нравственная. В эпоху начавшегося политического и морального разложения

необходимо было противопоставить модным скептическим и нигилистическим

концепциям веру в положительные ценности жизни, в нравственный идеал, в

добродетель — веру, которую, однако, в эту эпоху нельзя было с успехом

обосновать иначе, как средствами логики. Этим именно и объяснялось

увлечение Сократа нравственными определениями, исследованием и обоснованием

позитивного смысла таких традиционных, но стертых или даже

дискредитированных понятий, как справедливость, честность, мужество и пр.

Но если способом приближения к нравственной правде могло быть только

знание, то, с другой стороны, по убеждению Сократа, овладение знанием было

невозможно без соблюдения известных нравственных норм, и прежде всего без

обуздания человеком своей животной природы, без воздержанности. «Не следует

ли каждому проникнуться убеждением, что воздержание есть основа добродетели

(enkrateian aretes einai krepida), и его прежде всего запасти в душе? И

действительно, кто может без него приобрести какие-нибудь полезные знания и

достигнуть упражнением значительного навыка в них? Какой раб чувственных

наслаждений не доведет до позорного состояния и тело и душу?» — такими и

подобными им увещаниями Сократ не уставал побуждать своих учеников к

нравственному совершенствованию.

И он не ограничивался побуждением других — он сам являл пример высокой

нравственности. «Такие беседы вел Сократ, — замечает Ксенофонт в заключение

только что цитированного пассажа, — но в делах он выказывал еще больше

воздержания, чем на словах» . И в другом месте Ксенофонт считает нужным

подчеркнуть: «Исходя из принципа, что для всякого, кто хочет чем-нибудь

прославиться, обладание воздержностью — счастье, Сократ прежде всего сам

являл собою окружающим его пример воздержности в такой степени, в какой ею

не обладал никто на свете; затем, и беседами своими он старался направить

друзей своих главным образом к воздержности».

Кратко этическая концепция Сократа может быть представлена в виде

формулы: знание = добродетель = счастье. Выше мы видели, как Сократ пришел

к отождествлению двух ближайших элементов: знания и добродетели; теперь мы

убеждаемся в возможности отождествления, с его точки зрения, и двух других

крайних звеньев в указанной цепи: знания и счастья. И в самом деле, как

пишет древний историк философии, «он говорил, что есть одно только благо —

знание, и одно только зло — невежество» (Диоген Лаэртский).

Но кому собственно было адресовано это учение? До сих пор мы говорили

об этической концепции Сократа в ее обращении к человеку. И действительно,

Сократа интересовала прежде всего и главным образом индивидуальная

человеческая личность. Однако из этого не должно выводить, что ему были

безразличны состояние и судьба общества в целом. Совсем нет: Сократ отлично

понимал, что человек — это всего лишь элементарная частица более обширного

целого, и его учение, казалось бы, всецело обращенное к личности, имело в

виду реализацию этой личности в ее отношениях с людьми, т. е. в обществе.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что добродетель в понимании Сократа

— это всего лишь социально оправданный способ личного поведения, а счастье

человека, достигаемое на пути добродетели, не мыслимо без благополучия

общества. Характерно, что первейшим видом добродетели выступает у Сократа

справедливость, т. е. та совокупность принципов, которая в первую очередь

определяет жизнь и поведение человека в обществе. И в данной связи не столь

уж важно, как трактовалась далее Сократом эта социальная добродетель (что,

вообще-то говоря, является предметом спора): сводилась ли она им к

своеобразному правилу тальона — отплачивать с лихвою друзьям добром, а

врагам злом, как об этом можно прочитать у Ксенофонта (Воспоминания), или

же, наоборот, возводилась в абсолют, требовавший безусловной справедливости

и запрещавший даже отвечать несправедливостью на несправедливость, как это

утверждается у Платона .

Но, мало того, можно говорить не только о взаимозависимости, но и о

совпадении, в представлении Сократа, счастья человека с благополучием

общества. Для него это было естественно тем более, что общество понималось

им как простая совокупность индивидов, да и цели общественные и личные,

равно как и мораль социальная и индивидуальная, трактовались вполне

одинаково. Во всяком случае, Сократ был убежден в том, что противоречия

между интересами личными и общественными лишь кажущиеся, что достичь

индивидуального счастья невозможно вопреки или помимо общества, что

эгоистические и альтруистические устремления, при разумном отношении к

жизни, не столь уж несовместимы.

Обращаясь теперь к характеристике политических взглядов Сократа, мы

должны прежде всего подчеркнуть их тесную связь с его общей этико-

гносеологической теорией. Подобнософистам, Сократ исповедовал культ разума,

и, как и они, он сильнейшим образом содействовал внедрению рациональных,

научных начал в область политического знания. Однако, в отличие и в

противовес софистам, ему было недостаточно одного объяснения явлений

политической жизни; еще важнее было для него обоснование и утверждение и в

этой области положительных нравственных идеалов, и этим объясняется тесное

единство политики и этики в рамках его философского учения. Обычно

указывают на нерасчлененность сфер этики и политики у древних философов, в

частности и у Сократа, отмечают существование в век классики практически

единой социологической науки, специализированное расчленение которой на

политику, экономику, этику станет делом более позднего времени, начиная с

Аристотеля. Это верно. Однако в случае с Сократом ударение следовало бы

сделать не на недостатке дифференциации, а на нарочитом, так сказать,

избытке единства, обусловленном именно стремлением философа охватить своим

учением равно все сферы человеческой жизни.

Но начнем по порядку. Исходным моментом в трактовке Сократом

политических отношений было убеждение в том, что и здесь тоже должны

существовать общеобязательные, истины, постижение которых должно придать

политической деятельности тот положительный смысл, которого она зачастую

лишена. Важнейшими такими истинами Сократ считал справедливость

(dikaiosyne), или право (dikaion), и закон (nomos, nomimon), которым он, в

отличие от софистов, придавал абсолютную ценность, будучи убежден в их

объективности и общеобязательности. Он именно не одобрял проводившегося

софистами искусственного противопоставления справедливости и законности и,

не смущаясь изменчивостью человеческих установлений, объявлял их

воплощенною справедливостью, отождествляя, таким образом, справедливость с

законом.

Разумеется, Сократ понимал относительность любого государственного

установления. Показательно, что в том же разговоре с Гиппием, стараясь

обосновать объективную, «божественную» природу законов, он ссылается на

такие сравнительно прочные установления, как общие всем людям неписанные

законы о почитании богов. Однако известная условность обычных правовых

установлений не должна, по мнению Сократа, ставить под сомнение их значение

как цементирующей человеческое общество нормы. Отсюда — признание им

обязательности повиновения законам, поскольку они не отменены и остаются в

силе, отсюда же — отождествление справедливости с законом.

Насколько принципиальным было это убеждение Сократа и сколь проникнуто

оно было сознанием важности для граждан исполнения своего патриотического

долга — повиновения существующим государственным законам, показывает

собственный пример Сократа. Приговоренный судом своего государства к

смертной казни, заключенный до исполнения приговора в тюрьму, Сократ

подчиняется закону и отклоняет предложение друзей организовать побег и тем

спасти ему жизнь. Платон в диалоге «Критон» с изумительным мастерством

рисует эту драматическую сцену: настояния Критона, советующего не

подчиняться несправедливому решению, и возражения Сократа, доказывающего,

что надо последовательно держаться главного нравственного принципа,

запрещающего отвечать несправедливостью на несправедливость.

Под конец Сократ предлагает своему собеседнику представить, как

реагировали бы на его попытку избежать определенного ему наказания сами

афинские законы. «Скажи-ка, Сократ, — перелагает он возможную в такой

ситуации речь законов, — что это ты задумал? Не замыслил ли ты поступком,

который собираешься совершить, погубить, насколько это от тебя зависит,

нас, законы, и все государство? Или, по-твоему, еще может стоять целым и

невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой

силы, но по воле частных лиц становятся недействительными или отменяются?».

А на возможную ссылку на несправедливость суда, законы, продолжает

Сократ, могли бы ответить ему, что их волю, даже несправедливую, надо

терпеть так же, как терпят волю родителей. «Или ты уж настолько мудр, —

могли бы, по словам Сократа, сказать ему законы, — что не замечаешь того,

что отечество дороже матери, и отца, и всех остальных предков, что оно

более почтенно, более свято и имеет больше значения и у богов, и у людей —

у тех, у кого есть ум, — и перед ним надо благоговеть, ему покоряться и,

если оно разгневано, угождать ему больше, чем родному отцу? Надо либо его

переубедить, либо исполнять то, что оно велит, а если оно к чему

приговорит, то нужно терпеть невозмутимо, будут ли то побои или оковы,

пошлет ли оно на войну, на раны и смерть; все это нужно выполнять, ибо в

этом заключена справедливость (kai to dikaion houtos echei). Нельзя

отступать, уклоняться или бросать свое место в строю. И на войне, и на

суде, и повсюду надо исполнять то, что велит государство и отечество, или

же стараться переубедить его и объяснить, в чем состоит справедливость.

Страницы: 1, 2, 3