наша религия - варварским суеверием? Во времена Бруно таких народов еще не

встречали, но уже в 1516 г. Томас Мор написал свою знаменитую "Утопию", а в

1602 г. пожизненный узник неаполитанской тюрьмы Томмазо Кампанелла завершил

"Город Солнца" - рассказ мореплавателя, якобы попавшего в идеальное

государство, жители которого значительно опередили другие народы в науке и

социальном устройстве. Заметим, что в 1598 - 1599 гг. Кампанелла возглавил

в Калабрии заговор с целью свержения на юге Италии испанского владычества и

создания там идеального общества, подобного описанному им затем в книге.

Таким образом, фантазии об иных государствах оказывались неразрывно

связанными с попытками революционного переустройства существующих порядков.

Понятно, что аналогичным, и даже куда более мощным, потенциалом могла

обладать идея множественности миров.

Впрочем, вопросы социального равенства интересовали Бруно мало.

Гораздо более его увлекала проблема постижения истинного Бога. Вспомним,

что еще на допросе в Венеции Бруно утверждал, что считает недостойным

благости и могущества Бога создание единственного и конечного мира. Бог

всемогущ, настаивал Бруно, и именно эта, вполне христианская идея,

постепенно привела его к выводу о том, что Бог христианства слишком земной,

слишком антропоморфный, чтобы быть истинным. А значит, поклоняться такому

Богу - кощунство

Биографы философа отмечают, что еще в молодые годы Бруно "не без

влияния реформаторских идей выставил из кельи образа святых, оставив одно

лишь распятие: в почитании образов он видел остатки языческого многобожия и

идолопоклонства" [11, с. 27].

Для правильного понимания творчества Бруно и роли в нем идеи

множественности миров важно учитывать то, что Бруно не был ученым, хотя и

затрагивал в своих сочинениях научные проблемы. Он плохо разбирался в

астрономии и математике, а как философ-логик значительно уступал своему

учителю - Николаю Кузанскому. Тем не менее Бруно лучше многих современников

чувствовал динамизм своей эпохи, ее устремленность к радикально новому, ее,

по словам Гегеля, "одержимость бесконечностью". Свое ощущение эпохи Бруно

попытался выразить в философско-религиозном учении, которое он называл

"героическим энтузиазмом", "философией рассвета" и т. п. Это учение должно

было, по-видимому, прийти на смену христианству, чтобы способствовать

преодолению разногласия между протестантами и католиками, а также чтобы

включить в себя идеи коперниканства, бесконечности Вселенной и, самое

главное, нового человека, способного рассекать ограничивающий его волю и

разум "кристалл небес"

В диалоге "Пир на пепле" Бруно признается, что поначалу отнесся к идее

движения Земли как к безумию и лишь постепенно, в ходе своих философских

поисков, осознал истинность этой идеи. Таким образом, не астрономия сделала

Бруно еретиком, а весьма распространенное в ту эпоху стремление обновить

христианство, побудившее его искать подходящие основания для такого

обновления в идеях Коперника, в античной философии, магии и, наконец, в

учении о множественности миров.

Надо сказать, что многое из бруновской "философии рассвета" ранее уже

разрабатывалось философами и теологами (идея деперсонифицированного бога,

непостижимого с помощью земных аналогий; новое понимание человека и его

места в мире; проблема синтеза Библии и Книги Природы и т. д.) или, во

всяком случае, носилось в воздухе. Однако двигаться по этому пути слишком

последовательно мыслители эпохи Возрождения опасались из-за возможности

разрыва с христианством. Причем этого разрыва боялись не от недостатка

мужества, а уже хотя бы потому, что, теряя связь с Христом, человек терял

основу для постижения истины. Отсюда проблема "христианской совести", о

которой говорил А. Ф. Лосев. Люди Ренессанса, писал он, "тоже были своего

рода героическими энтузиастами. Но всех их страшила трагедия изолированной

человеческой личности (потерявшей связь с Христом. - Ю.М.), и если они

увлекались ее самоутверждением, то скоро тут же каялись в этом". Другое

дело - Бруно, который заполнял возникающий при разрыве с христианством

идейный вакуум религиозно-мистическим чувством связи с иными мирами,

обитатели которых могли, подобно жителям островов-утопий, приблизиться к

постижению истинного Бога в большей степени, чем земляне. Вот с позиций

этих вероятных учений Бруно и мог смотреть на христианство так, как на него

не смотрели со времен римских императоров: не как на универсальный путь к

спасению, а как на местечковую религию, смесь суеверий и шарлатанства

Существенную роль в формировании у Бруно таких взглядов могла сыграть

распространившаяся в эпоху Ренессанса и, безусловно, хорошо известная

инквизиции античная антихристианская литература, намеки на которую можно

найти в работах Бруно "Изгнание торжествующего зверя", "Пир на пепле" и

"Тайна Пегаса".

По-видимому, возможность такого взгляда на христианство "сверху", с

позиций более совершенных, более адекватных реалиям XVI в. религий, могла

показаться инквизиции куда страшнее, чем реформация или атеизм. Ведь и

протестантизм, обвинивший Ватикан во всех смертных грехах, но сам затем в

них погрязший, и примитивный атеизм, смело утверждавший, что Бога нет, но

затруднявшийся объяснить, что же правит миром, христианства как такового не

затрагивали. Более того, протестантизм, даже внеся в христианство ряд

фундаментальных новаций, провозглашал себя возвратом к евангельской,

раннехристианской традиции, не испорченной папством. Другое дело -

"философия рассвета" Джордано Бруно, сохраняющая веру в Творца и (в то же

время) устремленная вперед, в Неведомое, включающая или пытающаяся включить

в себя мировоззренческую революцию XVI в. и воздвигающая всемогущему Богу

единственно достойный ему храм в виде бесконечной Вселенной, заполненной

бесконечными мирами, обитатели которых различными путями движутся к

постижению той истины, которая приоткрылась бывшему доминиканскому монаху,

живущему на планете Земля.

Фундаментальная новация Бруно состояла во введении в религию идеи

прогресса, т. е. представления о том, что с ходом времени происходит не

деградация некоего "золотого века", истинной мудрости, подлинной святости и

т. п., а наоборот, приумножение и совершенствование знаний, включая знание

о Боге. "Современная мудрость превосходит мудрость древних", - писал Бруно

в книге "Пир на пепле" [10, с. 63 - 64]. Тем самым он обнаруживал в истории

необратимое развитие и экстраполировал его на иные миры, многие из которых

могли уйти в своей эволюции дальше Земли

В. С. Библер отмечал, что только начиная с XVIII в. "утопический

социальный строй расположен уже не рядом с государством наличным (в том же

времени, но в другой точке пространства, в "нигде"), теперь новый истинный

строй социального бытия встраивается в шкалу временнеую на основе идеи

прогресса" [12, c. 16]. По сути идея множественности миров играла для Бруно

примерно ту же роль, какую для последующих столетий играла идея прогресса -

условия непременного изменения всех существующих социальных институтов.

Именно поэтому, как мне представляется, отрекаясь в ходе следствия от

многих ересей, Бруно категорически не желал отрекаться от своих

космогонических идей, при помощи которых он обосновывал возможность и

необходимость дальнейшего обновления церкви - главного социального

института того времени.

При этом Бруно допускал, что душа может свободно перемещаться из

одного мира в другой. Такое предположение радикально противоречило

христианской догматике, отводившей для души особое, внемировое пространство

"того света", но зато оно было необходимо Бруно для установления

принципиально возможной связи с иными мирами, отделенными, по Бруно, от

нашего только пространственным барьером. Таким образом, бруновское учение о

множественности миров затрагивало святая святых христианской веры, и именно

поэтому следователи настойчиво предлагали Бруно отказаться от еретических

взглядов, будто душа человека подобна не аристотелевской форме (неотделимой

телесным образом от материи), а кормчему на корабле. Бруно отказался это

сделать, потому что именно такая душа была необходима ему для связи с иными

мирами, образующими, по мысли философа, некоторую целостность, аналогичную

организму

В число важнейших составляющих философии Бруно входил гилозоизм -

учение, отождествляющее "живое" и "сущее" и, в частности, рассматривающее

Космос как живой организм.

Понятно, что такой душе уже не нужна прежняя церковь (как посредник

между принципиально различными земным и небесным мирами), однако самой

церкви вряд ли могла понравиться перспектива лишиться человеческих душ, а

вместе с ними и прихожан. Гораздо проще было навсегда расстаться с одним из

них.

Звездные миры или земное зеркало? Уроки процесса Бруно

И все же главная причина осуждения Бруно состояла в том, что философ

не захотел раскаяться, а церковь не захотела его простить. Произошло же

это, на мой взгляд, прежде всего потому, что обе стороны очутились в

логическом тупике, трагической попыткой выхода из которого стал костер на

Площади цветов. Безусловно, инквизиция прекрасно понимала, что в споре с

Бруно костер - это не аргумент. Однако на католическую церковь оказывали

сильное давление протестанты, критиковавшие Ватикан за потворство учениям,

допускавшим вольную трактовку Библии. С другой стороны, Ватикан и сам

боялся новой реформации, а при определенных условиях "философия рассвета"

Бруно вполне могла сыграть роль знаменитых тезисов Лютера. В конце XVI в.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9