превосходство над людьми – не угрозами и не силой, но так, как ученый

совет, состоящий из дважды профессоров, превосходит мальца в коротких

штанишках. Ему не понять их коллективной мудрости, как бы он ни старался. И

даже если он принц и может приказывать совету, а совет добросовестно

исполняет его капризы, все равно результаты разойдутся с его ребяческими

ожиданиями,– например, захоти он летать. Разумеется, он будет летать, но не

по-сказочному, как он, несомненно, себе представлял, не на ковре-самолете,

но на чем-нибудь вроде аэроплана, воздушного шара или ракеты, поскольку

даже наивысшая мудрость в силах осуществить только то, что возможно в

реальном мире. И хотя мечты этого сопляка исполнятся, их исполнение каждый

раз будет для него неожиданностью. Возможно, в конце концов, мудрецам

удалось бы растолковать ему, почему они шли к цели не тем путем, который он

им указал, ведь малыш подрастет и сможет у них учиться; но среда обитания,

которая умнее своих обитателей, не может разъяснить им то, чего они не

поймут, ведь они - скажем, наконец, прямо – слишком глупы для этого».[5]

Кроме самопроизвольного неподчинения систем в силу их воли или глупости

человека существует ещё много возможностей отказа наносистемы выполнить

волю человека. Части этих отказов можно, теоретически избежать, другой

части нельзя избежать в принципе.

Системы наномашин кто-то будет проектировать. Разработка наносистем на

начальном этапе требует огромных затрат труда. Естественно, люди,

разработавшие наносистемы, могут предусмотреть в их программе подчинение

лишь себе или покупателю, но отказ служить другим людям. Таким образом, мир

может разделиться на две группы людей (фирм, компаний, государств). Одним

наносистемы будут подчиняться, а другим не будут. Жажда власти может

победить, несмотря на то, что наносистемы могут сделать бедных богатыми не

отбирая богатство у богатых.

Лем о новом мире и создателях наносистем пишет: «Но если в этой

перекроенной на новый лад гармонии что-то разладится, кто исправит ее? А

так как кто-то должен ее к тому же запроектировать и запустить в

производство, это лицо или группа лиц будут склонны самозванчески, явным

или, что еще хуже, тайным образом взять себе роль Господа Бога в этом

всепредставлении».[5]

Практически невозможно избежать неповиновения наносистемы, если желания

нескольких человек взаимоисключают друг друга. В этом случае наносистема,

исполняя приказ одного человека, не будет повиноваться другому. Например,

один человек хочет нанести вред другому, а второй не хочет, чтобы ему

нанесли вред или наоборот – человек хочет нанести себе вред (получая при

этом удовольствие), а другой хочет оградить его от этой беды. Можно

потребовать, чтобы наносистема в случае взаимоисключающих желаний разных

людей выполняла то, которое приносит наименьший вред. Но, во-первых, как

определить количественно величину вреда – понятия довольно относительного и

связанного с моральными устоями общества? Во-вторых, технически очень

сложно сделать так, чтобы наносистема определяла все последствия своих

действий и оценивала совокупный вред, наносимый людям. В-третьих, не нанося

вреда людям можно причинить большой вред животным и растениям.

В романе Станислава Лема предлагается другой способ ограничения

действий наносистемы: «Во влажной почве зерно прорастает. Что оно, следит

за температурой? Недоверчиво взвешивает перспективы роста? Раздумывает о

погоде, прежде чем примет важное решение прорасти? Шустры ведут себя точно

так же. Законы Природы – это прежде всего запреты: нельзя получать энергию

из ничего, нельзя превзойти скорость света и так далее. Мы вмонтировали в

окружающую нас Природу еще один запрет – охраняющий жизнь. И ничего

больше».[5] При проектировании наносистем не нужно заботиться о том, чтобы

они никому не нанесли вреда. Нужно сделать лишь так, чтобы наносистема

всегда подчинялась любому человеку, если это не наносит заметного

физического или информационного ущерба человеку. Желательно также

ограничить физический ущерб, наносимый животным.

Но даже если когда-нибудь будут спроектированы наносистемы послушные

человеку и не приносящие ему физического вреда, то контроль над ними по

прежнему будет необходим, так как, эволюционируя, они могут придти к новому

состоянию враждебности человеку: «Над нами властвует бездушная активность,

привитая физике окружающего нас мира, и никто не докажет, что этот новый

мир всегда будет благожелателен к нам – что его заботливые объятия через

пять или сто лет не станут смертельными…»[5]

3 Человек будущего.

Допустим, что развитие нанотехнологий не приведёт к каким-либо

смертельным катаклизмам и «чрез нас, через разумные существа, природа

достигнет полноты самосознания и самоуправления, воссоздаст все разрушенное

и разрушаемое по ее еще слепоте»[14]. Тогда “облагороженная” среда создаст

крайне комфортные условия обитания человека, в которой будут выполняться

практически любые его прихоти.

«Хотелось бы подчеркнуть, что нанотехнология – не только техника и

улучшение жизни людей. В теперешнем мире – это во многом и политика.

Основным социальным последствием применения нанотехнологий будет

значительное увеличение свободы человека, его независимости, как от

природных ограничений, так и от ограничений, которые ему пытаются навязать

другие люди, чтобы получить больше свободы, благополучия и выгоды для себя

(что является сущностью современного государства). Человек получит свободу

во времени (то есть практическое бессмертие), его не будут ограничивать

проблемы здоровья или физического несовершенства. Одним из следствий

применения нанотехнологий будет локализация экономики – у каждого человека

в распоряжении будет нечто вроде нанотехнологической "скатерти самобранки"…

Это сделает человека экономически свободным, он будет работать не по

принуждению, а исходя из своих духовных потребностей или для получения

каких-нибудь дополнительных благ».[9]

Такое облагораживание, несомненно, накладывает определённые ограничения

на поведение человека. Невозможными становятся действия, приносящие

физический вред себе или другим людям. Кроме того, теряет смысл практически

любая деятельность, ведь всё может сделать насыщенная нанотехнологическими

системами среда, причём гораздо лучше человека. Люди теряют свободу

испытывать трудности в борьбе за лучшее и оказываются в “золотой клетке”.

Вряд ли каждый человек в такой среде обитания будет более счастлив, чем

окружённый “слепой природой”.

«– Быть может,– начал лорд Рассел,– этим птичьим сынам и удалось

соорудить так называемую этикосферу, но тем самым они изготовили

индивидуальные тюрьмочки, великое множество невидимых смирительных рубашек.

Любой достаточно мощный порыв к всеобщему счастью заканчивается

строительством каталажек...

Настоящие дилеммы возникают перед философией лишь тогда, когда

благоденствие приобретает устрашающие размеры. Коль скоро неприятностей

должно быть все меньше, а радостей все больше, то с логической

необходимостью оптимум совпадает с максимумом благ, свобод, утех и забав и

с минимумом опасностей, болезней и вкалывания на службе. Минимум равен

нулю, то есть: никакого труда, никаких болезней, никаких опасностей, а

максимум расположен там, где сладостность жизни становится неисчерпаемой.

Но этого максимума, установленного с такой точностью, никто не в состоянии

выдержать. Где-то по дороге прогресс превращается в собственную

противоположность, но где – никому не известно».[5]

Проблема в том, что удовлетворение всех потребностей человека и

освобождение его от любого труда много людей сделают более несчастными, так

как у них будет отобран смысл жизни. Свободный человек не захочет жить на

всём готовом и ничего не делать. И беда не в том, что можно стать глупым

или больным от такой жизни,– наносистемы, в принципе, могут поднять

интеллект и знания человека, сделать его сильным и здоровым без каких-либо

усилий с его стороны,– а в том, что большинство людей испытывают

неудовлетворение, когда всё делается за них.

Одним нравится узнавать новое, другим водить машину, третьим руководить

другими людьми. Некоторые испытывают удовольствие от труда на благо

общества, другие – от совершения злодеяний. Такое различие в характерах

вряд ли когда-нибудь исчезнет и не существует общества, в котором все люди

смогли бы удовлетворить свои желания.

«Любое общество лучше всего подходит людям определенного склада. Люди

эти вовсе не обязательно входят в его элиту. Благодаря своим врожденным

склонностям они с удовольствием делают именно то, что важно и возможно в их

эпоху. В эпоху колониальной экспансии это будут конкистадоры, когда же

экспансия распространится на обширные территории – купеческие натуры. Это

могут быть и ученые – там, где верховодит наука. Или священники – в эпоху

воинствующей церкви. Есть люди, которым не по душе спокойные времена, хотя

сами они не обязательно отдают себе в этом отчет. Они выходят на авансцену

во время всеобщей катастрофы или войны. Есть также энтузиасты, не мыслящие

себе жизни без помощи ближним, и аскеты, которые расцветают от воздержания.

История – это театр, а общества – труппы актеров, между которыми

распределяются роли, но ни одна из поставленных пьес ни в одну историческую

эпоху не давала проявиться таланту всех актеров без исключения.

Прирожденному великому трагику нечего делать в фарсе, а закованным в латы

рыцарям не находится роли в мещанских камерных постановках. Эгалитаризм –

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5