философской надвременностью и практическим погружением в эту самую

временность, как (в силу его общественного положения) это произошло у Марка

Аврелия.

Марк Аврелий как никто другой остро чувствовал течение времени. Краткость

человеческой жизни. Смертность человека. Его мгновенность в бесконечном

временном потоке. «Время есть река… стремительный поток. Лишь появится что-

нибудь, как уже проносится мимо, но проносится и другое, и вновь на виду

первое». «Оглянись назад – там безмерная бездна времени, взгляни вперед –

там другая беспредельность». (Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления).

Перед этой беспредельностью времени одинаково ничтожны и самая долгая, и

самая короткая человеческая жизнь.

Как никто другой остро сознавал Марк Аврелий ничтожество всего:

«Ничтожна жизнь каждого, ничтожен тот уголок земли, где он живет». Тщетна

надежда надолго остаться в памяти потомства: «Ничтожна и самая долгая слава

посмертная; она держится лишь в нескольких кратковременных поколениях

людей, не знающих самих себя, не то что тех, кто давно опочил».

И в этом всепожирающем беспредельном потоке жизни нет и не будет ничего

нового: «…наши потомки не увидят ничего нового, ведь, человек, достигший

сорока лет, если он обладает хоть каким-нибудь разумом, в силу общего

единообразия некоторым образом уже видел все происшедшее и все имеющее

быть». И в самом деле, позади настоящего для Марка Аврелия лежала большая и

довольно однообразная история. Император не находил в ней качественных

перемен. Все одно и то же.

Эти примеры личного и исторического пессимизма императора Марка

Аврелия можно умножить. Они составляют наиболее яркие живые строки в его

записках, обращенных к самому себе. Разочарованность, усталость императора

– это разочарованность и усталость самой Римской Империи, будущее которой

было действительно неведомо. Марк Аврелий не знал, что его неудачного сына

– императора после него – убьют, что с его смертью прекратится династия

Антониев, что Римское государство вступает в смутные времена, когда в

середине III в. н. э. оно фактически распадется. Смутное время породило

Плотина. Диоклетиан собрал империю. Но это была совсем другая империя.

Принципат сменился доминатом. Это откровенный, а не эпизодический, как во

времена Ранней Римской империи, восточный деспотизм. Вскоре после своего

возрождения Римская империя примет христианство. И начнется новая эпоха –

эпоха окончательного заката античной культуры и эпоха расцвета христианской

культуры.

Но было бы неправильно односторонне сводить мировоззрение Марка

Аврелия только к негативной его стороне, хотя и самой сильной и

выразительной. Дело в том, что из его пессимизма, из его острого осознания

кратковременности и самой жизни человека, и памяти о нем, и славы не

следует, того, что мы находим у таких же разочарованных людей – проповеди

или бездействия, или того, что если все так зыбко, то остается только

предаться доступным человеку наслаждениям, а там пусть будь, что будет.

У Марка Аврелия есть совокупность несомненных для него нравственных

ценностей. Он говорит о том, что лучшее в жизни: «справедливость, истина,

благоразумие, мужество». Да, все «сущая суета», но все-таки есть в жизни то

к чему следует относиться серьезно. Это праведное «помышление, общеполезная

деятельность, речь, неспособная ко лжи, и душевное настроение, с радостью

приемлющее все происходящее как необходимое, как предусмотренное, как

проистекающее из общего начала и источника». Здесь необходимо отметить

такую ценность, как «общеполезная деятельность». Марк Аврелий называет это

также «гражданственностью» и ставит ее наравне с разумом. Эти истинные

ценности император противопоставляет таким мнимым ценностям, как «одобрение

толпы, власть, богатство, жизнь, полная наслаждений».

У Марка Аврелия есть положительный идеал человека. Это существо

«мужественное, зрелое, преданное интересам государства». Это римлянин. Это

существо «обличенное властью, которое чувствует себя на посту и которое с

легким сердцем ждет вызова оставить жизнь». Это существо, которое видит

«мудрость исключительно в праведной деятельности».

Такова раздвоенность человека в его жизни: он и кратковременное,

живущее лишь настоящим мимолетное существо, и существо преследующее

долговременные и прочные цели. Марк Аврелий осуждает того, кто все время в

делах, но свои дела не сообразовывает с какой-то одной целью, подчиняя ей

всецело все свои стремления и представления. Надо служить благу государства

в котором, однако нет ничего нового, все надоело и опостылело. Такая

раздвоенность у Марка Аврелия в какой-то степени объясняется его

внутренней раздвоенностью на философа-стоика и высшего правителя громадной

и сложной империи. Но у императора есть философское обоснование и второго

взгляда на жизнь.

С убежденностью в текучести всего поразительным образом уживается

мысль, что все есть некое большое целое в котором все связано. И этим целым

управляет разум этого целого, его Логос. Там же Марк Аврелий помещает каким-

то мало понятным образом и богов. Это целое динамично и подчиняется

промыслу. Люди, как разумные существа едины в своем разуме, у всех у них

единая душа единый разум. В разуме люди сходятся друг с другом.

А говоря точнее, человек в понимании Марка Аврелия тройственен: у него

есть тело – оно бренно, есть душа или что не совсем то же – «проявление

жизненной силы» и есть руководящее начало, знаменитый стоический

гегемоникон, руководящее начало, что и есть разум.

Марк Аврелий называет разум в человеке его гением его божеством.

Человек должен пестовать его в себе, не оскорблять ничем низшим, не

осквернять живущего в «груди гения». А это значит никогда не считать для

себя полезным то, что «когда-либо побудит тебя преступить обещанное, забыть

стыд, ненавидеть кого-нибудь, подозревать, клясть, лицемерить, пожелать

чего-нибудь такого, что прячут за стенами и замками. Ведь тот, кто отдал

предпочтение своему духу, гению, служению добродетели, не надевает

трагической маски, не издает стенаний, не нуждается ни в уединении, ни в

многолюдстве. Он будет жить – и это самое главное – ничего не преследуя и

ничего не избегая. Его совершенно не беспокоит, в течение большего или

меньшего времени его душа будет пребывать в телесной оболочке, и когда

придет момент расставания с жизнью, он уйдет с таким же легким сердцем, с

каким стал бы приводить в исполнение что-нибудь другое из того, что может

быть сделано с достоинством и с честью…».

Здесь говорится о душе, но неясно будет ли эта душа жить после смерти,

или же она сольется с мировой душой. Интересно, что Марк Аврелий допускает

на миг возможность полной смерти, ведь надо быть готовым ко всему: «Душе,

готовой ко всему, не трудно будет, если понадобится, расстаться с телом,

все равно ждет ли ее угашение, рассеяние или новая жизнь». Он допускает,

что нет богов и нет промысла, но тут же, как бы испугавшись, отбрасывает

это предположение, говоря: «Если же богов не существует, или нет дела до

людей, то что за смысл мне жить в мире, где нет богов и нет промысла?».

Нет, возражает сам себе император, «боги существуют и проявляют

заботливость по отношению к людям».

Но как тогда сочетать промысел богов и свободу человека? Фаталист ли

Марк Аврелий? Иногда кажется, что он фаталист. Разве он не говорил о том,

что с легким сердцем принимать все то, предусмотрено? Но вместе с тем в его

несистематизированных заметках мы находим мысль о свободе человека по воле

богов: «Они устроили так, что всецело от самого человека зависит, впасть

или не впасть в истинное зло. Марк Аврелий приводит слова Эпиктета: «Нет

насилия, которое бы могло лишить нас свободы выбора».

Но вместе с тем император не призывает к активной борьбе со злом. Все-

таки надо принимать и жизни и смерть так, как они происходят. Жить надо

так, как если бы каждый день был последним и каждое дело, которое ты

делаешь, - последнее в твоей жизни дело.

Таков правильный путь по которому должен идти человек. Но как на него

выйти? В этом нам может помочь только философия. «Философствовать же значит

оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, что бы

он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни

безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или

не делает чего-либо его ближний, чтобы на все происходящее и данное ему в

удел он смотрел, как на проистекающее оттуда, откуда изошел и он сам, а

самое главное, - чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения

тех элементов из которых слагается каждое живое существо. Но если для самих

элементов нет ничего страшного в их постоянном переходе друг в друга, то

где основание бояться кому-либо их обратного изменения и разложения? Ведь

последнее согласно с природой, а то, что согласно с природой, не может быть

дурным». (Марк Аврелий. Размышления.)

Страницы: 1, 2, 3, 4