве и добывающей промышленности, как правило, относятся к отсталым, имеют относительно низкий уровень душевого дохода и качества жизни.
Рынок труда – как и любой другой – имеет два основных измерения – количественное и ценовое. Первое определяется числом и составом занятых работников, а также продолжительностью их рабочего времени; второе – заработной платой, то есть ценой труда как фактора производства.
В развитых рыночных экономиках заработная плата обладает той или иной степенью негибкости к понижению, причем, в зависимости от конкретной конфигурации институтов, регулирующих трудовые отношения, негибкостью может отличаться как номинальная, так и реальная заработная плата.
Такая негибкость была бы невозможна без соответствующего набора институтов, определяющих деятельность рынка труда. Состав этих институтов хорошо известен и конечен. Основные среди них – минимальная заработная плата, пособия по безработице, законодательство о защите занятости, налоги на заработную плату (включая обязательные отчисления работодателей на социальные цели), объединения работодателей и профсоюзов, система коллективных договоров и процедуры переговоров между социальными партнерами.
Но если адаптивный потенциал заработной платы (цены труда) ограничен, то основным механизмом приспособления становится количественная подстройка – сокращение занятости и рост безработицы. Если при этом занятость чрезмерно «зарегулирована» административными барьерами или вменяемыми работодателям финансовыми издержками, то безработица может становиться не только неприемлемо высокой, но и устойчивой во времени. При полной зарегулированности трудовых отношений рынок труда особенно плохо переносит внешние шоки (макроэкономические кризисы), «наказывая» безработицей в первую очередь молодежь, женщин и другие группы со слабыми переговорными позициями. Такова ситуация во многих странах континентальной Европы (Германия, Франция, Италия).
Жесткость заработной платы особенно наглядно проявляется в ситуациях острых кризисов. Так, в годы Великой депрессии в первой половине ХХ столетия в США занятость резко сократилась, безработица превысила 20%-ную отметку, но реальная заработная плата (у тех, кто сохранил работу) практически не отреагировала на экономический спад. Похожая ситуация наблюдалась в тот период и в Великобритании, где значительные по масштабам сокращение занятости, снижение продолжительности отработанного времени, рост безработицы имели место на фоне продолжавшегося увеличения реальной и лишь незначительного уменьшения номинальной заработной платы работающих
Развитие событий в большинстве стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) в 1990-е годы в целом шло примерно по той же схеме. Снижение реальной заработной платы было в них относительно невелико, тогда как динамика занятости вплотную следовала за динамикой ВВП. Кроме того, процесс обесценения заработков в этих странах не был затяжным: экономический рост, возобновлявшийся спустя два-три года после начала рыночных преобразований, обеспечивал их быстрое восстановление до дореформенного уровня.
Иначе развивалась ситуация в России (а также в других странах СНГ), где падение реальной заработной платы оказалось намного глубже, чем в странах ЦВЕ, тогда как снижение занятости оставалось непропорционально слабым (относительно глубины падения ВВП).
В России переходный период стартовал с сильнейшего шока конца 1991 – первой половины 1992 года, вызвавшего резкое сокращение ВВП и, как следствие, спровоцировавшего глубокий коллапс спроса на труд. Здесь тесным образом переплелось всё: распад СССР, крах централизованного планирования, разрыв кооперативных связей между предприятиями, либерализация цен, бюджетный кризис и резкое снижение бюджетных расходов, гиперинфляция. Дальнейшее поддержание искусственно завышенной занятости стало невозможным при любом вообразимом сценарии, тем более на фоне драматического сокращения производства. Естественным и всеобщим ожиданием в тот период был взрывной рост безработицы с сопутствующими катастрофическими социальными и политическими последствиями. Различные эксперты активно подогревали друг друга алармистскими прогнозами, отпугивая политиков от реформ, тем самым неявно агитируя работников снижать притязания и соглашаться на низкую оплату. Отчасти страх безработицы сделал своё дело
Безработица, хотя и неуклонно росла, но делала это без лишней спешки. Она достигла своего пика, составившего 14% от экономически активного населения, лишь на восьмом году переходного периода, вскоре после финансового краха 1998 года. Массовые увольнения, которых так опасались власти, имели место только как единичные и локальные события, но так и не стали повседневной реальностью, заметно влияющей на рынок труда и социально-политическую температуру в стране. Предприятия отнюдь не спешили приводить численность занятых у них работников в соответствие со своей фактической производственной программой и своими реальными потребностями в рабочей силе. Они гораздо чаще практиковали постепенное «индивидуальное» выдавливание, принуждая лишних работников к «добровольному» уходу. Хотя такое выдавливание и приняло значительные масштабы, но будучи сильно растянутым во времени и в пространстве, было неспособно вызвать немедленный обвал на рынке труда. В итоге занятость – изначально чрезмерная – снижалась постепенно, шаг за шагом нащупывая новое равновесие и при этом крайне слабо реагируя на текущую экономическую конъюнктуру.
Всего за период с 1991 по 1998 год общее число занятых в российской экономике сократилось с 74 до 64 млн. человек, или на 13,5%. В корпоративном секторе (секторе предприятий и организаций) сокращение занятости все эти годы шло почти постоянным темпом, и его масштаб был больше. Число работающих на «крупных и средних предприятиях», составляющих ядро корпоративного сектора, снизилось с примерно 59 млн. человек в 1991 г. до 42–43 млн. человек в 1998 г., или почти на треть от исходного уровня. Расхождение между трендами во всей экономике и в корпоративном секторе объяснялось разной эластичностью занятости внутри них по отношению к изменениям в выпуске. Напомним, что совокупное сокращение ВВП за этот период составило около 40% и по большей части пришлось на корпоративный сектор.
Финансовый кризис 1998 года стал сильным ударом для всей российской экономики, но в то же время обозначил начало перелома в ее развитии. Глубокая девальвация рубля, стимулировавшая импортозамещение, консервативная макроэкономическая политика, а также произошедший вскоре скачок цен на основные товары российского экспорта запустили двигатель экономического роста. Экономика начала постепенно вылезать из «ямы» и, в итоге, в 2006 г. ВВП превысил уровень кризисного 1998 года почти в 1,7 раза. Экономический рост дал импульсы к резкому сокращению безработицы и «потащил» вверх за собой показатели занятости.
В посткризисный период (1999–2006 годы) безработица снизилась вдвое – до примерно 7% от численности экономически активного населения, что само по себе – завидный показатель для стран с переходной экономикой. Общая занятость за те же годы увеличилась почти на 5 млн. человек (с 64 до 69 млн. человек), или на 8%. И все же на фоне быстро «прибавлявшего» ВВП рост числа занятых был не слишком масштабным, а к середине 2000-х годов потенциал его дальнейшего расширения оказался, по-видимому, исчерпанным.
Благоприятная динамика занятости не должна вызывать особых иллюзий еще и по другой причине. Число занятых в секторе крупных и средних предприятий, который является основным генератором ВВП, не только не увеличилось, но продолжало сокращаться примерно тем же неизменным темпом, что и в кризисный период. Как будто глубокий спад в экономике не сменился бурным ростом! За 1999–2006 годы списочная занятость в этом секторе сократилась с 42 до 38 млн. человек, или на 9%. Ее сокращение было бы еще больше, если бы ползучее расширение бюджетных отраслей (образование, здравоохранение, государственное управление и безопасность) не противостояло сокращению числа занятых в отраслях частного сектора. Разрыв между двумя индикторами занятости (общей и на крупных и средних предприятиях) увеличился с 22 до 31 млн. человек. Возросшую разницу между ними заполнили занятые в неформальном секторе и на малых предприятиях, где рынок труда достаточно гибок в обоих своих измерениях, а социальная защита крайне слаба, если вообще существует. Фактически происходил постепенный переток работников из формального и социально-защищенного (Трудовым Кодексом) сегмента экономики в неформальный и социально-незащищенный сегмент (где Трудовой Кодекс фактически не действует). Особо следует отметить, что на протяжении всего переходного периода динамика занятости на крупных и средних предприятиях, на которых сосредоточена основная масса российских получателей заработной платы, демонстрировала удивительную устойчивость по отношению к любым внешним шокам. Численность этой категории работников неуклонно и последовательно снижалась, несмотря на то, что вначале шоки были в основном сильными негативными, а затем, поменяв знак, стали положительными.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
