Рефераты. Ценность и смысл труда: вклад психоанализа в понимание субъективизации производственной деятельности. Б.ДОРЕ






человек, облеченный властью монарха, никогда не может рассматриваться

своими подданными как их alter ego, то в действие вступает особая логика

политической метафоризации социального организма, которая учреждает саму

функцию суверенности в общественной системе[4].

Тем самым паноптикум выступает как особое устройство, посредством

которого с почти экспериментальной точностью воспроизводится основная

формула институционального порядка и предлагаемой этим порядком дисциплины:

с одной стороны, субъект, оторванный от смысла своей деятельности, но

продолжающий верить в Великий Эквивалент, который обеспечивает

представленность целостного субъекта в метафизическом порядке его бытия; с

другой — воплощение этого идеала: незримое, лишенное своего места в

физическом и символическом пространстве и потому наделенное необычной

способностью истолковывать мир.

Все это, как известно, тесно связано с проблемой, которая проходит через

всю западную философию нового времени. Это проблема идеала. Как

подчеркивает Мишель Бертран, возникновение идеала предполагает расщепление

субъекта и противопоставление наличного бытия бытию как долженствованию[5].

Л. Фейербах перевернул идеалистическую перспективу, считая, в частности,

религию симптомом отделения человека от своей собственной сущности[6]. К.

Маркс и Ф.Энгельс видели в ослаблении этого отчуждения великую задачу

человеческой практики, рассматривая эту проблему в новой, структурно-

диалектической перспективе. Тем временем узловой пункт, в котором сложное

социальное целое обретало простые формы, сместился из области религии в

область труда: именно труд стал, по словам Ивa Бареля, "Великим

интегратором" современной эпохи[7].

3. Фрейд в своей критике социальных идеалов на основе психоаналитической

практики открыл новую область, в которой выявляется расщепленность,

универсально присущая человеческому существу.

Наконец, уже в наше время Л. Альтюссер, соединивший структуралистский

подход к "марксистской" проблематике с установками лакановского

психоанализа, выдвинул общую теорию идеологий, которая заслуживает самого

внимательного изучения. Он показал, что "идеология строится всегда

одинаково, по одним и тем же формальным принципам". В качестве примера он

использовал "христианскую религиозную идеологию", основанную, в частности,

на отношении типа зеркального отображения: для того чтобы узнать себя в

творениях, построенных по собственному образу и подобию, люди должны

сначала осознать себя как Божье творение, как зеркало творца, как результат

желания творца узнать в творении самого себя. Бог, ставший творцом, это

место "идеального субъекта", вокруг которого развертывается пространство

религиозной идеологии. Альтюссер предположил, что между структурой

идеологии и структурой бессознательного существует не только внешняя

аналогия, но и более глубокое родство[8].

Эта теоретическая гипотеза для нас очень важна, поскольку, если

действительно существует такая общая формула идеологии, универсальный и

внеисторический характер которой обусловлен особой связью между формами

общества и формами психики, то обнаружить ее можно далеко за пределами

религиозной сферы — во всех тех областях человеческой деятельности,

которые, подобно производственной деятельности, включают в себя абстрактное

метафорическое измерение.

Такой путь исследований приведет нас — через обновление классического

вопроса о товарном фетишизме — к проблеме субъективного смысла

производственной деятельности.

В культуре современного промышленного капитализма "идеальный Субъект" это

Деньги, Всеобщий Эквивалент, Особый Товар, метафора, представляющая все,

что покупается и продается. Деньги служат мерой любого товара, они

переводят неисчислимое в исчислимое, потребляемую вещь в стоимость, букву в

цифру. Короче говоря, это Великий Интегратор экономических означающих,

благодаря которому каждый товар, принимая денежное выражение, весьма

красноречивое и само по себе, может обменивать свою относительную форму на

любую другую форму товара, столь же относительную, как и он сам.

Словом, то, что К. Маркс называл "фетишизмом", тесно связано со

структурой субъекта; именно эту фундаментальную проблему структурирования

субъекта как раз и пытался разрешить лакановский психоанализ. В самом деле,

что такое фетишизм? Это вера в то, что стоимость имеет ту же природу, что и

вещь, которую она представляет. Но это — иллюзия, ибо стоимость принадлежит

к области представлений, к сфере означающих. В этом смысле оснований для

того, чтобы книга, которую я держу в руках, стоила именно сто франков,

столь же мало, как и оснований для того, чтобы слово "книга" было важнейшим

признаком вещи, называемой этим словом.

Иначе говоря, слово "книга" имеет другую природу, нежели представляемая

им вещь, поскольку в языке нормального, не страдающего паранойей человека

смысл не исчерпывается означением. Слово "книга" непосредственно обозначает

именно эту, данную книгу и вместе с ней — класс подобных предметов, однако

оно отсылает также и к многим другим означающим, вступая с ними в отношения

аналогии, замены, противопоставления и пр. Весьма условным образом, через

стертую метафору, оно может отсылать, например, к Культуре, но также через

общую предметную соотнесенность с бумагой и письмом, и к "тетради"; в свою

очередь "тетради" и "книги" отсылают нас к "школе", а слово "школа"

оживляет в памяти каждого из нас глубоко личные детские воспоминания.

Короче, в области языка переход от означения к смыслу — это переход от

деноминации к бесконечной игре субъективных смысловых ассоциаций.

Подобно этому, говоря, что книга "стоит" 100 франков, а тетрадь — 10

франков, мы обозначаем нечто большее, нежели собственные признаки этих двух

предметов: мы указываем на отношения между двумя стоимостями, а также на

отношение этих двух стоимостей к стоимости всех других продуктов труда. В

этом смысле, как мне кажется, нет существенной разницы между замыслом К.

Маркса, развитым им в "Капитале", и теоретическими задачами Ж. Лакана, для

которого "означающее есть то, что представляет субъект другому

означающему".

Подобно любому товару, субъект обязательно должен быть определенным

образом истолкован и представлен, чтобы войти в сферу обменов и отношений к

другому, чтобы вписаться в социальную систему, занять в ней свое

собственное, ему одному принадлежащее место. Подобно товару, субъект

вступает в "платонические отношения" со своим представлением[9]. Согласно

Лакану, это означает, что во всех случаях (кроме больных — психотиков)

субъект высказывания как речевого акта (L' enonciation) не охватывается

полностью субъектом высказанного (l enonce). Иначе говоря, обмен возможен

лишь посредством травестизма, метафоризации, в результате отказа от отсылки

к самому себе. В самой общей форме мы сталкиваемся здесь с проблемой

двойной записи значений применительно к социальным действиям. Так, труд на

мануфактуре с системой последовательного технологического процесса, работа

на современном конвейере и тем более — участие в обобщенных формах

производственного процесса "с колес" ("flux tendu", "just in time") со всей

очевидностью свидетельствует о линейном и "бесконечном" характере

производства, что, однако, вовсе не мешает трудящимся стремиться "увидеть

итог своих действий"[10], преследовать собственные цели, наделять эти

безличные значения личным смыслом. Более того, сама возможность

субъективного присвоения деятельности зависит от способности людей

построить представление о себе, опираясь на самих себя. На этом основании,

в частности, ряд методов "расширения" и "обогащения" производственных

задач, направленных на достижение большей удовлетворенности рабочих своим

трудом: эта цель достигается увеличением доли личного участия рабочего в

организации своей собственной деятельности.

Дело в том, что людям нелегко отказаться от мечты о более личном и более

конкретном представлении о своем бытии-в-мире, нежели тот образ условий их

общественной жизни, который дается незаинтересованному холодному взгляду со

стороны. И потому фетишизация «Я» составляет одну из главных опор

человеческой души. Уже в работе "Введение в проблему нарциссизма" (1914) 3.

Фрейд писал: "Человек не способен отказаться от единожды испытанного им

удовольствия. Он не может обойтись без нарциссического совершенства детских

лет... и стремится обрести Идеал — Я в новой форме. То, что он полагает как

свой собственный идеал, и есть замена утраченного нарциссизма той поры

детства, когда он был идеалом для себя самого"[11].

Очевидно, именно в этом разгадка Бентамова Паноптикума. Это

идеологическое устройство с заключенными в нем человеческими телами

приводится в движение стремлением людей обрести утраченную часть самих

себя. Для каторжников обетованной землей становится идеальное общество, где

удается сберечь мельчайшую крупицу смысла, где в опьяняющей полноте

обретения каждому въявь предстанет тайная связь бытия со своей собственной

тенью; этот силуэт и есть то самое, что некогда принадлежало области

символического — его смысла и представленности.

Однако система символических представлений, поставленных на службу

производству, — это не обычная дисциплинарная система. Ее особенность в

том, что она допускает почти безграничную психологизацию человеческих

действий, в то же время до крайности затрудняя их подлинное субъективное

присвоение. Это система, в которой, по выражению одного рабочего с

автомобильного завода, действует принцип: "Качество, читай количество"; в

ней устраняются все особенности, не переводимые в порядок общего и

исчислимого. Подобная система истолкования непосредственного затрагивает

всякого, кто ищет в ней смысл своей деятельности, ибо она опирается на

фундаментальные психологические законы.

Таким образом, одно лишь наблюдение за нашими повседневными навязчивыми

"защитами" показывает, насколько любовь к цифрам успокаивает нас видимостью

всевластия. На память приходят фильмы А. Хичкока. Здесь сам режиссер каждый

раз является в неожиданной и подчиненной роли, а расчисленные высказывает

нарциссически соотносятся с некоторой неопределенностью, которая постоянно

маячит позади исчислимого единства и всегда обнаруживает таким образом свое

неявное присутствие. В стране цифр вселенная человеческих действий

предстает как психологический черный ящик, как пространство проекции «Я».

За это, однако, приходится дорого платить: нарциссические референты можно

обнаружить повсюду, но обесцененность этих фетишистских представлений

иссушает и обессмысливает их, не позволяя им выполнить свою защитную

функцию по отношению к субъекту, его чести и достоинству.

Я не буду здесь подробно говорить о том, что широкое привлечение

нарциссических референтов на службу незатейливому, но жесткому

"организационному идеалу" может приводить к душевным расстройствам, — над

этой темой работал, в частности, В. де Голежак.К тому же при повторяющихся

действиях психологическая нагрузка труда приобретает навязчивый характер:

возникает эффект, который Ж. Брода называл воображаемой "машинизацией" тела

и "витализацией" машины[12].

Мы вступаем здесь в область проблем, очерченных 3. Фрейдом в 1921 г. В

первых же строках "Психологии масс и анализа Я" Фрейд заметил, что

"оппозиция между социальными и нарциссическими психическими актами... не

выходит за рамки индивидуальной психологии и не может стать основанием для

разрыва между индивидуальной и социальной или же коллективной

психологией[13].

Здесь не место углубляться в споры о подходе Фрейда к проблемам

социальной психологии. Замечу лишь, что наименее интересные результаты дает

обращение к бедному и безликому понятию "толпы"[14], а наиболее широкие

творческие перспективы и выход на новую проблематику в экономической сфере,

открывает, в частности, последняя из "Новых лекций по психоанализу".

-----------------------

[1] Foucault M. Surveiller et punir... Paris, 1975. *. 200—203.

[2] В своей работе "Поту сторону принципа удовольствия" Фрейд описывал игру

полуторагодовалого ребенка, который забрасывал как можно дальше привязанную

на веревочке деревянную катушку, а затем вновь вытаскивал ее. Он бросал

катушку с криком "о-о-о!" (что напоминает нем. Fort!, "Туда!"), а при

появлении катушки радостно восклицал: "а-а-а!" (по-немецки "Сюда!").

Согласно трактовке Фрейда, ребенок переносил на неодушевленный предмет свои

чувства, связанные с отсутствием и присутствием матери. Перейдя от реально

переживаемой ситуации к игровой, ребенок тем самым нашел способ

представления своих эмоций.

[3] Sit. dans: Miche le Bertrand et Bernard Doray. Psychanalise et sciences

sociales. La Decouverte, 1989. P. 55.

[4]Быть может, нечто подобное имел в виду Бальтасар Грациан (1601—1658) в

своих наставлениях монархам и придворным Испанского Двора, говоря о

"despejo" как об отличительной черте духовной аристократии: по-испански

espejo значит зеркало, a despejo (обеззеркаливание) есть особое искусство

избегать представленности в системе общих значений, основанных на взаимном

признании людей друг другом.

[5] Это резюме фрагмента из книги: Bertrand М. La pensee еt le trauma —

entre pychanalise et philosohie, F Harmattan, 1990 (p. 90—91).

[6]Фейербах Л. Сущность христианства// ФейербахЛ. Избр. философ, произв.

М,, 1955. Т. **, С. 64.

[7]В работе Ива Шалаба "Кризис труда в трактовке Ива Бареля" читаем: "На

место религии как функции смысла всех смыслов или общего символического

оператора долго, но безуспешно претендовали многие. Однако среди этих

возможных или только воображаемых претендентов ее место занял самый

неожиданный — труд". Почему неожиданный? Да потому, что в человеке искони

существовало недоверие и даже отвращение к труду. Уже в Греции, Риме и

других древних обществах, а также в так называемых варварских обществах

вплоть до средних веков, а возможно и позже (по крайней мере вплоть до

"Старого Режима" во Франции XVIII в.) труд вызывал презрение не только как

нечто скучное и вульгарное, но и как то, что унижает и позорит человека,

противоречит его природе, его призванию в мире. Однако вследствие одного из

вечных парадоксов истории, труд уже с XVI в. начинает пробивать себе дорогу

и становится в истории новейшего времени Великим Интегратором. Ив Барель

поставил целью проследить эту метаморфозу труда вплоть до наших дней, когда

(это следуют отметить особо) "как на Востоке, так и на Западе трудовая

парадигма разрушается. И симптомами этого разрушения, с точки зрения Ива

Бареля, оказываются безысходный партикуляризм, религиозный интегризм,

фантазмы осажденной крепости или тайного проникновения, ксенофобия, расизм,

национализм, трибализм, неофашизм, которые процветают повсюду в современном

обществе".

[8]Aithusser L. Ideologie et appareils ideologiques d'Etat, la Pensee.

1970. № 151; перепечатано в: Aithusser L. Positions, Editions sociales.

Paris. P. 67 et suiv.

[9] "... Несмотря на то что сюртук выступает застегнутым на все пуговицы,

холст узнает в нем родственную себе прекрасную душу стоимости" (Маркс К.,

Энгельс Ф. Соч. Т. 23, С, 61). Маркс выбирает забавный, но не очень удачный

пример: в качестве всеобщего эквивалента для него выступает сюртук, а не

деньги; эту цивилизованную форму должны принимать все товары, чтобы

продаваться на рынке.

В этом разливе своего поэтического красноречия Маркс обозначает предпосылки

структурного подхода к проблеме социального воображаемого. Этот взгляд

очень близок лакановской точке зрения, согласно которой интерсубъективный

обмен возможен лишь при отказе субъекта от своей параноидальной

убежденности в том, что он сам есть альфа и омега своих собственных

представлений. Фактически, для того чтобы вступить в меновые отношения с

другими товарами, холст должен не только обеспечить сюртуку подобающий

внешний вид, но вовсе отказаться от самого себя, "узнав себя" в форме

своего эквивалента: он должен "принять себя" за сюртук, а сюртук, подобно

монарху в Шенбруннском зверинце, должен быть уверен, что мир есть не что

иное, кaк огромное зеркало, бесконечно отражающее его самого

[10]Это выражение — "увидеть итог своих действий" — принадлежит Жерару

Манделю, создавшему теорию социопсихоаналитического отчуждения труда,

основанную, в частности, ч понятии "акт власти": Cf. Actepouvoir et

alienation: perspectives sociopsychanalytiques, dans C. Veil, C. Dejours,

A. Wisner (sous la direction de), Psychopathologie du travail, Entreprise

Moderne d'Edition, 1983. Конечно, это выражение не следует понимать

буквально и реалистически: рабочему автомобильной завода всей жизни не

хватит, чтобы в деталях разузнать о судьбе тех сотен автомобилей, которые

проходят через его руки за один единственный рабочий день. Скорее это

проблема осмысленности жизненных событий.

[11] Freud S. Pour introduire le narcissisme, dans Sigmund Freud. "La vie

sexuelle". P.U.F., Paris.1977.P. 104.

[12]Итак, в повседневной жизни часто говорят о "поломке" или "изнашивании"

тела, но зато гуманизируют машины и механизмы: ведь они требуют "заботы",

их можно "погубить" неумелым обращением и пр. Этим аспектам "войны" между

Буквой и Цифрой Ж. Брода посвятил одно из своих выступлений.

[13]Freud S. Psychologie collective et analyse du moi, introduction, dans

Sigmund Freud, Essais de psychanalyse, Petite Bibliotheque Payot. Paris,

1975. P. 84.

[14] Странно, что Фрейд исключает заводы, когда описывает "постоянные,

высоко организованные толпы подобные церкви и армии".

Страницы: 1, 2



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.