и каждое из них, действительно обладали идеальным всеединством, включали

его в себя. Совершенное всеединство по самому своему понятию, требует

“полного равновесия, равноценности и равноправности между единым и всем,

между целым и частями, между общим и единичным. Полнота идеи требует, чтобы

наибольшее единство целого осуществлялось в наибольшей самостоятельности и

свободе частных и единичных элементов - в них самих, через них и для них."

Для пониманния того, как решается проблема истины у Владимира Соловьева,

необходимо понять, какими философскими категориями он оперирует, на какие

предпосылки опирается. Для этого обратимся к работе А.Ф.Лосева. "...с

установившейся точки зрения совершенно нет никакой разницы между сущим и

бытием. То, что понимает сам Владимир Соловьев под этими терминами,

совершенно ясно и едва ли заслуживает какой-либо существенной критики.

...Сущее, по мысли Владимира Соловьева, выше всяких признаков и свойств,

выше всяких предикатов и вообще выше всякой множественности.

...Классический образ мышления требовал равноправного существования также

и для множественности, раздельной, понятной и далекой от превращения в

абсолютно непознаваемый нуль, в абсолютное ничто. Вот это раздельное,

доступное пониманию, структурное, относительное, обьединяемое в отдельные

относительные единства, Владимир Соловьев называет бытием в отличие от

сущего. Все дело заключается здесь в том, что должна же существовать

какая-нибудь вещь, если мы ей приписываем какие-нибудь признаки. Но если

она действительно существует, то она выше своих признаков. По терминологии

Владимира Соловьева, эту вещь и надо называть не просто суммой признаков,

или бытием, но тем, что является носителем зтих признаков, а именно

сущим, которое в сравнении со всеми своими признаками есть уже

сверхсущее. Отрицать такое ”сверхсущее” - значит, по Владимиру Соловьеву,

просто отрицать существование вещей, а значит, и всего мира.”

На вопрос, что есть истина, Владимир Соловьев дает следующий ответ: “

Истина есть сущее, или то, что "есть"; но мы часто говорим "есть" обо

многих вещах, но многие вещи сами по себе не могут быть истиной, потому

что если они различаются друг от друга, так что одна вещь не есть другая,

то каждая в своем различии от другой не может быть истиной,...- они

могут быть только истинны, то есть поскольку все они причастны одному и

тому же, которое и есть истина. …Итак, сущее как истина не есть многое, а

есть единое. Единое, как истина, не может иметь многого вне себя, то есть

оно не может быть чисто отрицательным единством, а должно быть единством

положительным, то есть оно должно иметь многое не вне себе, а в себе, или

быть единством многого; а так как многое, содержимое единством, или мно

гое в одном, есть все, то, следовательно, положительное, или истинное,

единое есть сущее, содержащее в себе все, или существующее как единство

всего. Итак, истинно сущее, будучи единым, вместе с тем и тем самым есть

и все, точнее, содержит в себе все, или истинно-сущее есть всеединое.”

Таким образом, полное определение истины выражается в трех предикатах:

сущее, единое, все.

О Владимире Соловьеве как о философе можно рассказать многое, но обобщив,

можно выделить несколько его особенностей. Во-первых необходимо отметить

его необычайную склонность к понятийной философии как в ее истории, так

и в ее систематическом построении. Его дарования в этой области не только

равнялись многим выдающимся европейским философам, но по силе этих

дарований и по убедительности логики он превзошел многих из них. Во-

вторых, понятийная философия у Владимира Соловьева всегда отличалась

острым историзмом, при котором ни одна теория не отбрасывалась без разбору,

а, наоборот, всякое философское направление получало у него законное место,

органически входя в общечеловеческий прогресс мысли и жизни. В-третьих,

понятийная философия имела для Владимира Соловьева настолько

самостоятельное значение, что не нуждалась даже в авторитете веры, что

отнюдь не означало для Соловьева, что разум исключал веру и откровение.

Это значило лишь освобождение его от всяких авторитетов и предоставление

его полной свободе, что приводило разум в конечном итоге к тому же самому

мировоззрению, которого требовал авторитет веры. В идеале Соловьев

представлял себе такую понятийную систему разума, которая вполне

параллельна вере и откровению, но создается собственными усилиями самого

разума. В-четвертых, вся теоретическая философия Владимира Соловьева

обладает удивительной особенностью. Она во многом совпадает с различными

философскими учениями, которыми изобилует человечество. Но при этом

философское рассуждение в теоретических вопросах мысли развивается у

Соловьева слишком искренне и убедительно, самостоятельно и тончайшим

образом критически, так что нет никакой возможности говорить о каких-нибудь

прямых заимствованиях у других мыслителей. Получается даже исторический

парадокс: Владимир Соловьев весьма близок ко многим философам, но он

мыслит настолько самостоятельно, что как будто бы этих философов не

существовало или как будто бы он с ними не был знаком. Но острая критика

Соловьевым многих зарубежных философов свидетельствует о том, что он не

только не был с ними знаком, но и умел находить у них такие особенности,

которые были для них уничтожающими. Но критика всегда подается у него в

тонах вполне спокойного и даже созерцательного раздумья. В пятых, при

большой любви к абстрактно-категориальным операциям, при такой, можно

сказать влюбленности в чистую мысль Владимир Соловьев вовсе не превратился

в абстрактного систематика на всю жизнь, а, наоборот, оставался им лишь в

ранней молодости. Конечно, эти понятийные конструкции никогда не

отбрасывались Соловьевым целиком и полностью. Но уже с начала 80-х годов

его начинают волновать совсем другие вопросы, зачастую отнюдь не

философские. Для самого Владимира Соловьева, даже еще не достигшего

тридцатилетнего возраста, возникали совсем другие проблемы, которые в

общем виде мы можем назвать социально-историческими. Социально-

исторические убеждения Соловьева довольно оригинальны. Их нельзя подвести

ни под какую социально-историческую систему. Некоторые исследователи

утверждают, что Владимир Соловьев сначала был славянофилом, а потом стал

западником. Однако, уже в магистерской диссертации Соловьев считал

нелепостью славянофильское убеждение базироваться только на вере и

отрицать разум. Но эта же диссертация подвергла уничтожающей критике все

системы разума, бывшие на Западе. Получается, что Владимир Соловьев

считал и западных философов выразителями не истинной философии, а

отвлеченных односторонностей, противоречащих истине. Но опять-таки в

работе "Три силы" он представляет Россию как страну, в которой

осуществляется истина, в противоположность бесчеловечному Востоку и

безбожному Западу. После чего он же дает уничтожающую критику

византийско-московского православия. Среди философов вообще едва ли был

какой-нибудь мыслитель, который с такой же, то есть соловьевской,

убежденностью считал христианство истиной. Но разумность христианства

достигала у него такой степени убежденности, что иной раз при чтении его

произведений встает вопрос: зачем же нужна вера в сверхъестественное

откровение, если человеческий разум уже своими собственными силами может

достичь истины? И это не единственное удивительное место в системе

Владимира Соловьева. Определяя понятие субстанции он сначала доказывает,

что не существует никаких субстанций, которые давались бы нам в

непосредственном опыте, и тут же доказывается, что по крайней мере одна

такая субстанция существует, а именно всеобщая и абсолютная субстанция,

благодаря которой и все инобытие тоже состоит из субстанций.

Получается, что христианство и есть предел разумности, то есть

максимальное ее развитие. Вместе с тем и разумность, взятая сама по себе и

доведенная до своего предела, тоже есть христианство.

Для общей характеристики социально-исторических исканий Владимира

Соловьева важно еще и то, что он говорит о прогрессе. Учение об

историческом прогрессе у Владимира Соловьева имеет двойной смысл. С одной

стороны - это необходимость перехода от одних исторических форм к другим,

то есть необходимость конца решительно всех отдельно взятых исторических

эпох. Поэтому, с его

точки зрения, исторический прогресс есть и сплошное становление тех или

иных целей, которые то возникают, то гибнут, и абсолютен конец всех этих

мелких и дробных исторических эпох, то есть нечто уже не просто

становящееся, но то, что можно назвать ставшим. Можно провести здесь

параллель с буддизмом, одно из основных утверждений которого гласит, что

все в мире проходит через три стадии: рождения, развития и разрушения.

Владимир Соловьев развил это утверждение гораздо шире, доказав, что

разрушение - это не конец, а лишь переход к чему-то более высокому, что

отнюдь не умаляет роли предшествующего. Не лишним было бы сделать следующее

замечание относительно социально-исторических исканий Владимира Соловьева,

которые сводятся к тому, что у нигде и ни в чем нельзя найти никакой

одной логически неподвижной понятийной системы или какой-нибудь

схематической завершенности. Он не был ни славянофилом, ни западником. Он

был постоянным искателем истины, нисколько не стеснявшем себя логическими

противоречиями. Он не был ни консерватором, ни либералом, ни реакционером,

ни революционером. Да, в конце концов, можно сказать, что он не был ни

идеалистом, ни материалистом. В нем не было никаких ограничений, все

рассматривалось непредвзято. Везде это был Соловьев, в котором уживались

самые разнообразные антиномии, которые с обывательской точки зрения звучат

как элементарные логические противоречия. Это же касается, в частности, и

его религиозных взглядов, как теоретических, так и личных.

Заключение

Владимир Соловьев был неповторимым человеком и философом. Он родился в

приличной семье. У него были хорошие, образованные родители, в следствие

чего он получил хорошее воспитание и образование. Несмотря на то, что он

родился семимесячным недоноском, он развился нормальным человеком, и более

того, не многие могут с ним сравниться на философском поприще.

Соловьев вместе с такими философами, как Аристотель и Кант, занимал

ключевые позиции в развитии философии по проблеме истины. Именно они

определелили условия применения критериев истины, носящих частичный и

всеобщий характер. Аристотель исследовал формальные законы мышления. В

результате чего появилась наука логика. Канта интересовали законы и формы

постигающего истину мышления. Ну а Владимиром Соловьевым, была сделана

попытка взглянуть на проблему истины с нравственных позиций. Его принцип

всеединства устраняет кантовскую непознаваемость "вещей в себе" и, связывая

человека со всей Вселенной, открывает ему безграничные просторы познания.

Вообще, личность Соловьева мне представляется какой-то большой и

величественной. Но вместе с глубиной и простотой его мыслей и выводов в них

не так уж легко разобраться с первого раза ( впрочем, разобраться в мыслях

других философов не легче). Но все таки специфика его логики такова, что он

может что-то утверждать, а потом это же опровергать.

Владимир Соловьев стремился создать философию цельного знания, которая

признает необходимость развития как науки, так и философии, и теологии. По

его мнению, они не должны противоречить друг другу, а должны дополнять

друг друга, давая тем самым необходимую материальную основу знанию, и в

конечном итоге получая верховную цель. Он выступал за развитие науки в

России, хотя считал, что она никогда не приведет человека к пониманию

смысла Вселенной.

На мой взгляд Соловьев был слишком религиозен, то-есть в своем учении он

большую рол отводил религии. Хотя, философия – не точная наука вроде

математики или физики, в которых все должно быть научно обосновано.

Используемая литература:

1.С. М. Соловьев “Владимир Соловьев

жизнь и творческая эволюция” Москва

“РЕСПУБЛИКА” 1997

Страницы: 1, 2, 3