первый номер которого вышел в мае 1798 г. Просуществовав всего два года,

журнал стал необычно популярен. Благодаря активности обоих Шлегелей,

теоретические семинары состоялись в Дрездене (1798) и зимой 1799 – 1800 гг.

в Йене. К движению примкнули поэты Новалис, Людвиг Тик (1773-1853),

Вильгельм Генрих Ваккенродер (1773-1798). Шлейермахер сблизился со Шлегелем

в Берлине. Автор «Гипериона» Гёльдерлин, хотя и держался в стороне от

движения, не избежал романтизма в мыслях и стихах. Гёте и Шиллер,

высказывались против идеологических эксцессов романтиков, все же

принадлежали к веку романтическому, дышали его воздухом.

Фридрих Шлегель (1772-1829) отошел от классицизма Винкельмана и теории

Шиллера, обретя свой путь в философии после встречи с Фихте и Шеллингом.

Как для любого романтика, главное для него - бесконечное, к которому можно

прийти либо дорогой философии, либо через искусство. В обоих случаях

доступны лишь конечные средства. Как же быть? Шлегель предпринял попытку

параллельного поиска. На философском поприще достойна внимания его теория

иронии, что же касается искусства, здесь его теоретический вклад бесспорен.

Говоря об иронии, мы сразу же вспоминаем Сократа, любителя поиграть со

своей жертвой. Он знал, как заставить оппонента разоружиться. Для Шлегеля

цель – бесконечное, к которому можно прийти, используя неадекватность

мышления, поскольку оно всегда нечто детерминированное. Преодолеть эту

границу, продвинуться дальше и выше, за пределы неизбежного противоречия

условного и безусловного, под силу иронии, которую Шлегель помещает по ту

сторону любого здания, действия, науки. Понять неадекватность любого

действия, факта человеческого духа, полагал он, нельзя без элемента шутки,

юмора, розыгрыша.

Несмотря на подражание классике, понятие иронии в контексте романтизма

тесно связано с вполне серьезным чувством «Sehnsucht»(«страстное желание,

стремление страсти»). Николай Гартман, верно, оценил суть дела: « Шлегеля

глубоко мучила невыразимость и мистическая непостижимость всего того, что

подлинно важно для мышления. Так мысль, в конце концов, иронизирует сама

над собой по поводу собственного бессилия.… Вместе с тем это и

реабилитация иррационального, вытесненного из мышления». Речь идет о

мысленном сальто в пустоту, где, конечно, мысль никогда не найдет прочной

опоры, награда – лишь непосредственное осознание единственно реального,

достигаемое в той мере, в которой мышление сознательно покидает себя. Форма

«выпрыгивания из себя» и есть ирония, юмор, насмешка над собой (а не над

другим).

Ясно, что это самопреодоление важно не только в философии, но и в

этике, искусстве, в любой форме духовной жизни. Искусство, по Шлегелю

творение гения, лишь ему подвластен синтез конечного и бесконечного.

Высочайшая и ответственная миссия художника в том, чтобы стать проводником

бесконечного. Очевиден и религиозный аспект искусства, ведь любое отношение

человека к бесконечному мистично, религиозно, ибо это «жизнь в Боге». В

1808 г. Шлегель принял католическую веру после глубочайшего религиозного

кризиса, из которого, как кажется, он сумел найти выход.

Новалис, настоящее имя, которого Фридрих фон Гарденберг, родился в

1772г. и скончался в неполных двадцать девять лет от туберкулеза в 1801 г.

Его называют поэтическим голосом романтизма, чистым и верным. Философия

Новалиса, отраженная во «Фрагментах», может быть названа «магическим

идеализмом». Фихте, как мы увидим, реализму противопоставит метафизико-

гносеологический идеализм. Реалист объектом знания делает «prius» («то, что

прежде»), выводя из него субъект. Для идеалиста «prius» – это Я, субъект,

из него выводится объект. Так и Новалис, вслед за Фихте, магический реализм

древних оккультистов трансформирует в магический идеализм , с которым

связывает бессознательную активность Я, производящего не – Я. Все

происходит из духа, а потому он доминирует в качестве абсолютного

властвующего начала. « Я равно не - Я – высший тезис любой науки».

В романе « Ученики в Саисе» мы читаем: «Рискнул некто приподнять

покров на богине Саисской, и что же узрел он? Увидел – диво дивное – себя

самого». И в природе, и в Божестве, и в Я – одна и та же сила:

тождественный дух. «Мир – результат взаимодействия Я и Божественного. Все,

что есть, рождается от контакта духов». Мы соотносимся с частями

универсума, с тем, что было и что будет. Важно лишь направление и

настойчивость нашего внимания, предпочтение того, что для нас важнее.

Философия – это магия, но она еще и искусство. Поэзия улавливает

абсолютное, более того: «Поэзия реальна, а реальное поистине абсолютно –

вот суть моей философии», - заключает Новалис.

Понятны теперь и крайности его позиции: «Все сказка, все сон», - либо

должно стать сном. Великий маг, вероятно, тот, кто умеет очаровываться

самим собой так, что и собственные фокусы кажутся ему внешними автономными

феноменами. «Только по причине слабости наших органов чувств и самоконтакта

мы не можем ощутить себя в мире волшебства. Все сказки – наши сны об отчим

доме, который везде и нигде. Высшие потенции, подобно генам, дремлющим

внутри нас, однажды разбудят нашу волю…».

Эту концепцию проясняет незаконченный роман «Генрих фон Офтердинген»,

где сон перемешан с реальностью, как проза с поэзией, и где герой на своем

опыте приходит к магическому субстрату реальности. В ней сказка, сон и

поэзия – сама истина, некий «голубой цветок», манящий и никогда не

достижимый в реальности.

Впрочем, от магического идеализма он обратился к христианству,

радикально пересмотрев значение католического средневековья (в эссе

«Христианство или Европа»), счастливое единство которого было разрушено

Лютером, предтечей оскопленного просвещенческого интеллектуализма. Шеллинг

позже разовьет эту идею.

Близким к христианству виделся Новалису и греческий дух, дух

безмятежности и гармонии. Но только христианству удалось исполнить эту

гармонию, осмыслив смерть. В одном из «Гимнов к ночи» он говорит словами

рапсода, пришедшего из Греции: «С далекого брега, рожденный под благостным

небом Эллады, пришел певец в Палестину отдать свое сердце юноше

чудотворящему». Сама «ночь» символизирует, в пику «свету» просветителей,

Абсолют (вспомним теневые образы мистической философии). Но и крест –

«несгораемый триумфальный стяг рода человеческого» – символ победы над

смертью. Лишь он, по мнению Новалиса, может поддержать нас в страдании и

мучительной борьбе с жизненными невзгодами.

Фридрих Даниил Эрнст Шлейермахер родился в Бреславле в 1768г. В

1797г. он сотрудничает с Ф. Шлегелем в «Атенее». Затем он преподает в

Галле, а с 1810г. – в Берлинском университете. Широко известны его работы

«Рассуждение о религии» (1799) и «Монологи» (1800). В 1822г. он опубликовал

«Доктрину веры», посвященную протестантской догматике. С 1804-го по 1828г.

он переводит платоновские диалоги, оснащая их предисловиями и замечаниями,

публикует лекции по диалектике, этике, эстетике и, что особенно важно,

герменевтике. Остановимся, во-первых, на романтической интерпретации

религии, во-вторых, на новом прочтении Платона и, в-третьих, на

герменевтике Шлейермахера.

1.Религия – это отношение человека со Всеобщим. Целое соотносится с

метафизикой и моралью, но именно эта связь стала источником экивоков, из-за

чего в религию проникли чуждые ей идеи. Метафизика отсылает к мысли о

тотальности бытия. Этика имеет дело со Всеобщим (поступки в счете

человеческой природы, взятой в модусе универсума). Но ведь религия – не

мышление и не моральная активность. Что же она? Интуиция и чувство

бесконечно. «Религия не стремится ни объяснить, ни проникать в интуиции и

чувстве. Оставаясь по –детски пассивной, она ставит человека в центр любого

отношения как условие всякого бытия и причину всего становящегося…

выражение бесконечности». Всякая интуиция исходит от объекта, отпечатанного

в субъекте. Бесконечное, оставившее след в человеке, и есть интуиция.

Чувство – это ответ субъекта, его настроение – реакция сознания. Чувство,

сопровождающее интуицию, свидетельствует о неустранимой зависимости

субъекта от бесконечного. Религиозное чувство, таким образом, есть форма

тотальной зависимости конечного человека от всеобщего как бесконечного.

После публикации «Наукоучения» Фихте романтики ощутили необходимость

вернуться к Платону. «Я всегда чувствовал склонность к критике, - писал

Шлейермахер, - упражнение весьма полезное для меня самого… так и мой

«Платон» стал чем-то вроде посредника между старым и новым представлением о

философии». «Диалектика» мало повлияла на современников, ибо появилась на

свет позже, зато переводы платоновских диалогов Шлейермахеру удалось

вполне, они и сегодня переиздаются как лучшие.

Мы можем сказать, что современная философия герменевтика обязана рождением

Шлейермахеру. Помимо простой техники понимания и толкования разных

сочинений (например, священных текстов) она осваивает саму интерпретативную

структуру, характеризующую понимание как таковое. Следует сначала понять

целое, чтобы стали ясны части и элементы. Необходимо, чтобы текст,

интерпретируемый объект и интерпретирующий субъект принадлежали одному

горизонту, были в одном круге. Джанни Ваттимо заметил: Шлейермахер дал

первую теоретизацию того, что ныне зовется «герменевтическим кругом». В

основе своей проблема состоит в удержании тотальности объекта понимания,

обнимающей и объект, и субъект. Шлейермахер выделил два фундаментальных

свойства этого круга: а) необходимое предзнание целостности

интерпретативного действа; б) необходимость принадлежности действия и

понимания к более широкому горизонту. О том, какое развитие получил второй

момент в герменевтической структуре интерпретации человеческого опыта, речь

впереди.

Фридрих Гёльдерлин (1770-1842) не принадлежал к обществу романтиков),

был дружен с Шеллингом и Гегелем), но его поэзия несет на себе печать

романтизма. Трагично сложилась его судьба: половина жизни – в уединении,

Страницы: 1, 2, 3