«метафизические утешения», придуманные другими людьми – отверг как чужое и

одновременно убедился в слабости и несовершенстве собственного разума перед

лицом жизни, в том, что индивид одинок в непонятном ему мире, лишенном

справедливости и не дающем основания для надежды.

«И тогда, только тогда, когда человек почувствовал совершенную

невозможность жить с разумом, впервые возникает у него вера. Большей частью

он этого не знает, т.е. он не думает, что его изменившееся отношение к миру

заслуживает такого названия, что оно вообще имеет какую-то заслугу, чего-

нибудь стоит! Он думает, что верой должно называть приверженность человека

к какой-нибудь Церкви, к каким-нибудь догмам, к этическим учениям или, по

крайней мере, интерес к так называемым последним вопросам бытия. А то, что

в нем, — всё так дико, гнусно, беспорядочно, хаотично, нелепо,

отвратительно, всё подлежит истреблению, уничтожению... И именно то, что

выводит нас из нашего обычного равновесия, что разрывает на бесконечно

малые части наш опыт, что отнимает у нас радости, сон, правила, убеждения и

твердость, всё это — есть вера».

Вера, трагедия и творчество непосредственно связаны друг с другом —

первая рождается из второй как результат отчаяния, полного разочарования в

возможности «устроиться» в мире, привести мир хоть в относительную гармонию

со своими представлениями и ожиданиями. Человек приходит к своей вере один,

самостоятельно, независимо от чужих советов и указаний, после мучительных

попыток как-то восстановить разбившееся у него на глазах единство мира,

связать распавшуюся связь времен. И эта вера — плод его индивидуального

творчества, его личная вера, которую нельзя сделать не только

общеобязательной, но даже и общепонятной, о которой невозможно «нормально»

говорить при помощи слов.

Вера выступает как попытка создать для себя еще один мир — мир «ночи»,

мир, не распахнутый настежь, не открытый для всеобщего обозрения, а мир, в

котором живет то интимное в нас, что никогда не будет востребовано ни

другими людьми, ни обществом, ни историей, но что в нас — самое главное,

поскольку именно оно делает нас — нами.

2 Проблема рационального познания.

Проблема рационального познания была основной темой философских исканий

Льва Шестова, которую он сформулировал в виде противоречия,

противопоставляя разум и жизнь. Обращение к творчеству Шестова

представляется весьма актуальным в наше время, когда на исходе ХХ века

чрезвычайно остро проявилась проблема цивилизационного кризиса, и

разрешение этой проблемы пробудило интерес к осмыслению самой

рациональности как ценности культуры. Непреходящее значение философского

наследия Льва Шестова состоит в предельно парадоксальной постановке вопроса

о природе рациональности, ее значения для духовного мира человека, ее роли

в судьбе цивилизации.

Определяя основную тему философии Шестова, Н.А. Бердяев писал, что ею

было потрясение властью необходимости над человеческой жизнью, которая

порождает ужасы жизни. Его интересовали утонченные формы необходимости,

определяемые философом как разум, мораль, как самоочевидные и

общеобязательные истины. Критика Шестовым разума имела своим объектом во-

первых, ограниченность научной рациональности и философии, которая

стремится стать "научной", во-вторых, деятельность самого разума по

отысканию абсолютных и вечных истин. В представлении Льва Шестова

философское познание не имеет ничего общего со спокойным созерцанием и

инерционным движением по проторенному пути. Философ - это прежде всего

исследователь жизни.

Лев Шестов стремился выделить особенность философского познания по

сравнению с другими его формами. Если для научной рациональности характерна

опора на логическую непротиворечивость и достоверность фактов, то

философская форма предполагает критическое отношение к логическим принципам

и парадоксальность мышления. Для Шестова истина была прежде всего

творческого индивидуального акта постижения смысла бытия, трепетным

прикосновением к вечной загадке жизни.

Парадоксальность мышления является одной из возможных форм

рациональности, которая находит наиболее отчетливое проявление в

экзистенциальной философии. Отличительной особенностью этого направления

является радикальный скептицизм по отношению к стереотипам и традициям.

Сомнение необходимо не для того, чтобы вернуться к твердым убеждениям, оно

должно стать постоянной творческой силой, с помощью которой разум

переоценивает знания, соотносит их с жизнью. Лев Шестов утверждал, что

скептицизм знаменует абсолютную уверенность в мощи человеческого разума,

устранение всяческих границ познания. Задача философии не успокаивать, а

смущать людей.

В текстах Шестова парадоксальное мышление проявляется в трех формах - в

интерпретации мифа, трагедии и стиля. Обратившись к исследованию текстов

Шестова, мы, прежде всего, попытались проанализировать их формальную

сторону, т.е. предметом нашего изучения является взаимосвязь философских

категорий, художественных образов и идейного контекста эпохи в текстах

философа. Поэтому изучение особенностей парадоксального мышления русского

философа начала века оказывается одновременно и проблемой осмысления

культуры как источника творческой мысли.

Экзистенциальная философия Шестова является попыткой создания метафизики

при помощи осуществления своеобразного эксперимента. В противоположность

традиционной рационалистической концепции, основывающейся на осмыслении

философских проблем в модальностях сущего и должного, философская концепция

Шестова ищет основания этих проблем в осмыслении бытия как возможности.

Осуществление этого эксперимента потребовало радикального изменения

философского языка: он утратил логическую завершенность и конкретность,

зато приобрел художественную выразительность и гибкость.

Парадоксальное мышление Льва Шестова отражало противоречие, которое

существует между философскими истинами, представляющими "квинтэссенцию

жизни" и общеобязательными правилами и нормами, которые создаются на их

основе и осуществляют "власть необходимости". Творческая мощь разума

проявляется в борьбе против обессмысливания жизни, в непрестанном поиске

смыслов и утверждении ценностей.

Согласно Шестову, признаком истинно человеческого происхождения философии

является признание ею ограниченности знаний. Вопрос о смысле жизни никогда

не мог бы прийти в голову первому человеку в садах Эдема. Это истинно

человеческий вопрос, который отражает активное, избирательное отношение к

миру. "Но и ответ, и вопрос чисто человеческие. Бог такого вопроса никогда

задать не мог и такого ответа тоже никогда бы не принял". История философии

возможна как вопрошание о бытии в надежде получить ответ. Трагедия

творческой индивидуальности в том, что вопрос каждый раз остается без

ответа, и философу требуется немалое мужество, чтобы на протяжении многих

лет задавать одни и те же вопросы.

Отношение Льва Шестова к европейской философской традиции.

В знаменитом историческом споре западников и славянофилов Лев Шестов

занимает особую позицию. Он очень далек от упрощенного понимания

национального своеобразия как простого отказа от внешних заимствований, а

европеизма — как механического подражания западным образцам. Для Шестова

всё намного сложнее: суть состоит не в словах и манифестациях, а во

внутренних тенденциях общественного развития.

Отношение Льва Шестова к европейской философской традиции основывалось на

принципе парадоксального противостояния. История философии в произведениях

Шестова предстает в виде интеллектуального испытания, которому он подвергал

свои идеи, сопоставляя их с учениями предшествующих эпох. Результатом этого

испытания становится своеобразная модель традиции, с которой философ

идентифицировал свои идеи.

Обращение к истории философии осуществлялось Шестовым с целью найти

оправдание и обоснование необходимости критики рационализма. Однако

философские идеи Шестова не замыкались в рамках текста, а как бы стремились

их преодолеть, чтобы обрести истинное бытие в мысли и поступке живого

человека. Цель философии, согласно Шестову, состоит вовсе не в том, чтобы

"понять жизнь", свести неизвестное к известному. Философ в его

представлении, это прежде всего настоящий исследователь жизни, который

подвергает сомнению общепринятые методы познания. Шестову были близки идеи

античных философов Платона и Плотина, а из современных - Шопенгауэра и

Ницше именно потому, что в их произведениях "слышалась настоящая музыка".

Признаком философского гения является умение, считает Шестов, "открывать

многое такое, чего другие не подозревали и сейчас не подозревают. Если

наука отдалает познание от жизни, подчиняя ее умозрительным конструкциям,

то искусство при помощи фантазии и воображения способно пробудить разум из

сонного оцепенения. Поэтому философия, стремясь исследовать жизнь, призвана

ориентироваться на критерии искусства.

Излюбленной формой философских произведений для Шестова была форма

афоризма, который выражал его сознательное стремление к отказу от

традиционного способа написания философских трактатов. "Не должно ли

явиться у человека отвращение к той форме изложения, которая наиболее

приспособлена к существующим предрассудкам?" - спрашивал Шестов (3.С.33).

Особенность философских текстов Шестова состоит в том, что каждый из них

представляет собой сложную многоуровневую систему, каждый элемент которой

Страницы: 1, 2, 3